Страница 16 из 78
– Скажи сперва, какое дело, – хрипло потребовал он.
Катька фыркнула прямо в блюдце, брызнув горячими каплями.
– Дело куда как важное! Пряников захотела, а денег нетути! Заплотишь за девочку? Вы, цыгане, я знаю, богатые...
– Дура! – сказал он, резко поднимаясь.
Катька вскочила тоже. Тихо, почти шепотом, сказала:
– Сядь, Илюшенька... Сделай милость – сядь, сокол мой...
– Да... чего ж тебе надо? – ошалело спросил он, опускаясь на место.
Катька навалилась грудью на стол, и ее зеленые, смеющиеся глаза оказались совсем рядом.
– Не понимаешь? Эх ты, а цыган ведь... Остальные ваши – нахальные. Ну, да бог с ними, мне не они, а ты в сердце лег. И с чего, спрашивается? Черный, страшный, сатана сатаной... Дура я набитая, Илья, вот что.
– Ты... что такое говоришь? – не веря своим ушам, спросил он.
– Не слыхал, что ли, никогда? – без насмешки спросила Катерина. Придвинулась ближе, и Илья почувствовал плечом ее горячее, плотно сбитое тело под ситцевой кофтой. От Катьки пахло мятными пряниками, и от этого знакомого, такого привычного запаха у него вдруг пошла кругом голова. Илья отвернулся, украдкой перевел дыхание.
– Тебе годов-то сколько, цыган? – зашептал прямо в ухо вкрадчивый голос. – Двадцать хоть есть? Бабы-то у тебя были?
От подобной наглости Илья даже пришел в себя. Отстранился, довольно зло сказал, что ему двадцать пять, что баб у него немерено и в Москве, и в таборе и что это не ее, Катькино, дело. Все сказанное, кроме последнего, было несусветным враньем.
– А раз такой козырной, отчего меня боишься? Или я совсем никуда не годна? Или нехороша?
– Что ж... хороша, – немного осмелел Илья. Придвинувшись ближе, запустил руку за спину горничной.
Катерина захихикала:
– Ой... щекотно... Ой, не шебуршись, цыганская морда... – и сама прижалась к нему горячим полным плечом. И тут же отпрянула: – Не годится нам тут, Илюшенька. Лучше к ночи приходи. Дом Баташевых в Старомонетном знаешь? Туда и приходи. Я ждать буду.
– С ума сошла? Кто меня туда ночью пустит? У вас дворник... собаки... А если барыня прознает? Сама-то не боишься?
– Чего бояться? – Катька беззвучно засмеялась, уткнувшись носом в его плечо. – Меня ведь не барыня, а сам Иван Архипыч в дом взяли. Знаешь, откуда? – она покосилась по сторонам и чуть слышно прошептала несколько слов.
– Врешь! – поразился Илья. – Чтоб из такого места – в горничные?! К жене собственной?! И... что, не знает никто?
– Нет, – легко ответила Катерина. – А если б и знали – Иван Архипычу то без вниманья. Он чужих языков не слушает. Мной они оченно довольны, к зиме жалованье обещали прибавить. Им удобнее меня под боком держать, чем кажну ночь на Грачевку к мадам мотаться. А Лизавета Матвеевна, голубушка, ни сном ни духом не ведает.
– Так сколько же... запросишь? – угрюмо спросил Илья.
Катька перестала улыбаться. Глядя в окно, вдруг со злостью процедила:
– Не бойся, не в убытке будешь. Могу сама заплатить.
Над столом повисла тяжелая тишина. Катька сидела надувшись, теребя бусы на шее. Илья искоса поглядывал на нее, не зная, как снова начать разговор. Видит бог, не хотел обижать... За окном смеркалось, снова посыпал снег. Посетителей в чайной стало меньше. Буфетчик, позевывая, вязал на спицах длинный чулок. Мальчишки-половые, как воробьи, сгрудились у засиженного мухами оконца, что-то тихонько обсуждая. За стеной чуть слышно поскрипывал сверчок.
Катька не вытерпела первая.
– Последний раз спрашиваю, нехристь! – она повернулась к Илье, блеснула зубами. – Придешь али нет?
– Приду, – сказал он, неумело притягивая Катерину к себе.
Она со смехом отстранила его:
– Будет, люди кругом... Успеешь. Приходи, когда стемнеет, я сама собак привяжу и у ворот ждать буду. Дворник не помеха, я ему вина поставлю. А хозяина нет, третьего дня в Вологду по делам фирмы умотавши... Ох Илья, вот спасением души клянусь: придешь – всю жизнь вспоминать будешь!
