Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 15



Фокстерьер Монморанси, которого Филин привязал снаружи у аптеки, тоже озяб и дрожал крупной дрожью. Правда, это не мешало ему грозно рычать и изо всех сил натягивать поводок, стараясь добраться до разбитого подвального окошка. Крысы там, что ли?

При виде хозяина песик радостно тявкнул и устремился к парадной, рассекая засыпанные листьями лужи, как катер. Первый пролёт он преодолел одним прыжком, а потом вдруг кинулся назад и, скуля, прижался к ногам Филина.

— Что такое, Ране? — Филин поморщился: горло изрядно саднило. То ли ещё будет.

— Здрасьте, — послышался с площадки хрипловатый мальчишеский голос. — А я тут вас жду.

Монморанси позорно поджал хвост и даже глаза закрыл от ужаса. Дугокрылых огнедышащих он боялся в любом виде.

— Привет, Константин, — удивился Филин. — Заходи, гостем будешь. Не замерз? Ране, спокойно, свои, не узнал?

Красивый темноволосый мальчик с готовностью соскочил с подоконника и потянулся, не выпуская изо рта сигареты.

— Я не знал, что ты куришь, — осторожно сказал Филин и закашлялся.

— Это, — буркнул младший Конрад. — И вы туда же.

Филин зажёг свет в прихожей. Дождь за окном лил стеной. Крыши и карнизы гремели, как жестяной барабан.

— Я… В общем, домой я не пойду, — сообщил Костя и неумело затянулся. С волос у него текло — значит, ждал недолго.

Филин, стягивая отяжелевшую от воды куртку, посмотрел на него вопросительно. Где-то в затылке проклюнулось и пошло в рост зерно головной боли.

— Ладно, можно, — уронил он.

— Что — можно? — удивился Костя.

— Курить здесь можно.

— Издеваетесь! — Дракончик весь ощетинился и погасил сигарету о косяк, а окурок воровато сунул в карман.

— Напротив, — сказал волшебник, глядя на некрасивую подпалину на дереве.

— Что — напротив?

— Ванная напротив. Душ горячий прими, а то простынешь. А я, с твоего позволения, переоденусь.

Пока в ванной шумела вода, Филин успел ещё и градусник в аптечке отыскать — надо же узнать о себе всю правду.

— В общем, — повторил Костя, получив чашку горячего чая и бутерброд, — не пойду я домой. Чего они как эти?

Монморанси скулил в прихожей — боялся. Филин поднял повыше воротник самого тёплого свитера и вынул градусник из-под мышки. Ничего себе. Только температуры не хватало…

— Ты поссорился с родителями? — Филин грел ладони о горячую голубую кружку, над которой вился парок. В кружке плавало прозрачное колесико лимона.

— Маме вообще слова не скажи — на всё орет, что сестрёнку не жалею! — взорвался Костя и чуть кружку не опрокинул. — А сестрёнка эта даже не родилась ещё! А папа туда же — не кури, не ругайся, здесь не стой, того нельзя! А сам как паровоз дымит!

— На лестнице, — вполголоса напомнил Филин и отхлебнул обжигающего чаю.

— И вообще всё время говорит про то, как подросшие драконы стадо покидают! — Костя прогудел последние слова так похоже на папеньку, что Филин усмехнулся. — Им новый драконёныш, — он тряхнул взлохмаченной подсыхающей головой, — старого дороже!

— Охохонюшки-хохо, — вздохнул Филин. — Что же мы с тобой теперь делать будем?

— Не пойду домой! — набычился звероящер.

— Ну, по крайности, надо позвонить и сказать, что ты жив, — заметил Филин. — Хочешь, я сам позвоню?



Костя посмотрел на него недоверчиво, откусил полбутерброда сразу и кивнул.

— Хорошо, поживи пока у меня, — предложил Филин. — Живи сколько надо. — Он разболтал в стакане содержимое яркого пакетика — вода вспенилась и заволоклась оранжевым — и залпом выпил шипучку. Тоже мне апельсиновый вкус.

Костя оторопел и чуть не подавился бутербродом. Ожидал он совсем другого.

— В школу тоже не пойду, — предупредил он на всякий случай.

— Дело твое, — покорно согласился Филин. Лечь бы…

— Работать буду, не думайте, — усовестился дракон. — Каскадёром.

— Идея хорошая, но, боюсь, тебя не возьмут, годами не вышел и паспорта нет. Впрочем, проверим… Когда сестрёнка-то родится?

