Матрос с Гибралтара

Все это продолжалось довольно долго, почти все время, пока длилась моя бессонница. Потом наконец я нашел решение: встал, тихонько, чтобы не разбудить Жаклин, оделся в темноте и спустился вниз. Было прохладно. Перед тратторией, почти вровень с оливковыми рощами, несла свои воды река. На другом берегу виднелась ярко освещенная площадка, где проходили местные танцы. А вдали, на равнине, светилось множество других ярких пятен. Танцевали повсюду. Летом на морском побережье люди ложатся поздно. И они совершенно правы. Неподвижно стоя на берегу реки, я наблюдал за танцами. Все мои подсчеты сразу вылетели у меня из головы, теперь уже я не думал ни о чем, кроме танцев. Они сверкали, словно пламя. Когда люди чувствуют себя одиноко среди музыки и света, у них возникает желание встретить кого-то, кто был бы так же одинок. Это очень трудно перенести. Неожиданно я почувствовал, как он у меня начал вставать. Это меня не на шутку удивило. Дело в том, что у меня вовсе не было особого желания переспать с женщиной. Неужели это действие танцевальной музыки? Или следствие недавнего дня рождения? А может, таким манером мстит мне моя пенсия за выслугу лет? Но ведь я теперь уже больше не думал ни о дне рождения, ни об этой своей пенсии. Хотя, по правде говоря, дни рождения никогда не вызывали у меня подобной реакции, а уж пенсия за выслугу лет, зубоскалил я сам с собой, по идее, должна была бы вызвать эффект прямо противоположного свойства. В чем же тогда дело? Может, это желание кого-нибудь встретить? С кем-то поговорить? Или просто отчаяние, что я так никого и не встретил? Я остановился на этом объяснении. Впрочем, все это в тот момент не имело для меня особого значения. Я погулял с четверть часа, не сводя глаз с танцевальной площадки и все в том же возбужденном состоянии. Потом, уже окончательно свыкнувшись с мыслью, что и тут мне тоже придется запастись терпением, вдруг лицом к лицу столкнулся со стариком Эоло.

– Добрый вечер, синьор, – поздоровался тот. Покуривая, он прохаживался вдоль реки. Я был рад этой встрече. Никогда не испытывал особой симпатии к старикам, их болтовня всегда вызывала у меня раздражение, но в тот вечер охотно стал бы говорить и со столетним старцем, да что там, даже с любым психом.

– Жарко, – заметил он, – должно быть, запарились под своей комариной сеткой, так, что ли?

– Да, – согласился я, – какой уж тут сон в такую жарищу.

– Вся беда в этих комариных сетках, это они удерживают тепло. Я вот сплю без них, кожа у меня уже старая, так что комарам она не по вкусу.

В отраженном свете реки я ясно видел его лицо. Оно было сплошь испещрено тончайшими морщинками. Всякий раз, когда он смеялся, щеки у него надувались, глаза загорались и весь он делался похож на старого, немного порочного ребенка.

– Не знаю, чего они ждут, почему до сих пор не посыпят ДДТ, вон там, у подножия той горы. Уж три года как обещают: вот-вот приедем, вот-вот приедем.

Он мог говорить все, что приходило в голову. Наверное, у меня был такой вид, будто мне чрезвычайно важно все, что бы он ни сказал. Тем не менее сам он выглядел несколько удивленным.

– Да если бы только комары, – заметил я, – тут еще эта музыка, тоже спать не дает.

– Понятное дело. За один день к этому не привыкнешь, – ответил он, – зато завтра, сами увидите, будет уже совсем другое дело.

– Конечно, – поддержал я.

– Сами посудите, не запрещать же из-за этого танцы, как вы считаете?

– Ну что вы, – возмутился я, – и речи быть не может!

– Вот увидите, – заверил он, – к музыке привыкаешь куда быстрее, чем к комарам.

– Само собой, – согласился я. – А вообще-то, – снова заговорил я, – разве здесь комары, вот в колониях, там были комары так комары.

– Выходит, вы из колоний?

– Я там родился и вырос.

– Брат моей жены был в Тунисе, он держал там бакалейную лавку, в городе Тунисе.

Некоторое время мы поговорили про колонии, Потом он опять вернулся к комарам. Этот вопрос явно его беспокоил. Он даже заволновался.