Она высвободилась из его рук, вскочила, накинула на голову так и не просохший платок. Илья встал было тоже, но Катерина удержала его:
– После меня пойдешь...
Последние слова она шепнула ему в ухо, а затем, наклонившись, поцеловала в губы. И... исчезла. Во всяком случае, когда Илья пришел в себя, ее уже не было. На столе остался лежать надкушенный пряник, дрожала коричневая лужица пролитого чая. Подбежал половой, с преувеличенной серьезностью начал вытирать стол. Илья бросил ему два пятака и долго еще сидел не двигаясь, глядя в закопченную стену.
Митро, к изумлению Ильи, не стал зубоскалить. Серьезно выслушал его сбивчивый рассказ и лишь под конец усмехнулся:
– М-да... Не успел в Москве утвердиться, а уже девки табунами бегают... Ну что ж, дело. Давно пора.
– Стоит, думаешь? – не мог успокоиться Илья.
– А почему нет? Катька плохому не научит, – с невинным видом заявил Митро. – Мы-то ее хорошо знаем. Девка добрая, попроси – даст...
– Не хочу я так, – буркнул Илья.
– А как же тебе? – возмутился Митро. – К мадам Данае я тебя сто раз звал – не идешь ведь! А зря! Не ровен час, женишься тут, – что с женой делать будешь, дорогой мой?
Илья молчал. Его самого этот вопрос беспокоил не меньше. Жениться, конечно, было не к спеху, да и неохота, а все-таки...
– К тому же совесть надо иметь, – продолжал уговаривать Митро. – Она же сама за тобой прибежала и на шею прыгнула. Зачем хорошую девку обижать? Вот сейчас мы с тобой пойдем конфет купим, вина... Чего удивляешься? Обязательно надо, не то подумает, что ты жмотина какой-нибудь. А для баб это хуже ножа. И к ночи пойдешь. Только знаешь что? Я с тобой.
– Зачем? – испугался Илья.
– Затем, что... мало ли что. Катька, конечно, знает что делает, но кто ее разберет... Сам знаешь, каким местом бабы думают. Там все-таки кобели цепные. Я на углу постою. Если войдешь ладом и тихо будет – уйду. Согласен?
– Согласен... – вздохнул Илья. Отступать было некуда.
К ночи разыгралась метель. Небо затянуло седой мглой, сквозь которую едва просвечивал мутный месяц. На перекрестках крутились снежные вихри, тротуары были заметены сплошь. Единственный на всю Полянку фонарь тревожно мигал и грозил вот-вот погаснуть. Летящий в его дрожащем свете снег казался черным.
На углу Полянки и Старомонетного переулка остановился извозчик. Из саней выпрыгнули две фигуры.
– Вот он, дом баташевский. Ну, идешь, морэ? Думай живей, а то холодно... – Митро ожесточенно захлопал рукавицами, бормоча: – Никакого порядка не стало... Еще вчера солнце светило, а теперь... Конец света, что ли?
Илья молча смотрел на баташевский забор – высокий, без единого просвета. Случись неладное – как перескочишь через такой? Сам дом едва можно было рассмотреть сквозь пелену снега. Кажется, в одном окне светится огонек. Или это мерещится ему? Может, пока не поздно, домой?.. Если бы не Митро, Илья бы так и сделал. Но тот стоял рядом, отворачиваясь от летящего в лицо снега, и скалил зубы:
– Ну что? Идешь, морэ? Или мне заместо тебя сходить?
– Еще чего! – огрызнулся Илья, делая шаг к воротам. И вздрогнул, когда массивная створка тихо, совсем без скрипа приоткрылась.
– Дэвлэса [13] , – шепотом сказал Митро, отступая в темноту.
В образовавшейся щели показалось лицо Катьки, до самых глаз замотанное платком. Она поманила Илью. Он молча скользнул в ворота. Откуда-то из-за дома доносился сдавленный собачий брех. Через заметенный снегом двор тянулась цепочка следов.
– Иди след в след... – прошептала Катерина. Илья пошел за ней, стараясь угадывать в темные ямки.
– Быстрей, каторжный! Не дай бог, Разгуляй сорвется!
Он пошел быстрее. Вот уже и низенькая дверь черного хода, запах смазных сапог и керосина, скрипучие ступеньки, темные переходы, коридоры, лестницы... Сначала Илья пытался все запоминать, а потом махнул рукой – бесполезно. В верхних комнатах запахло соленьями и мышами. Горничная шла впереди, керосиновая лампа мигала в ее руке.
13
С богом.