Корсиканские братья

Я на несколько секунд вновь остался один на один с де Франчи.

— Кстати, — сказал он, — вы найдете мое завещание на столе, там, где я писал, когда вы вошли.

— Хорошо, — ответил я, — будьте спокойны.

— Господа, если вы готовы… — сказал виконт де Шатогранд.

— Я готов, — ответил Луи. — Прощайте, мой друг, спасибо за все, что вы сделали для меня, не считая того, — добавил он с меланхолической улыбкой, — что вы для меня еще сделаете.

Я взял его за руку: она была холодной, но не дрожала.

— Послушайте, — сказал я ему, — забудьте видение этой ночи и цельтесь как можно лучше.

— Прощайте!

По дороге он встретил барона Жиордано, который держал предназначенный ему пистолет, взял его, взвел курок, даже не посмотрев на него, пошел на свое место, отмеченное носовым платком.

Господин де Шато-Рено стоял уже на своем.

В полном молчании оба молодых человека поприветствовали своих секундантов, затем секундантов своих противников, а потом друг друга.

Шато-Рено казался привычным к подобного рода делам. Он улыбался как человек, уверенный в своих силах. Возможно, он знал, что Луи де Франчи сегодня впервые взял в руки пистолет.

Луи был спокоен и холоден, его красивая голова была похожа на мраморный бюст.

— Итак, господа, — объявил де Шато-Рено, — вы видите, мы ждем.

Луи посмотрел на меня в последний раз, а потом, улыбнувшись, поднял глаза к небу.

— Господа, приготовьтесь, — сказал Шатогранд.

Затем он стал считать, хлопая в ладоши:

— Раз… два… три…

Два выстрела слились в один.

В это же мгновение я увидел, как Луи де Франчи, дважды обернувшись вокруг себя, опустился на одно колено.

Де Шато-Рено остался стоять: был слегка задет лишь лацкан его редингтона.

Я поспешил к Луи де Франчи.

— Вы ранены? — спросил я.

Он попытался мне ответить, но не смог: на губах его появилась кровавая пена.

Тогда он бросил пистолет и поднес руку к правой стороне груди.

Мы с трудом рассмотрели на его редингтоне дырку, в которую бы мог войти кончик мизинца.

— Господин барон, — закричал я, — бегите в казарму и приведите полкового хирурга.

Но де Франчи собрал силы и остановил Жиордано, сделав ему знак, что это уже бесполезно.

Тут он упал на второе колено. Де Шато-Рено тотчас удалился, но оба его секунданта приблизились к раненому.

Мы же тем временем расстегнули редингтон и разорвали жилет и рубашку.

Пуля вошла под шестым ребром справа и вышла немного выше левого бедра.

При каждом вздохе умирающего кровь фонтанировала из обеих ран.

Было очевидно, что рана была смертельной.

— Господин де Франчи, — сказал виконт де Шато-гранд, — мы огорчены, поверьте, всей этой печальной историей, и мы надеемся, что вы не держите зла на господина де Шато-Рено.

— Да… да… — пробормотал раненый, — да, я прощаю его… но пусть он уедет… пусть он куда-нибудь уедет…

Затем, с трудом повернувшись ко мне:

— Помните о своем обещании, — проговорил он. — А теперь, — сказал он, улыбаясь, — посмотрите на часы.

Он вновь упал и издал тяжелый вздох.

Это был его последний вздох.

Я посмотрел на часы: было ровно девять часов десять минут.

Потом я закрыл глаза Луи де Франчи: он был мертв.

Мы отвезли труп домой, в то время как барон де Жиордано поехал сделать заявление в комиссариат полиции квартала; вместе с Жозефом я поднял его в комнату.

Бедный парень заливался горючими слезами.

Входя, я помимо своей волн посмотрел на часы. Они показывали девять часов десять минут.

Конечно, их просто забыли завести, и они остановились, отмечая это время.

Через минуту барон Жиордано вернулся вместе с судебными исполнителями, которые, предупрежденные им, принесли свои печати, чтобы опечатать квартиру.

Барон хотел отправить письма друзьям и знакомым умершего, но я попросил его прежде прочитать письмо, которое написал ему Луи де Франчи перед нашим уходом.

