Сын Портоса

— Благодарю за совет, — смеясь, ответил юноша. — Мне случалось ходить на медведя, причем я никогда не терпел поражения.

Тем временем капрал де Брежи приближался с важным видом, звеня шпорами на сапогах из бычьей кожи и тряся красным пером на съехавшей на ухо шляпе так, что оно, казалось, вот-вот упадет.

Старый брюзга, как именовали в армии ворчливых ветеранов, отличался атлетическим сложением. Под алым плащом, на котором сверкало вышитое золотым кружевом солнце с распростертыми лучами, выделялись широкие, крепкие плечи и грудь. Очевидно, могучее здоровье позволяло ему выдерживать жизнь, полную пьянства и разврата. Сознание геркулесовой силы и храбрости, пробуждало в нем жестокость, драчливость и наглость, вызывавшие даже у самых миролюбивых людей, на которых падал его насмешливый взгляд, желание схватить его за горло и вздуть как следует, дабы научить хорошим манерам.

— Ага, мои хорошенькие пажи, так-то вы себя ведете, стоя на часах! С каких это пор солдатам было приказано болтать со штатскими во время несения службы? Только мое мягкое сердце удерживает меня от того, чтобы отправить вас всех под арест за подобное поведение! — загремел де Брежи.

— Капрал, — сказал Шампаньяк, — этот дворянин хочет поговорить с вами.

— Какой еще дворянин?

И он устремил такой пренебрежительный взгляд на нашего бретонца, что последний почувствовал, как краска гнева бросилась ему в лицо. Но помня о поставленной цели, он быстро взял себя в руки и начал:

— Капрал, я пришел от мэтра Бонларрона…

— Торговца вином и мясом с улицы Па-де-ла-Мюль? Он отличный хозяин! Гореть мне в пекле, если я когда-нибудь пробовал лучшее вино, чем у него! Очевидно, я задолжал ему десять — двенадцать пистолей. Если вы явились требовать у меня уплаты долга, то лучше бы вам торчать в погребе у мэтра Бонларрона и осушать помаленьку его самую большую бочку, так как этот мошенник Виларсо, начальник смотрителей королевских спаниелей, обчистил меня, играя в пикет, до последней монеты.

— Я ничего не знаю о ваших долгах…

— А о чем вы вообще в таком случае знаете, клянусь рогами Вельзевула? Когда я подходил, вы не показались мне косноязычным, так как болтали с моими солдатами, точно стая соек.

Жоэль сделал над собой усилие, чтобы сдержать раздражение, которое, несмотря на все благоразумие, вызывало у него подобное обращение. Он кратко изложил грубому солдафону то, что хотел от него узнать.

— Атос, Портос и Арамис? — проворчал капрал, раздраженно дергая себя за усы. — Да, я помню их всех. Атос был большой аристократ, граф чего-то там — не помню названия — который затмевал нас своими величавыми манерами, что не помешало ему подохнуть, как старому псу, в его замке в Блуа.

— А двое других?

— Арамис и Портос? Арамис был священником, иногда рядившимся в мушкетерский плащ, а Портос — великаном и обжорой…

— Черт возьми! — выпалил молодой человек; его голос дрогнул, из закушенной губы потекла струйка крови. — Вы не слишком снисходительны к вашим старым товарищам по оружию.

— Еще чего захотели! — прорычал ветеран с отвратительной злобой. — Им доставались все лакомые кусочки, покуда я ржавел в нижнем чине, затягивая пояс до предела, чтобы сэкономить на ежедневные кусок хлеба и глоток вина.

— Но что сталось с этими Арамисом и Портосом?

— Арамис сделался епископом, а Портос — бароном, но на королевские милости они ответили мятежом и неблагодарностью.

— Что вы имеете в виду?

— То, что епископ ваннский и барон дю Валлон были замешаны вместе с Фуке в заговоре, приведшем к аресту министра. Они и были теми двумя главарями, которые защищали Бель-Иль от королевских войск и ускользнули во время атаки. Я видел приговор, осуждавший на смерть эту пару за государственную измену.

Жоэль побелел сильнее, чем воротник его рубашки, в глазах его сверкнула молния, встревожившая наблюдавших, а с дрожащих губ сорвался негодующий протест:

— Портос — изменник? Это невозможно! Вы лжете!

Брежи ответил на это бешеным ревом. Жилы на его лбу напряглись, словно струны, широкая физиономия из красной сделалась фиолетовой, а рука стиснула эфес шпаги. Жоэль также схватился за оружие, но Шампаньяк и Эскриво бросились между ними.

— Господа, опомнитесь! Вы обнажаете шпаги перед королевской резиденцией!

Капрал вложил в ножны наполовину извлеченное лезвие и, шагнув вперед, проговорил с плохо сдерживаемым гневом:

— Молодой человек, вы произнесли слова, делающие вас равным мне по возрасту.

