Страница 10 из 14
Петя ахнул и взмахнул руками, как пеликан перед броском в пучину. А человек наконец-то приподнялся со стула.
– Только на этом острове грезы становятся явью, – усмехнулся он, расправляя затекший хвост с кисточкой.
Кивнул и растворился в скоропостижных сумерках.
За ним последовали и девушки, оставив вино и фрукты на белом-белом песке, вобравшем за день все солнце мира, а теперь наполнявшемся тьмой.
– Не пойму, какие грезы, какая явь? – сказал Педро, надкусывая манго и нарезая ананас. – Да ладно – все равно разговор не клеился. А вино и фрукты – чего еще желать на ужин?
Ранний предрассветный
«В зеленых кактусах бродя…»
Эта диковатая и бессмысленная строка родилась в голове Педро в ранний предрассветный час.
Особенно поразило слово «бродя». Что-то в нем было разбойничье-разнузданное. В обход его воли, нагло и самопроизвольно, оформился вдруг некий персонаж – какой-то мало приличный «Бродя».
В длинных черных трусах, с плюмажем из павлиньих перьев на голове прогуливался этот Бродя средь зеленых ветвистых кактусов.
«Когда мне было лет семнадцать, – напевал Бродя древний майский гимн, – любил я в кактусах гулять. Не раз, не два мне наливали – я без закуски выпивал…»
Нет, определенно он начинал нравиться Пете. Всем своим незамысловатым, плюмажно-трусочным, так сказать, видом Бродя символизировал единение двух культур. В нем самым странным образом сочетались русская изба и пирамида Солнца.
– Да, это так, – согласился он. – Во мне много чего сочетается. Слушай! – И Бродя громко постучал кулаком по своей пирамидальной голове. – Там-там!
– Где «там»? – глупо спросил Педро.
– Дурак ты, – резонно заметил Бродя. – И слуха у тебя ни на грош. Там-там – это барабан судьбы! Не знаешь ты древних ритуалов.
Да и возможно ли в ранний предрассветный час знать какие-то ритуалы? Даже слово это было Пете мало знакомо.
– Гляди! – любезно сказал Бродя, – наливаешь чарку, – и он и вправду нахлестал себе, как говорится, чарку из магически возникшей бутыли. – Опрокидываешь! – И он и вправду опрокинул ее в свой ротик, живо напомнивший распахнутую дверь избы. Затем задумчиво и долго огляделся.
– Что следовало обычно за сим актом в нашем отечестве? – спросил, извлекая из трусов учительскую указку и контурную карту Российской империи.
Петя был совершенно растерян и не мог ответить на этот простой вопрос.
– В нашем отечестве, – терпеливо разъяснял Бродя, тыча указкой в какие-то необъяснимые, впрочем, дали, – обыкновенно занюхивали. Чем попадется! – И он жадно понюхал контурную карту.
Конечно, «понюхал» – не то слово. Этим коротким движением носа Бродя как бы вобрал в себя всю контурно-энергетическую информацию, содержащуюся в карте. Он смел границы прибалтийских и закавказских республик и, кажется, охристианил мусульманский восток.
– Не так, совсем не так, но очень похоже поставлено дело в империи майя, – набуробил Бродя вторую чарку. – Валяй! – Молвил задушевно.
И Петин организм, истомленный ранним предрассветным часом, принял эту чарку так благодарно, как только может новорожденный принять материнское молоко. И пока от этого внезапного дара он пребывал в некотором блаженном изумлении, Бродя совершил древний майский ритуал.
Нет, он не дал ни манго, ни папайу, ни мамайу, ни авокадо. Все было куда проще, натуральней. Педро уж было потянулся к контурной карте, но Бродя в мгновение ока прокрутил его трижды вокруг оси, а затем постучал пустой чаркой по голове, в которой тут же, несмотря на ранний предрассветный час, взошло яркое солнце.
– Что это было? – только и смог спросить Петя.
– Брат! – ответил Бродя, умиляясь. – Это текила, брат! Это древний, незапамятных времен обычай! Знаешь, майя были так добры и гуманны. Вот, говорят, имели место человеческие жертвоприношения. Ну что же – не будем отрицать, – и он махнул перьями, напомнив грозного верховного бога Кукулькана. – Но знаешь ли ты, брат, что на алтаре каждой жертве давали глоток текилы?! И поверь, всегда была куча добровольцев. Были очередники! Запись!
