Мексиканский для начинающих

Я потрепал Петино ухо, приговаривая:

– Не спи, не спи. Не предавайся сну!

– Ты вечности заложник, у времени в плену! – с выражением добавила Оля.

– Кстати, о времени, – сказал я. – Понимаю, что это не слишком деликатно, но меж друзей возможно. Сколько вам стукнуло?

– Двадцать девять, – мило улыбнулась Оля. – Конечно, если считать по венерианскому календарю, где 584 дня в году.

– А по календарю майя тебе, мамочка, семьдесят! – приоткрыл глаз Петя. – У них в году 260 дней.

– Спасибо, Петр! – кивнула Оля. – Ты уж меня тогда называй бабушкой, а не мамочкой!

– А вообще-то здорово эти майя устроились, – продолжал Петя. – В месяце двадцать дней! Значит, получка-то куда как быстрее подходит. И набирается восемнадцать за год. Да еще, при хорошем раскладе, может быть девятнадцатая!

– Чего-то у тебя, Педро, с арифметикой фигово, – заметил я.

– Разве? – удивился Петя.

– Педро?! – четко отреагировала Оля, – Это что же за Педро такой? Педро, Педро, принеси ведро!

И она расхохоталась венерианским смехом.

Петя поглядел на меня укоризненно:

– Я тебя предупреждал. Горшки уже были, теперь ведра пошли!

Все-таки что-то волшебное происходит порой в этом мире. Не успели мы развить тему ведра, как оно приблизилось к нашему столу – об руку с Лениным Иваном. То есть он притащил ведерко с шампанским.

– Выпьем, друзья, за вождей и поводырей, – сказал я, наполняя бокалы.

– Это в каком смысле? – спросила Оля.

– Это без смысла, но за вас!

Мы выпили шампанского, и я неожиданно ощутил, что некоторые мои чакры приоткрылись, заструилось что-то слегка рифмованное, слегка ритмическое.

– О женщина! О Афродита! – воскликнул я, окончательно пробудив Петю. – В душе ее сокрыт небесный дар! И даже в сердце зверского бандита любовный нанесет она удар! Всегда гляжу на женщину с любовью – мне трудно оторвать от ней глаза. Клянусь я в том мужскою кровью.

– Ну ты, брат, даешь дрозда! – заметил Петя.

– Молчи, Петр, молчи! – томно сказала Оля. – Это поэзия! – И глаза ее затуманились легкой слезой.

– Навряд ли муж за ссыльною женою пойдет терпеть лишения в Сибирь, – несло меня дальше. – Мужчина не пожертвует собою, хотя жена – его духовный поводырь!

– Слушай, Петр, что писали умные люди! – кивала Оля. – Это, кажется, Некрасов?

– Что-то в этом роде, – скромно сказал я. – Да, женщина возвышенной любовью спасет заблудший этот мир. Клянусь я в том мужскою кровью!

– Спасибо, спасибо. Это лучший подарок на мой день рождения! – приговаривала Оля. – Выпьем, друг мой, на брудершафт!

И только мы свершили это, как зазвучали барабаны типа тамтамов.

В ресторан ввалилась группа полуголых мужиков с перьями на голове и дико размалеванными физиономиями.

– Похоже, грабить будут, – равнодушно предположил Петя.

Но это были мирные индейцы. Они исполняли танец «Смерть оленя». В наличии имелись: охотник с луком, олень с чрезвычайно ветвистыми рогами на башке и, очевидно, силы природы в количестве пяти парней с факелами и барабанами.

Олень, конечно, тоже был не прав! Без видимых причин остервенело набрасывался на охотника, норовя поддеть рогами.

Охотника было искренне жаль. В конце концов, он сделал символический жест, обозначавший – ну, ты меня достал, падло! – и засандалил оленю меж глаз пару стрел.

Тут и началась кульминация танца! Силы природы ухнули в барабаны и пригасили факелы – олень агонизировал. Это длилось минут пятнадцать, настолько живучим оказалось парнокопытное.

Мы уж думали, что олень совсем подох, да не тут-то было – опять подскакивал. Охотник с сокрушенным видом невольного палача стоял неподалеку, и олень все тщился добраться до него! Хоть копытом вдарить напоследок! В общем, образ оленя нам не показался слишком привлекательным. Когда он, побившись в последних судорогах, отбросил, как говорится, копыта, Петя вздохнул:

– Эх, ребята, оленятинки бы сейчас!

Но нам принесли в основном свинину. Ленин Иван, расставляя блюда, пояснял их содержание.

