Белые тени

Он изобразил на лице возмущение, вызванное таким приемом в Берлине, но на самом деле профессор неизменно выступал против сотрудничества с немцами.

Зато на лицах Байдалакова и Вергуна, истинных поклонников «великого фюрера», можно было прочесть искреннюю досаду и разочарование.

«Немцы нам не верят, — горестно думал Байдалаков, — кроме того, у Риббентропа, как у бывшего посла в Лондоне, накопился обширный материал о твоих, дорогой генсек, связях с Интеллидженс сервис, да и этот дурак гестаповец, получивший на съезде пощечину от идиота Буйницкого, уж наверно, постарался дать нам соответствующую характеристику! И конечно, большевики напортили нам с этим пактом!»

После Георгиевского выступали вернувшиеся из Германии авторы и наборщики листовок и так называемого «подлистка», предназначавшихся для распространения в СССР. Они жаловались на то, что трудились напрасно, что листовки в количестве двадцати-тридцати тысяч экземпляров, которые отвозили в Берлин на улицу Ландхутерштрассе, японскому разведчику полковнику Манаки, а тот, в свою очередь, переправлял их в Польшу, валялись в погребах генштаба и большей частью потом сжигались. Поляки не считали целесообразным рисковать своими агентами ради этой пустой затеи. Правда, делались попытки подсовывать листовки в вагоны идущих в Россию поездов или переправлять по воздуху попутным ветром при помощи наполненных газом шаров. Но проводники и пограничники тщательно проверяют прибывшие составы, а летучие баллоны опускаются где-нибудь на болотных топях, в лесных чащах либо их сбивают пограничники.

— Таким образом, — резюмировал один из выступавших, — надо с глубоким прискорбием признаться, что в Советском Союзе никто не имеет понятия о том, что где-то существует и действует НТСНП.

Услыхав это заявление, непосвященные члены организации разинули рты. Вергун покраснел как рак. Георгиевский вертел в руках лупу и щерился. Байдалаков откашлялся и, снисходительно поглядывая на окружающих, сказал:

— Мы сделали все, что могли. Информация у вас не совсем точная. К этому вопросу мы вернемся. А сейчас уже поздно.

На том заседание кончилось.

Байдалаков и Георгиевский, разумеется, знали о неудачах с распространением антисоветских листовок, но тщательно оберегали тайну этих неудач. Не являлись эти неудачи секретом для английской и немецкой разведок. Но члены союза, не говоря уже о простом русском обывателе-беженце, не имели о том никакого понятия. Они были уверены, что НТСНП ведет «колоссальную пропагандистскую работу в Советском Союзе».

И вот теперь фокус не удался. В связи с эвакуацией «Льдины» стоял под угрозой выход очередного номера газеты. А самое страшное — интерес к НТСНП заслонили грозные события: 1 сентября 1939 года началась война...

Рвалась связь с переброшенными Околовым в СССР эмиссарами. И Байдалакову по средам, в «клубный день», когда собиралась посторонняя публика, все труднее становилось высасывать из пальца материал, чтобы с таинственным видом читать письма «из стран, где союзная деятельность запрещена».

В германском плане нападения на Польшу предусматривалось полное и быстрое уничтожение польской разведывательной системы. Выполнение этого мероприятия Канарис возложил на капитана Фабиана. По его заданию три моторизованные группы под командой лейтенантов Булана, Шнейдера и Енша захватили в начале военных действий определенные участки и парализовали польские разведывательные центры.

В результате абверу удалось раскрыть всю польскую зарубежную разведывательную сеть, насчитывающую около четырех тысяч агентов. Все они, за исключением бежавших и тех, кто действовал против рейха, были перевербованы и переключены на работу в пользу Германии. Румыния в ту пору еще стояла на распутье, оставаться ли с Антантой или примкнуть к Гитлеру. Вот почему, когда Околов, вернувшись из СССР, был назначен начальником закрытого сектора НТСНП, ему удалось установить контакт с начальником контрразведывательного отдела румынского генштаба подполковником Манулеску и его сотрудником майором Тройлеску и добиться согласия на организацию в Бухаресте «школы» и переброску членов НТСНП на советскую территорию, он стал героем дня. Правда, согласие было дано на известных условиях, да и то после настоятельного вмешательства сотрудника японского посольства Нумира. Следовало спешно переправить в Бухарест (по неофициальному разрешению) прибывавшую из Фалькензее «Льдину» (таков был код нелегальной типографии и радиостанции НТСНП), которой предстояло «стать на якорь» в Кишиневе. А также устроить на постоянное жительство экипаж «Льдины».

