Страница 35 из 97
Прыжок из машины
Так получилось: им надо было возвращаться ночью в сильный ливень по сельской дороге, которая крутилась над глубокими оврагами. Разумно было бы подождать до утра, но утром им надо было быть в другом месте. Муж аккуратно вел «Шевроле» (модель «Импала»), «дворники» едва успевали очищать стекло. Неожиданно за поворотом они увидели в свете фар, что дорога частично размыта. Он применил ступенчатое торможение, энергично и быстро ударял по педали, врубил низшую передачу, но машина уже не слушалась и начала скользить вниз.
— Прыгай, — приказал он жене.
— Сперва ты, ты нужнее, — ответила она, ни на секунду не теряя присутствия духа.
— Прыгай! — заорал он, из последних сил выворачивая руль.
Гюзель открыла дверцу и, поставив обе ноги на край, оттолкнулась от машины. Вслед за ней успел выпрыгнуть и муж.
Они отделались легкими ушибами, а машину задержало растущее чуть ниже дерево. В ближайшем поселке переночевали, а утром тягач вытащил машину, которую пришлось оставить в автомастерской. Взяв напрокат другую, отправились дальше.
В тот раз обошлось без полиции. Встречи с ней не сулили ничего хорошего. Даже при незначительном нарушении правил дотошные полицейские заполняли подробнейшие протоколы, содержавшие вопросы чуть ли не о всей родословной. Это всегда большой риск.
Поэтому ездил муж очень акууратно.
Но дорога есть дорога. Однажды, вернувшись домой, Гюзель увидела, что муж лежит с перевязанной ногой на диване. «Тоета» сильно стукнула его автомобиль, а поздним вечером предстояло заложить контейнер с материалами в тайник.
— Я поеду, — спокойно сказала Гюзель.
— Ночью, городским транспортом, в тот район? — глухо спросил он.
— Другого выхода нет, не волнуйся, все будет нормально…
Она возвращалась около полуночи. Возле остановки спали бездомные, забравшись в картонные ящики. Снаружи торчали только ноги. Она перешагивала через них, готовая к подножке, к любой неожиданности. Кто-то стонал во сне, гдето негромко переругивались.
Прохожих в такое время здесь не бывало…
Ей и сейчас иногда снится тревожный сон, как она идет ночью, переступает через вытянутые ноги и никак не может выбраться. Были у Гюзели куда более острые ситуации, но почему-то снится это. И еще: как эмигранты наговаривают на них полиции…
«Георгу. Стало известно, что в обстановке секретности спущена на воду подводная лодка нового типа, оснащенная новейшим оборудованием. Бир».
«Георгу. Хорошо информированный источник сообщает о планах создания новой замкнутой военно-политической группировки, в которую могут войти Южная Корея, Южный Вьетнам, Тайвань, Япония, Тайланд, Филиппины, Новая Зеландия, Австралия, Малайзия.
Переговоры, возможно, состоятся в Сеуле или Бангкоке. Это явится серьезным дестабилизирующим фактором в Юго-Восточной Азии. Бир». (Последующие события подтвердили точность этой информации. 14–16 июля 1966 года в Сеуле проходила конференция министров иностранных дел для девяти государств, на которой был создан Азиатско-тихоокеанский совет — АЗПАК).
Каждый из двоих знал: бывают дни, когда тоска по родной земле вдруг приблизится вплотную, возьмет в свои крепкие объятия, и тогда покажется, что усталость, накопившаяся за многие годы, достигла критической точки, что силы на исходе.
Сколько же, в самом деле, может продолжаться такая жизнь, — полная тревог, риска, требующая постоянного напряжения? Ведь существует предел человеческих возможностей…
Нет, разведчик не имеет права на такие мысли. Не может поддаваться эмоциям, плохому настроению. Он должен уметь преодолевать это, быть постоянно «в форме», не играть чей-то образ, а именно жить иной жизнью. («Однажды, — вспоминал Полковник, — кто-то из наших туристов в западноевропейском городе окликнул своего товарища, моего полного тезку. Я шел мимо и в первое мгновение подумал: «Какое знакомое имя». И лишь в следующий момент сообразил, что и меня так звали на Родине. За рубежом как бы забываешь свое настоящее имя. И думаешь на чужом языке, и привычки приобретаешь иные…»).
