Страница 11 из 17
Еще во время службы я кончил колледж и получил диплом магистра в области психологии трудовых отношений. И теперь жил в Кловисе на пособие демобилизованным — 7 долларов в неделю, занимая подвал без окон в трехэтажном особняке и сражаясь со свирепыми клопами, которые бросались на меня развернутым строем, стоило погасить свет. Поскольку у меня больше не было возможности пользоваться спортивным инвентарем базы, пришлось записаться в захудалый оздоровительный клуб, обстановка которого как нельзя более соответствовала интерьеру моей квартиры. Осенью 1970 года в этом клубе я встретил Фрэнка Хейнса, оказавшегося агентом ФБР. Он руководил отделением в Кловисе, которое состояло всего из одного человека. Мы подружились. Оказалось, что от ушедшего в отставку командира базы он слышал обо мне раньше, и теперь начал склонять к работе в Бюро.
До этого у меня никогда не возникало серьезной мысли о правоохранительных органах. Я считал, что, имея такой диплом, как у меня, вполне резонно рассчитывать на карьеру промышленного психолога: работа в большой компании — общение с кадрами, помощь служащим и снятие у них стресса — обещала вполне солидное и предсказуемое будущее. До этого я общался с ФБР один-единственный раз — еще в Монтане, когда украли мой чемодан, который я отправил домой. Местные агенты ФБР сняли с меня показания, решив, что я подстроил все дело сам, чтобы получить страховку. У них, естественно, ничего не вышло, и теперь я размышлял: если в ФБР такая работа, то нечего на нее и зариться.
Но Фрэнк был настойчив и убеждал, что из меня выйдет хороший специальный агент. Несколько раз приглашал к себе на обед, познакомил с женой и сыном, показал оружие и корешки чековой книжки, и я не мог не признать, что ничего подобного у меня не было и по сравнению с моим унылым существованием Фрэнк жил как король. Тогда я решил попробовать.
Фрэнк так и продолжал работать в Нью-Мексико, и через несколько лет наши дорожки вновь пересеклись, когда я приехал, чтобы свидетельствовать перед судом по делу, которое он расследовал: была жестоко убита женщина, а труп, чтобы не опознали, сожжен. Но осенью 1970 года я ни о чем таком не помышлял.
Фрэнк послал мои документы в региональное отделение в Альбукерке, и мне направили тесты согласно принятым в Бюро для оперативного состава параметрам. Оказалось, что, несмотря на хорошее физическое состояние и развитую мускулатуру, я при своих шести футах двух дюймах роста и весе в 220 фунтов превышал норму на 25 фунтов. А нарушение весового стандарта позволялось в ФБР одному лишь легендарному директору Эдгару Гуверу. Поэтому следующие две недели я поедал одно желе Нокса (Наименование фирмы, производящей продукты питания. — прим. ред.) и крутые яйца, стараясь сбросить лишние фунты, и три раза ходил в парикмахерскую, прежде чем добился пристойного вида для фотографии на документ.
Наконец в ноябре мне предложили испытательный срок с первоначальной зарплатой 10 869 долларов, и я выбрался из своего гнетущего жилища без окон. Интересно, что бы я в то время подумал, если бы мне сказали, что большую часть рабочего времени мне придется проводить в другом подвале без окон, разбирая тяжелые запутанные дела.
3. Пари на капли дождя
Много вложишь, кое-что сможешь взять. Эту истину постоянно вколачивали в головы новичков. В правоохранительных органах почти каждый стремился к карьере специального агента государственного Федерального бюро расследований Соединенных Штатов Америки, но только немногие избранные могли рассчитывать на такую возможность. Долгая и славная история Бюро восходит к 1924 году, когда никому не известный юрист Джон Эдгар Гувер принял коррумпированное, плохо финансируемое и неграмотно руководимое агентство. И тот же самый, но уже семидесятипятилетний Гувер твердой рукой решительно управлял почтенной организацией, когда я вступал в ряды ее сотрудников. Так что нам лучше было не подводить ФБР.