Это письмо содержало просьбу скрыть от Люсьена причину его смерти, просьбу никого не посвящать в эту тайну и похороны устроить без помпы и шума.

Барон Жиордано взял на себя все эти хлопоты, а я сразу же навестил господ де Буасси и де Шатогранда, чтобы попросить их хранить молчание об этом трагическом поединке и предложить де Шато-Рено на какое-то время покинуть Париж, не говоря ему по какой причине они так настаивают на его отъезде.

Пообещав помочь в моем деле, насколько это в их власти, они пошли к де Шато-Рено, я же отнес на почту письмо, адресованное мадам де Франчи, в котором сообщалось, что ее сын только что умер от воспаления мозга.

XVIII

Вопреки обычаям, эта дуэль наделала мало шума.

Даже газеты, эти громогласные и лживые общественные рупоры, промолчали.

Всего лишь несколько самых близких друзей провожали тело несчастного молодого человека на Пер-Лашез. Единственно, несмотря на неоднократные настоятельные просьбы к де Шато-Рено, он отказался покинуть Париж.

Был момент, когда я следом за письмом Луи к семье хотел послать свое письмо, но хотя цель и была возвышенной, ложь по отношению к смерти сына и брата мне претила. Я был убежден, что Луи перед этим долго боролся с собой и что у него были важные причины, о которых он мне рассказал, чтобы решиться на это.

Я рисковал быть обвиненным в безразличии или даже в неблагодарности, сохраняя молчание. И я был убежден, что и барон де Жиордано также переживал.

Через пять дней после случившегося, где-то около одиннадцати часов вечера, я работал за столом у камина, один, в довольно мрачном расположении духа, когда вошел мой слуга, быстро закрыл за собой дверь и весьма взволнованным голосом сказал, что господин де Франчи хочет со мной поговорить.

Я повернулся и пристально на него посмотрел: он был очень бледный.

— Что вы сказали, Виктор? — переспросил я.

— О, месье, — ответил он, — правда, я сам ничего не понимаю.

— Какой еще господин де Франчи хочет со мной поговорить? Ну!

— Друг месье… я видел как он приходил к вам один или два раза…

— Вы с ума сошли, мой дорогой! Вы разве не знаете, что пять дней назад мы пережили горечь его потери?

— Да, месье, и вот из-за этого, месье видит, я так Взволнован. Он позвонил, я был в прихожей и открыл дверь. Я сразу же отскочил, когда увидел его. Он вошел и спросил, дома ли месье. Я был так взволнован, что ответил да. И он мне сказал: «Ступайте сообщите ему, что господин де Франчи просит разрешения с ним поговорить», вот почему я пришел.

— Вы сошли с ума, мой дорогой! Прихожая была слабо освещена, и вы, конечно, плохо видели, вы все еще не проснулись и не расслышали. Вернитесь и спросите еще раз имя.

— О, это совершенно бесполезно, и уверяю, месье, что не ошибаюсь: я хорошо видел и хорошо слышал.

— Тогда пусть войдет.

Виктор, весь дрожа, вернулся к двери, открыл ее и потом, оставаясь внутри комнаты, сказал:

— Пусть месье соблаговолит войти.

И я услышал, несмотря на то, что ковер их приглушал, шаги, которые пересекли прихожую и приблизились к моей комнате, затем почти сразу же я действительно увидел, как на пороге двери появился господин де Франчи.

Признаюсь, что первым охватившим меня чувством было чувство ужаса. Я поднялся и сделал шаг назад.

— Извините, что беспокою вас в подобный час, — сказал мне господин де Франчи, — но я приехал всего лишь десять минут назад, и вы понимаете, что я не хотел ждать до завтра, чтобы прийти поговорить с вами.

— О, мой дорогой Люсьен, — воскликнул я, бросившись к нему и обняв, — это вы, это ведь вы!

И помимо воли я прослезился.

— Да, — сказал он, — это я.

Я подсчитал, сколько времени прошло: едва ли письмо должно было дойти, не говоря уже о Суллакаро, но даже и до Айяччо.

— О, Боже мой, — воскликнул я, — так вы ничего не знаете!

— Я знаю все, — сказал он.

— Как это все?