Педро представил, как толпятся люди перед жертвенным алтарем, сверяя чернильные номера на ладонях.
Только глоток текилы, и голова твоя живет вечностью, солидаризируясь с твоею же душой и пролетариями всех стран над гнездом кукушки. Только после глотка текилы начинается путь познания.
Говорят, кактус агава, из которого делают, нет, лучше сказать, добывают текилу, был доставлен в доисторические времена на нашу грешную уже землю прямехонько с умершей сожженной солнцем планеты Меркурий.
Почему, спрашивается, так много летающих тарелок на древней земле майя? Чего им тут, собственно, делать? Не учиться же уму-разуму у нынешних мексиканцев! Последние научные изыскания говорят о том, что пришельцы запасаются текилой. Жить не могут без ее энергии. К тому же есть гипотеза, что и тарелки их действуют в основном на этом дивном горючем.
А Бродя? Разве мог бы он родиться в Петином сознании без текилы. Ну да ладно, оставим их в покое – пусть себе гуляют в черных трусах и павлиньих перьях среди ветвистых кактусов агавы, совершая время от времени известный уже ритуал.
Я хочу сказать другое. Мысль моя, как никогда, свежа и плодотворна. И я чувствую, как из бренного моего организма текила выводит вредные вещества. О, много их накопилось за годы жизни! Я уж давно перешел тот рубеж, когда Данте спускался в ад, а Пушкин в последний раз стрелялся на дуэли. Вредные вещества сказываются на моем литературном стиле. Простите, друзья!
Но если бы я пил текилу лет с двадцати… О, как бы кристально чисты и звонки были мои внутренности и мой слог! Признаюсь, за последний год я практически распростился с холестерином. Так и говорю: «Прощай, холестерин! Не поминай лихом. Здравствуй, здравствуй, дорогая текила!»
Конечно, как считает Бродя, злоупотребление может быть чревато. Но один глоток! Ну, два—пять.
Лучше – пять. После двадцати пяти, если уж заниматься арифметикой, следует, так сказать, – вышка, жертвенный алтарь.
То есть в принципе ничего страшного. Просто вы превращаетесь временно в пирамидальный кактус агаву, произрастающий на выжженной солнцем планете Меркурий. Ваши сочные листочки скукоживаются и опадают. Корни безнадежно тянутся к отсутствующей влаге. А в стволе – головокружение и тошнота. Что тут поделаешь?!
Но есть, есть одно средство, проверенное тысячелетиями майской истории. Да, вы правы – глоток текилы! Затем три оборота вокруг оси и легкое постукивание рюмкой по башке. И вот – вы уже вернулись с Меркурия. Вы дома, за столом. Вы узнаете родных и близких, вы любите их и даже хотите погладить свою собаку, вспомнив вдруг, что звать-то ее вовсе не Тузик, как вам мерещилось минут пять назад, а Белоснежка. Вы снова живы и полны текильной энергией.
Поверьте, я знаю, о чем говорю. Вы радостны, как знаменитый Чижик-Пыжик. А вокруг вас и в самой душе вашей бьют цветные и музыкальные фонтаны.
О, с чем сравнить ощущение текильного возрождения! Только что ты был серым пеплом, раздуваемым сквозняком. И вдруг ты снова гордый Феникс!
Разница только в том, что Феникс возрождается из пепла раз в пятьсот лет. Мы же, брат, способны устраивать подобный аттракцион каждый день, не говоря уж об официальных праздниках.
А почему бы и нет? Ведь все в этом мире умирает и возрождается. И чем, спрашивается, мы хуже какого-нибудь там пшеничного зерна? Во многом, во многом лучше…
Это зерно только и ждет легкого орошения и некоторого удобрения. Пока оно заколосится, пока вызреет… А мы-то тем временем можем хватить пару-тройку рюмашек текилы, облизнув соль с кулака и укусив лимон.
Если вы еще не пробовали текилу, что само по себе преступно, – я расскажу вам, как начать.
Непременно наденьте свой лучший костюм – из почтения к многовековой истории текилы. Соберите на стол соль в плошке и нарезанный пополам лимон. И, конечно, маленькие рюмки с толстым, заметьте, дном.