Страница 37 из 53
Никто, кроме Путина, не мог отдать тяжелый, опасный, но — это уже становилось полностью понятным — неизбежный приказ о штурме.
Сообщение о том, что в десять часов террористы начнут расстреливать заложников, серьезно встревожило оперативный штаб. Необходимо было попытаться воздействовать на террористов, чтобы те не исполнили своих угроз. Необходим был переговорщик, который даже в случае неудачи мог бы рассказать о реальном положении в захваченном здании. Проблема заключалась в том, что бандиты не желали пока никого видеть.
Поэтому в штабе пошли на рискованную авантюру. У оцепления стояла съемочная группа НТВ, время от времени делавшая прямые включения; в оперативный штаб приехал С. Говорухин, изъявивший желание поговорить с террористами. НТВэшникам сказали, что они могут пройти внутрь вместе с Говорухиным, Говорухину — что он может пойти в здание вместе со съемочной группой НТВ. То, что их довольно незамысловатым образом развели, журналисты и Говорухин поняли только через несколько дней.
Нагрузившись коробками с гигиеническими средствами для заложников, они отправились в здание. «Как выяснилось потом, они нас абсолютно не знали, — вспоминал корреспондент НТВ Борис Кольцов. — Я с утра посмотрел материал Дедуха и поэтому довольно быстро сориентировался на месте. Мы пошли направо и поднялись по дальней лестнице, громко разговаривали, чтобы заметили наше приближение… К нам вышли человек пять террористов. Мы объяснили, кто мы и зачем. Один из них среагировал сразу: «А мне все равно, кто вы. Я вот щас как начну стрелять!» Но стрелять не стал. Увидев камеру, они сказали: «Вы же ночью все сняли, что вы еще хотите?» А мы спрашиваем, чего хотят они».[310]
По счастью, террористы узнали С. Говорухина и отвели его к Бараеву; журналисты стояли в фойе второго этажа под присмотром террористов. Те разговаривали между собой по-чеченски. Когда в родном языке не хватало слов, их заменяли русскими — и журналистам показалось очень странным, что люди, пришедшие умереть за веру и за свободу своей родины, разговаривают о «мерседесах».
Потом к посетителям вышел Бараев, так ни о чем и не договорившийся с Говорухиным. Был он раздражен:
— Почему вы не показали мою пленку? Вам запрещают ее показывать! — то суточной давности разочарование, которое испытал так хотевший попасть в историю Бараев, до сих пор было очень живо.
Борис Кольцов прикинулся, как он сам потом выразился, «веником» — «ничего не знаю, ничего сказать не могу».
— Пошли вон, — резко сказал Бараев, и «нежданные гости» удалились.[311]
В оперативном штабе были в меру довольны этим визитом. Журналисты снимали все подряд, пока террористы не приказали им выключить камеру, и даже умудрились вынести кассету с записью. Теперь эти кадры внимательно изучались: они могли пригодиться при подготовке штурма. Но главное — было выиграно некоторое время; поскольку в Кремле уже приняли решение о штурме, там сочли возможным сделать вид, что согласны выполнить требования террористов.
— Террористы требовали официального представителя?
— Что ж. К зданию театрального центра выехал глава Торгово-промышленной палаты Евгений Примаков.
Примаков в 1998–1999 годах был премьер-министром и воспринимался тогда как серьезный претендент на пост президента; это был очень влиятельный политик, вхожий к нынешнему президенту и обладавший поразительным талантом «подковерных боев». Он был хорошей кандидатурой даже для полноценных переговоров.
В восемь вечера Примаков в сопровождении депутата Аслаханова и бывшего президента соседней с Чечней Ингушетии Руслана Аушева, которого вроде бы желали видеть террористы, вошли в здание.
Переговоров, впрочем, не получилось.
Вы всего уже достигли, пора сворачивать лавочку, — сказал Примаков Бараеву.
— Я робот, а не человек, — ответил тот, встал и пошел куда-то.