— Я сознаю последствия своих слов, — ответил Жоэль, — и готов за них отвечать.

В этот момент на колокольне пробило три часа. Четверо швейцарских гвардейцев с их капралом подошли сменить мушкетеров. После сообщения пароля и смены караула капрал мушкетеров обратился к двум своим часовым:

— Господа д'Эрикур и де Гас, идите в караульную и оставьте там ваши мушкеты, после чего присоединитесь к нам в лесу. Этот незнакомец и я намерены совершить прогулку для укрепления здоровья. — Произнося последнее слово, он показал крепкие зубы в тигриной усмешке. — Господа д'Эскриво и де Шампаньяк также пойдут с нами. Каждый пойдет сам по себе, чтобы не привлекать внимания. Встретимся на перекрестке у дуба святого Фиакра.

Оба дуэлянта зашагали под тенью деревьев, такой благодатной в этот жаркий день. Мушкетер снял шляпу и напевал старый походный марш. На лбу его выступил пот. Говорят, что идущие на смерть видят перед собой события их прошлой жизни, подобно панораме. Глазам Жоэля представились Гробница гиганта, шпага, которую он теперь носил, торчащая из поросшей мхом почвы, и умирающая мать. На лице его застыло суровое выражение, ему казалось, что он слышит шепот Корантины:

«Защищай честь своего отца!»

— Мы прибыли — это конец вашего путешествия, — многозначительно произнес Брежи.

От поляны, покрытой травой, расходилось несколько дорог, подобно лучам звезды. В центре рос старый дуб, увитый плющом и поросший лишайником, в дупле которого стояла статуя святого Фиакра — покровителя садоводов.

— Мы можем начать, когда хотите, — с нетерпением отозвался бретонец.

— Спокойнее, мой мальчик, — усмехнулся капрал. — Мы должны подождать наших секундантов — я не хочу прослыть пожирателем детей, наподобие людоеда из баллад уличных певцов.

Вскоре подошли четверо мушкетеров — каждый с разной тропинки.

— Господа, — заявил старый бретер, — двое из вас любезно согласятся быть секундантами нашего юного боевого петушка, а другие двое — моими секундантами. Само собой разумеется, что ваше участие ограничится обязанностями секундантов, а в случае необходимости вы засвидетельствуете, что поединок прошел должным образом, и что я отправил этого дворянина на тот свет, согласно установленным правилам.

Солдаты молча повиновались. Эскриво и Шампаньяк стали рядом с бретонцем, а двое других — со своим командиром. У всех четверых были печальные лица — они взирали с явным сочувствием на нашего героя, когда он обнажил шпагу. Его противник пошевелил правой рукой, проверяя эластичность мускулов, и топнул ногой.

— Я готов, сударь, — сказал Жоэль.

Капрал бросил шляпу на землю и в свою очередь обнажил шпагу. Согнув пару раз колено, словно репетируя выпад, он насмешливо произнес:

— Вы не хотите сказать что-нибудь этим господам, прежде чем мы начнем?

— Нет.

— Тогда берегитесь!

— Я готов.

В молчании шпаги скрестились, и с губ капрала сразу же сорвалось проклятие, так как он понял, что намерение одержать над бретонцем легкую победу осуществить не так просто. Жоэль не только не отступил под яростной атакой, но стоял, словно статуя, орудующая шпагой при помощи механической руки.

— В этом мальчишке сидит сам дьявол! — пробормотал старый солдат. — Я намеревался только вывести его из строя на несколько недель, но вижу, что придется покончить с ним навсегда.

Закусив ус, де Брежи умело повел бой в квартах и терциях, нанося удары опытно и решительно. Однако его удивляло, что все выпады, секретом которых, по его мнению, владел он один, так как они являлись древней традицией полка, встречали железный отпор. Секунданты не отрываясь следили за страшным и завораживающим зрелищем. Необычное сопротивление, с которым столкнулся старый бретер, удивляло и раздражало его. Он начал постепенно терять ловкость и хладнокровие, головокружение путало его мысли, туманило зрение, отяжеляло руку. Чувствуя это, де Брежи удвоил стремительность движений. Вид его был ужасен: на губах выступила пена, налитые кровью глаза вылезали из орбит. Отступив на момент, он внезапно прыгнул вперед, нанеся удар, который, казалось, неминуемо должен был пронзить горло противника. Однако Жоэль словно предвидел этот старинный выпад итальянской фехтовальной школы, ибо он так быстро пригнулся, что шпага прошла прямо над его головой. Выпрямившись, Жоэль очутился на таком близком расстоянии от ошеломленного капрала, оказавшегося в его власти, что мог бы легко пронзить его шпагой, но он сдержался, устремив на врага взгляд, дающий ему понять, чтоб тот не ожидал милосердия в решающий момент.