Телеграмма директора предписывала мне явиться к девяти утра 14 декабря 1970 года в комнату 625 Старого Почтамта на Пенсильвания-авеню в Вашингтоне, где мне предстояло начать четырнадцатинедельный курс обучения, призванный превратить меня из рядового гражданина в агента ФБР. Перед этим я заехал домой на Лонг-Айленд, и отец проникся такой гордостью, что вывесил на фасаде американский флаг. То, чем я занимался раньше, не требовало хорошей гражданской одежды, теперь же он приобрел мне три темных «официальных» костюма — синий, черный и коричневый, белые рубашки и две пары остроносых ботинок — тоже черные и коричневые. А потом отец отвез меня в Вашингтон, чтобы в свой первый рабочий день я не опоздал на службу. На внедрение в ФБР в соответствии с уставом и принятым ритуалом Бюро ушло совсем немного времени. Руководивший церемонией введения в должность агент приказал разобрать наши золотые значки и, произнося клятву, не сводить с них глаз. Мы говорили хором и впивались взглядом в женщину с завязанными глазами и весами правосудия в руке, давая обещание поддерживать и защищать Конституцию США от внешних и внутренних врагов.
— Поднесите ближе к лицу! Смотрите внимательнее! — требовал специальный агент, и мы старательно скашивали глаза на наши значки.
Мой класс начального обучения агентов состоял из одних белых и только мужчин. В 1970 году в ФБР было мало темнокожих и ни одной женщины. Они появились после завершения долголетнего правления Гувера. Да и тогда, казалось, его тень из-за гроба ещё долго влияла на работу Бюро. Возраст большинства курсантов колебался от двадцати девяти до тридцати пяти лет. Так что в свои двадцать пять я оказался чуть ли не самым молодым.
В наше сознание постоянно вдалбливали, что наш долг — повсюду выискивать советских шпионов, которые стремятся нас завербовать и выведать государственные секреты. Особенно предостерегали против женщин! Промывка мозгов оказалась настолько эффективной, что, когда меня пригласила пообедать работавшая в нашем здании симпатичная девушка, я начал опасаться, уж не ловушка ли это или провокация.
Академия ФБР на военно-морской базе в Квонтико еще не была достроена и полностью не вступила в строй. Там мы занимались огневой и физической подготовкой, а аудиторные занятия проходили в здании Старого Почтамта в Вашингтоне. Первое, чему учили курсанта, — что он должен вести огонь только на поражение. В этом правиле крылась жестокая философия и железная логика: раз выхватил оружие — значит, принял решение стрелять. Если оценил ситуацию как достаточно серьёзную, чтобы открывать огонь, — значит, готов отнять чужую жизнь. В сумятице события редко представляется возможность обдумывать целесообразность выстрела и заниматься гимнастикой ума. Пытаться уложить объект на землю пулей или просто остановить оказывается слишком опасным. Значит, нельзя неоправданно рисковать собой или другой потенциальной жертвой.
Так же придирчиво нас обучали уголовному кодексу, анализу отпечатков пальцев, истории насильственных и интеллектуальных преступлений, технике ареста, обращению с оружием, рукопашному бою, рассказывали об истории Бюро и его месте в охране законопорядка в стране. Один из предметов я запомнил лучше других, хотя он появился в расписании довольно рано. Мы прозвали его «матерной подготовкой».
— Двери закрыты? — спрашивал преподаватель и раздавал каждому отпечатанные листки. — Прошу вас выучить эти слова.
Насколько я помню, там значились такие перлы англо-саксонского происхождения, как дерьмо, трахать, кунилингус, фелляция, вагина и членоголовый. Нам требовалось запечатлеть эти слова в памяти, чтобы знать, что делать, если они встретятся во время работы, например, при допросе подозреваемого. А делать следовало вот что: если такое слово попадало в отчет, следить, чтобы он ни в коем случае не поступал к обычной секретарше, а только — я не шучу! — к специальной «матершинной стенографистке». Ими, как правило, работали женщины постарше, бывалые и закаленные, способные, увидев грубое выражение, вынести шок. Не забывайте, агентами в то время служили одни мужчины, и в 1970 году, по крайней мере в ведомстве Гувера, национальная чувствительность была не та, что теперь. Нам устраивали контрольные работы по правописанию матершины, а потом собирали листы и, я подозреваю, сначала измельчали, а потом сжигали в железном мусорном ящике.