— Вернись, подлец, со старшими разговариваешь! — заорал ему Аушев. Бараев вернулся, но через некоторое время снова ушел.[312] Более чем когда-либо главарь террористов казался полностью манипулируемым кем-то. «Мы безуспешно говорили минут двадцать, — подытожил потом Аслаханов, — после чего Бараев жестко сказал: «Уходите. Мы для себя все решили»».[313]
Выйдя из здания, Руслан Аушев сказал журналистам, что террористы потребовали для проведения переговоров официального представителя президента; в противном случае они готовы пойти на крайние меры. Примаков же от встречи с журналистами уклонился и вместе с мэром Москвы Лужковым уехал в Кремль, к президенту.[314]
На канале НТВ каждую пятницу в полвосьмого вечера шло ток-шоу «Свобода слова» — обычная программа, с многочисленными зрителями в студии и приглашенными гостями, в прямом эфире обсуждающими актуальные проблемы; 25 октября 2002 года не было в нашей стране темы более актуальной и острой, чем захват заложников.
По хорошему, руководству телекомпании следовало отменить «Свободу слова»: публичное обсуждение проводящейся контртеррористической операции, когда каждое слово чревато непредсказуемой реакцией террористов и гибелью заложников, недопустимо.
Руководство телекомпании, однако, не решилось снять с эфира столь эффектную и неизбежно высокорейтинговую программу; возможно, оно понадеялось на профессионализм ведущего Саввика Шустера, в свое время работавшего на радио «Свобода» и уж в чем в чем, а в пропаганде и контрпропаганде разбиравшегося великолепно.
Зал был наполнен близкими заложников, и то, о чем они будут говорить, было ясно с самого начала.
…Потом говорили, что ведущий программы Шустер попросту не справился с ситуацией. Родственники заложников несли в эфир все, что хотели, и ведущий не мог остановить. Они говорили, что необходимо немедленно и любой ценой выполнить все! все!! все!!! требования террористов, потому что ТАМ НАШИ ДРУЗЬЯ! НАШИ РОДНЫЕ!! НАШИ ДЕТИ!!!
Неконтролируемые эмоции выплеснулись в эфир — фактически началась истерика, заражающая всю страну. Террористы, безусловно, наблюдавшие эту программу, могли быть довольными: еще немного, и удалось бы «сломать» психологическую ситуацию в стране, превратить ее население в охваченное паникой стадо, готовое выполнять все, даже самые самоубийственные для страны, требования бандитов.
Как раз в это время находившиеся у оцепления узнали, что в десять вечера террористы собираются расстреливать заложников; едва ли источником информации стал оперативный штаб, принципиально не заинтересованный в обострении ситуации — скорее всего, ее через одного из заложников обнародовали террористы.
В известном смысле это был ответ на «Свободу слова» — теперь бандиты совершенно точно были уверены в эффективности своих действий. В захваченном здании театрального центра и за рубежом террористы окончательно уверились в том, что победа останется за ними — ведь большинство СМИ призывали к капитуляции и большинство выступавших перед камерами призывали к тому же. Власть, думали бандиты, вот-вот не выдержит и пойдет на переговоры. «Во всех праволиберальных плачах был Божий промысел, — писал потом «МК». — Террористы, смотря по телевизору на беснование пораженцев, верили, что могут взять ситуацию под контроль. Что они победят, сломают. Когда в эфир привели родственников захваченных, которые от отчаянья кричали в камеры, — террористы могли быть уверены, что это общество они добьют. Ведь такой напор боли выдержать очень трудно».[315] Да, террористы поверили в свою победу — но она и в действительности была рядом. Судьба всей нашей страны висела на волоске.
Атмосфера у захваченного ДК резко накалилась. Двое пьяных скинхедов с воплями «White power!» прорвались через оцепление и кинулись к театральному центру; их перехватили милиционеры и, попинав для острастки, засунули в машину.
310
Новая газета. 31.10.2002. Полоса 9.
311
Новая газета. 31.10.2002. Полоса 9.
312
Российская газета. 28.10.2002. Полоса 2.
313
Известия. 29.10.2002. Полоса 5.
314
Сообщения информагентств. С. 158–159.
315
Московский комсомолец. 01.11.2002. Полоса 4.