– Один комар, один-единственный комар, – заметил я, – способен испортить вам всю ночь.

– Думаете, они не знают об этом там, в Сарцане? Очень даже прекрасно знают. Но ведь у них-то в Сарцане комаров нет, вот они все время и забывают.

– Но ведь это очень просто. Посыпать ДДТ, и все дела.

– Так-то оно так, да только эта мэрия, в Сарцане, от нее проку, что от козла молока.

– Мы как раз только что оттуда. Очень красивый городок.

– Уж не знаю, красивый он или нет, – раздраженно возразил он, – а вот в чем я уверен, так это в том, что они там у себя в Сарцане, кроме как о себе, больше ни о ком и не думают.

– И все же мне показалось, что городок очень симпатичный.

Он немного смягчился.

– Что, неужели он вам понравился? Странно, обычно никто даже внимания не обращает, красивый он или нет. Вот снабжение там хорошее, что правда, то правда. Каждую неделю ходим туда по Магре на лодке.

Речное судоходство – это нешуточная тема. Если взяться за нее с толком, можно задержать его еще надолго.

– А что, на Магре большое судоходство? – начал было я.

– Пока еще неплохое, – отозвался он. – Все персики, что выращивают здесь в долине, перевозят по реке, так они меньше портятся, чем в поездах или, скажем, в автобусах.

– И куда же их отвозят, эти самые персики? Он показал мне пальцем на светящуюся где-то далеко-далеко на побережье точку.

– Вон туда. Во Виареджо. И еще туда. – Он показал еще одну точку на берегу, но уже с другой стороны. – Это Специя. Самые красивые везут по реке. Остальные, что на варенье, те отправляют автобусом.

Мы поговорили о персиках. Потом вообще о фруктах.

– Я слыхал, местные фрукты очень красивые, – заметил я.

– Это уж точно, очень даже красивые. Но, правду сказать, пьемонтские персики, они еще получше наших. Вот чем мы на самом деле больше всего гордимся, так это мрамором, уж этого у нас не отнимешь.

– Тот молодой человек, о котором я уже говорил, он как раз говорил мне то же самое. Кажется, отец его живет где-то здесь, правда, не знаю где.

– В Марина-ди-Каррара, – ответил тот, – пройдете три километра по пляжу, и вы в Марина-ди-Каррара, это вон там. Как раз и есть наш мраморный порт. Оттуда его и отгружают, корабль за кораблем.

– Он говорил, что где-то здесь живет и его кузен, – добавил я. – Будто он занимается подводной рыбалкой.

– Да, кузен его как раз в этих краях и живет, – подтвердил он, – да только по другую сторону, не на море, а на реке. Он фруктами торгует. Только его деревня, прямо сказать, довольно невзрачное местечко, вот Марина-ди-Каррара – это да, там есть на что поглядеть.

– Он обещал приехать в субботу, – сообщил я, – мы собирались вместе порыбачить под водой, на реке.

– Никак не пойму, – заметил он в ответ, – и что этот год все прямо помешались на этой подводной рыбалке, все, кого ни спроси, хотят ловить рыбу непременно под водой.

– Это ведь, пока сам не попробуешь, – ответил я, – и представить себе невозможно. Такая красота, а цвета совсем удивительные. Рыбы проплывают у тебя прямо под брюхом, и потом, такой покой, такая тишина, просто сказка.

– Ну вот, вижу, и вы туда же, тоже этим увлекаетесь.

– Да нет, я еще ни разу не пробовал, – признался я, – только собираюсь в субботу вместе с ним, но это ведь всем известно.

Похоже, нам было уже нечего сказать друг другу. Но тут он снова заговорил про мрамор.

– Сами увидите, – заметил он, – в Марина-ди-Каррара весь этот мрамор в порту только и ждет, чтобы его куда-нибудь отправили.

– Он ничего не говорил мне о мраморе, – машинально проговорил я. – Должно быть, очень дорогой этот каррарский мрамор.

Немного опять поговорили про мрамор.

– Это все из-за перевозки, вот почему он дорого стоит, потому что тяжелый и хрупкий. А здесь-то он вообще ничего не стоит. У нас в долине всех хоронят в мраморе, даже самых бедняков. – Он улыбнулся, я тоже улыбнулся ему в ответ, мы оба подумали об одном и том же. – Здесь даже кухонные раковины и те мраморные, – продолжил он.