— Ну, через неделю. Может, вообще завтра.

— Понимаешь, родится сестренка, а папа твой всё время на работе, — задумчиво сказал Филин. — Я, знаешь ли, наблюдал вблизи маленьких детей — трудно с ними. Так что же, маме всё одной? Иногда ведь даже за хлебом некогда выйти…

Костя заёрзал.

— Ты, конечно, можешь иногда и отсюда к родителям заходить помочь, — продолжал Филин. — В общем, решим. А теперь прости, что-то я себя неважно чувствую. Холодильник к твоим услугам. Захочешь спать — устраивайся на диване в библиотеке. Бельё сейчас дам. — Филин поднялся и сделал пробный шаг вверх по крутой деревянной лесенке, которая вела из кухни в его комнату на башенке, — ничего, идётся, только температура, кажется, лезет… Ох, некстати… Не подействовал порошочек, а все Мелиссины снадобья остались в Радинглене…

Стемнело в тот вечер стремительно, как в театре, когда люстры гаснут. А дождь всё не унимался.

Из Филинского окна площадь Льва Толстого казалась одной огромной бездонной лужей. В ней отражалось мокрое чёрное небо. Машин на площади не было.

Когда во всей квартире с громким щелчком погас свет, был уже вечер. Лиза, решив не бояться, зажгла на кухне свечку, пристроив её в розетку для варенья, потом разумно и хозяйственно проверила пробки — все было в порядке. Вдохнув поглубже, она отважилась позвонить в аварийную — как-никак она дома за старшую и надо проявлять самостоятельность. И тут оказалось, что телефон тоже не работает — даже гудка не было. Никакого вообще.

Лизе стало не по себе. Она сразу вспомнила, что так и не дозвонилась Лёвушке, что Бабушка в Радинглене и почему-то до сих пор не вернулась и что наводнение и крысы. И дождь и ветер за окном стали очень громкие, а окна не горели во всём дворе, и только кое-где ходили со свечками — было видно, как в чужих окнах тени качаются. И сколько Лиза ни ругала себя, сколько ни вспоминала действительно неприятные истории, в которые ей случалось попадать в последнее время, — становилось только хуже.

— Подумаешь, света нет! — строго и вслух сказала себе Лиза. — Ну и не надо. Ну и пожалуйста. Ночью свет не нужен. Всё равно никто не позвонит, можно смело чистить зубы и ложиться спать. — Она посмотрела в Бабушкино большое трюмо и на всякий случай показала себе язык — для бодрости.

Но отражение, слабенько озаренное свечкой, в ответ состроило кислую гримасу. За спиной у него качалась и кланялась высокая тень.

— Но-но-но! — дрожащим голосом погрозила ему Лиза. — Кто спать-то весь день хотел? Вот иди и спи, твоё высочество. А завтра мы все вместе посмеемся над этой дурацкой историей.

Телефон зазвонил.

— Андрей Петрович! — обрадовалась Лиза и в следующий момент испугалась. — Ой, а что у вас с голосом?!

— Простыл немного, — кратко ответил Филин, но Лиза ясно слышала, что вовсе не немного. — Лизавета, бабушка просила передать, что останется сегодня в Радинглене. Так что не волнуйся.

— Не буду, — горячо пообещала Лиза и прикусила губу. Андрею Петровичу и так там плохо, ещё не хватало носом в телефон хлюпать. Она всё-таки надеялась, что Бабушка сегодня вернется.

— Хочешь прилечу? — неожиданно предложил Филин. — Нехорошо, что ты дома одна…

— Ещё чего! — Лиза гордо задрала нос. — Мне совершенно не страшно, я совсем не волнуюсь и сейчас пойду спать, а вы тоже идите лягте и болейте как положено, — велела она Бабушкиным голосом. От Бабушкиного голоса ей стало совсем спокойно.

— Я, собственно, уже лежу и сейчас пойду лягу обратно, — послушно согласился Филин. — Спокойной ночи, Лизавета. Если что — звони. И просто так тоже звони.

Но позвонить «если что» и «просто так» оказалось невозможно — телефон, как выяснилось, работал теперь только в одну сторону — Лиза проверила сразу, как только Филин повесил трубку. А спать совсем не хотелось.

Лиза пошла в кухню, залезла в отключившийся безмолвный холодильник и начала при свечке выставлять на стол всё, что там нашлось, — сыр, варенье, винегрет, колбасу, сок, холодные блинчики…