Не приходилось мешкать и с подбором и подготовкой толковых людей для работы в типографии и на радиостанции. Руководство НТСНП давно уже носилось с мыслью установить неподалеку от границы СССР радиопередатчик, но все попытки наталкивались на сопротивление румынских властей. Околов надеялся, что румын ему удастся уломать.

И вот спустя месяц после доклада Георгиевского на заседании исполбюро из Румынии с хорошими вестями приехал Околов. Самоуверенный, жесткий, он оценивающе, свысока смотрел на рядовых членов союза, обращался на «вы» и, здороваясь, небрежно совал два пальца. «Идеология» его больше не интересовала. Главное — завербовать как можно больше людей, не считаясь с их духовным багажом, натаскать их за два-три месяца, придумать «легенду» и перебросить через границу в Советский Союз. Чтобы потом, «сидя на равных» в дорогом ресторане с малыми шефами японской, польской, румынской или югославской разведок, подсовывать им очередную туфту.

Такой Околов импонировал Байдалакову и Георгиевскому и даже тем рядовым членам НТСНП, которые давно хотели видеть хотя бы маленького, но своего фюрера.

В ночь с 11 на 12 августа 1939 года польско-советскую границу в районе городка Лунинец перешли три группы диверсантов, каждую группу сопровождали по три вооруженных до зубов проводника. В первой двойке шли Колков и Ольшевский, во второй Бережной и Бржестовский, в третьей Чепурнов и Дурново. Шесть суток пробирались они разными путями по глухому лесу и подсыхающим болотам. Группа Колкова остановилась неподалеку от полотна железной дороги. Утром проводники показали Колкову и Ольшевскому ориентиры: слева — дорога, справа — река Припять, идите, мол, между ними и доберетесь до Мозыря.

Оставшись вдвоем, они еще шли несколько километров по лесной просеке, пока к пяти часам утра не остановились у реки Птичь. Тут решили отдохнуть. Забрались в густой ивняк, закусили, выкурили по папиросе и улеглись под брезент спать. Но сквозь сон Колков услышал, как хрустнула ветка: то ли под чьим-то сапогом, то ли под копытом. Александр нащупал у пояса пистолет, осторожно приподнял голову и прислушался. Потом вышел из-под куста и, добравшись до старой ивы, осмотрелся. Высокий правый берег Птичи был пустынен, сзади в лучах солнца зеленел лес. Всюду царили покой и беззаботность, только утренний ветерок едва перебирал листву деревьев. Но Колков не доверял этой тишине, он ждал затаив дыхание: треск сучьев должен повториться!

Наконец справа за кустами послышался шорох, Колков рванул пистолет. На поляну вышел огромный, почти двухметровой длины вепрь. Он шел осторожно, прислушиваясь и принюхиваясь, щетиня гребень загривка, вытягивая морду, по-видимому, чуя человека. Колков вскинул пистолет, прицелился, готовый в любой момент нажать на спуск. Блеск стали напугал зверя, и он кинулся в кусты.

Переведя от волнения и страха дух, Колков подошел к спящему Ольшевскому. А Кацо, родом из Тифлиса, похрапывал под брезентом.

Колков шел с Ольшевским, которого знал по кадетскому корпусу. Это горячий кавказец, смелый; однажды они даже подрались. Но с той поры стали друзьями. Поэтому в товарище своем Колков уверен. Ему вспомнился первый переход через границу в августе 1938 года, когда он шел вместе с Околовым. Тогда он трусил больше, чем сейчас, но верил в правоту дела, на которое шел в Советский Союз, а сейчас к своему походу он был почти равнодушен. Околов теперь стал начальником разведки НТСНП, одновременно возглавляет разведшколу. А Колкову вновь досталась роль рядового исполнителя чужих замыслов. Впрочем, на сей раз он идет старшим; в Мозыре ему предстоит встретить две другие двойки и руководить ими по выполнению намеченных операций.