– Это «салбутес» – жареные кукурузные лепешки с индюшатиной, луком и авокадо. Бульон «пучеро» – свинина, курятина, морковь, тыква, чайоте, картошка, кусочки банана, кинза, редиска и апельсин…

– Запоминай, мамочка, – сказал Петя. – В Москве сварганишь.

– Пойо пибиль! – продолжал Ленин Иван с видом конферансье, представляющего звезд эстрады, – запеченные в банановых листьях кусочки курятины с чесноком, перцем и апельсином. И, наконец, «Пок-Чук» – жареная свинина в апельсиновом маринаде, под луковым соусом. Сейчас принесу свинину вареную с фасолью и соус «моле» – шоколад, перец и миллион трав. Наслаждайтесь, друзья!

– С чего начнем? – растерянно спросил Петя. – С этого что ли, Чука с Геком?

– Да тебе все едино, – пошутила Оля. – Лишь бы брюхо набить!

– Не обижай, мамочка! – говорил Петя, приступая к набиванию брюха. – Я очень даже разбираюсь в разных кухнях. Пицца, к примеру, гамбургер, хот-дог, пельмени в пачках. А как, бывало, почую шоколад с перцем, так весь трясусь. Я, мамуля, если по большому счету, – гурман!

– Петр, не смеши! – вдруг как-то странно хрюкнула Оля. – Ты можешь мне сказать, что сейчас ешь – свинину или курятину?

– Мамочка, это не играет значения! – хрюкнул и Петя. – Главное, чтобы вкусно и питательно.

– Думаю, мы едим свинину – предположил я, тоже немного подхрюкивая.

Вскоре мы нахрюкались вдоволь – вкусно и питательно. И сидели, прямо скажем, с отупевшими свиными рылами. За исключением, конечно, Оли.

– Что будем на десерт? – поинтересовалась она.

Я открыл меню такой толщины, что оно напоминало скрижали завета, полученные когда-то Моисеем.

Первое, попавшееся на глаза, как-то удивило, и я прочитал для смеха.

– Французский коньяк столетней выдержки. Пятьсот долларов за рюмку!

Петя опять захрюкал, а Оля сказала с некоторым вызовом:

– Вообще-то я не против. Будет, что вспомнить!

– Ну уж, мамочка, это дудки! – подпрыгнул Петя. – На пятьсот долларов можно месяц не просыхать. Доживешь до ста лет, куплю тебе бутылку соответствующей выдержки. А пока пей, чего попроще!

Оля внезапно обернулась ко мне:

– Купите даме всего одну рюмку столетнего коньяка!

– Мы, кажется, уже на «ты», – сказал я оторопело.

– Тем более, – согласилась Оля. – Так купишь или нет?

Я оказался в труднейшем положении. На этот прямой вопрос надо было отвечать однозначно. Но что? Я бегло взглянул на Петю – он отвел глаза, будто бы изучая лианы, свисавшие с потолка. Пауза затягивалась, а в голову не приходил достойный ответ.

Обычно в таких душещипательных местах повествование прерывается, и видишь мелкий хвостик: «продолжение в следующем номере». Или же внезапно начинается землетрясение.

Я тупо перебирал всяческие варианты, как гимназист, начисто позабывший, что следует за строкой – «Мороз и солнце, день чудесный…» Не мог же я попросту сказать: «Шиш тебе, Оля!» Это явно не укладывалось в мой образ. Впрочем, почему бы и не сказать – хрен с ним, с образом.

Чувствуя себя препаршиво, я выдавил:

– Кажется, у меня нет при себе нужной суммы.

Но Оля играла в быстрые шахматы.

– Ничего, – улыбнулась она. – Петр даст взаймы!

Это был сильный, но чуть-чуть неточный ход. Он подключал Петю, который, как было заметно, хотел остаться вне игры, простым зрителем.

– Я не дам ему денег, – сказал Петя угрюмо. – Мы знакомы всего неделю – чего доброго не отдаст!

– Он напишет расписку, – предложила Оля. – Или оставит чего-нибудь в залог…

– Ни расписок, ни залогов! – сказал я в отчаянии. – Мне не нужны эти деньги! Расплачусь кредитной картой.

Оля положила руку на мое плечо:

– Видишь, всегда можно найти выход – было бы желание! Кстати, мне не нравится столетний коньяк. Не хочу!

– Нет! Теперь выпьешь! – сказал я жестко, отбрасывая Олину руку и подзывая Ленина Ивана, – Ванюша, принеси-ка столетнего коньяку!