Как преодолевать трудные дни? Это целая наука. И у каждого разведчика есть свои приемы. Гюзель вместе с мужем шла обычно к хорошим знакомым, с которыми можно легко и приятно поговорить, провести время, «отдохнуть, как она говорит, душой». Потом, поздним вечером, она мысленно писала письмо маме.
Думаю, не нужно объяснять, почему разведчик не может послать письмо родителям или детям обычной почтой. Приходится использовать иные каналы. И каждое письмо связано с повышенным риском в течение всего времени — и пока его пишешь, переснимаешь на микропленку, помещаешь в малюсенький контейнер, несешь по улице, закладываешь в тайник, и пока письмо невидимыми дорогами путешествует через границы, минуя почтовые ведомства и таможни… И все же в год Гюзель получала два, а то, когда повезет, и три письма от мамы и столько же отправляла ей.
«Дорогая мама, простите, что долго не писала вам, так уж получилось. Очень скучаю, хотела бы увидеть вас, брата, но так складывается работа, что приехать к вам скоро не смогу. В прошлом письме вы очень мало написали о себе и о нем.
Здоровы ли, все ли у вас хорошо? Что-то сердце мое не спокойно. Я иногда вечерами мысленно разговариваю с вами, и мне кажется, что вы меня слышите… Обо мне не беспокойтесь, у меня все хорошо. Выходные дни мы провели на пляже купались, загорали, ели фрукты. Веду жизнь спокойную и размеренную. Нежно вас обнимаю, будьте здоровы, бодры и веселы.
Любящая вас И.».
Мама не спрашивала, почему человек, заносивший письмо от дочери, просил потом вернуть его обратно. Догадывалась ли она о том, какая командировка у дочери? Без сомнения. Сердце матери не обманешь, даже если в каждом письме будет говориться про спокойную жизнь.
Дома
За те тринадцать лет, которые они провели на Востоке, в отпуске были только один раз. Туристами поехали в Европу, колесили по Франции, Испании, Италии, Швейцарии… В Советский Союз прибыли тайно, особым путем, но из Москвы в Ашхабад летели вполне легально — имея билеты и советские документы.
Ей показалось, что отпуск пролетел мгновенно, и вот уже снова они в Европе, и нет Ирины Алимовой, а есть госпожа Гюзель, владеющая вместе с мужем небольшим магазином в далекой азиатской стране.
И снова каждый день словно идешь по лезвию ножа. Даже дома, наедине, они говорили по-уйгурски. Как-то в гостинице решили провести небольшой эксперимент: закрыли подушкой телефон. Вскоре в дверь вежливо постучали, и молодой человек, извинившись, сказал, что хочет проверить, как работает телефонный аппарат.
— Однажды мы пошли в кино на русский фильм, — вспоминает Ирина Каримовна. И я только в середине фильма заметила, что, прекрасно понимая русскую речь, все же добросовестно читаю титры и воспринимаю содержание именно по этим титрам. И мысленно одобрила это.
Но вот Центр передал, что вскоре они смогут вернуться домой. Гюзель с мужем уезжали тихо, с одним чемоданом — обычная деловая поездка в Европу. Ярким летним днем они последними спускались по трапу самолета в московском аэропорту.
Человек в сером костюме, встречавший их, сказал дежурной, чтобы автобус с пассажирами не ждал. Поодаль, на летном поле, стояла «Волга».
— Вещи мы возьмем сами, — сказал встречавший.
— Неужели уже дома? — тихо спросила Ирина Каримовна, — Какой здесь прекрасный воздух…
А на летном поле стоял едкий запах керосина от только что заглушенных двигателей.
После их возвращения 22 толстые папки общим объемом более семи тысяч страниц — документы, связанные с работой Ирины Каримовны Алимовой и ее мужа на Востоке, — были отправлены в архив. Вот одна из них. Серо-голубой футляр из толстого картона с откидывающейся наверху крышкой. Она прошита шнурком с сургучной печатью. Сломав ее и открыв футляр, достаю папку. «Совершенно секретно. 1-е Главное управление КГБ СССР. ЛД (личное дело. — Прим. автора) N 23467. Начато — 1947_г. Закончено — 19… г.». И в центре крупными буквами «Бир».