Белые тени

Почти полдня провел он на Комсомольской площади, приглядывался к приезжим и местным, начал отличать бегающие (пожалуй, он впервые оценил меткое русское выражение «вороватые») глаза жуликов, обнаружил их хорошо организованную связь и «железное» руководство в лице матерого «вора в законе». Благодаря им запомнил привокзальных переодетых наблюдателей за порядком, впрочем, он узнал бы их и без предупредительных сигналов урок, на то он и разведчик...

Среди разноликой торопливой толпы он отличил спекулянтов и, может быть, скупщиков краденого, готовых за гроши купить все, что попадется под руку. Ему нужны были люди, предлагающие ночлег, по высоким ценам, конечно. Наконец, разглядел двух женщин, которые соглашались сдать на ночь угол. По испитому лицу одной сразу определил — пьяница; другая, опрятная старушка с маленькими хитрыми глазками под реденькими кустистыми бровями, со щелкой вместо рта и птичьим клювом вместо носа, оценивающе посмотрела на Околова:

— На ночь аль дольше?

— Как дела сложатся.

— До праздников чтоб управился. У нас на праздники строго, милиция шурует.

— Я не вор, мне нечего бояться, — уверенно ответил он.

— Девок не водить, насчет пьянства чтобы тихо, мирно, денежки наперед. Не ровен час... Нынче второе, до пятого живи на здоровье, а далее ни. Часто в Москве бываешь? Сам-то откуда?

— Раза два-три в году бываю, а сегодня в гостиницу не попал. Хочется парад посмотреть, — закинул удочку Околов, — демонстрацию.

— Хи-хи-хи! «Демонстрацию»? Без прописки? А вещички твои где? — спросила она, косясь на его портфель.

Так они и дошли, играя в кошки и мышки, до ворот ее дома, который находился совсем близко в узком, грязном переулке, миновали арку и оказались в маленьком дворе.

— Вон, — ткнула она пальцем вверх, — мои два окна. С дочкой я живу. Нету ее сейчас, уехали ее по двести семьдесят второй на два года. Одиннадцатый месяц пошел, скоро, писала, вернется.

— Почему, вернется, если на два года?

— Да ты что! Все придуриваешься аль с неба свалился? Да откуда ты? Не наш, что ли? — И она опасливо посмотрела на Околова.

— Старая вы, а глупая, — рассердился Околов. — Или думаете, только и свету в окошке ваш закуток! — Они вошли в квартиру, он внимательно осмотрел комнату. — Вот вам, мамаша, десять червонцев в задаток, и проживу я здесь все праздники. Ясно?

— Ясно, — приняла деньги сбитая с толку старуха.

Явочной или конспиративной квартирой служить эта комнатушка не могла, поскольку привокзальный район, несомненно, находился под пристальным наблюдением милиции. Лучше всего было уехать отсюда, отыскать бы себе другое пристанище, но хозяйка сказала, что почти каждое утро, когда выносит мусор в стоящий у ворот ящик, находит в нем документы.

— Воровская работа. Карманники. Деньги возьмут, бумажник, сумку бросят. На землю нельзя — след. Так они в мусорный ящик кидают, — рассуждала старушка. — А то еще документ в почтовый ящик опустят. А почта в милицию, а милиция — пострадавшему. Вот, как найду документ — в почтовый ящик опускаю.

— Неужто каждое утро? — едва сдержал удивление Околов.

— Не каждое, но частенько. Вот на той неделе тетя Маня женскую сумочку с пашпортом нашла.

«Настоящие документы! Паспорта, военные билеты, удостоверения, справки, печати, штампы, необходимые для разведки как воздух. Идут праздники, будет много пьяных. Может, и я соберу богатую жатву!»

Подошли праздники. Околов решил побывать на Красной площади, но это было не так просто. В колоннах шли коллективы заводов, фабрик, предприятий, учреждений. Все знали друг друга. Но ему таки удалось, как отставшему, пристроиться к небольшому коллективу ремонтной мастерской.

Он очутился на Красной площади, ликующей, радостной, освещенной солнцем и улыбками людей, затянутой алым кумачом, с громом музыки, криками «ура!» и множеством искусственных цветов, разноцветных шаров, транспарантов, знамен, портретов и с тысячами глаз, устремленных на Мавзолей, где стоял Сталин.

К своему удивлению, Околов поддался общему гипнозу, пожирал глазами стоявшего в простой солдатской шинели и фуражке усатого человека и тоже что-то кричал.

Вернулся домой он поздно и очень расстроенный. Чтобы встать рано утром, «отнести мусор» и снова бродить весь день, заводить знакомства в столовых и шашлычных, увы, как оказалось, бесплодные и бесперспективные. И даже урки не воровали, видимо, из уважения к Октябрю. Никто не бросал документы ни в почтовый ящик, ни тем более в мусорный.

Покинул Москву только 13 ноября, злой и обескураженный.

Околов приехал в Краснодар с твердо сложившимся решением уйти до снега в Польшу. Щедрый, солнечный юг встретил его ласковым теплом, обилием фруктов, овощей, вина и... неожиданностями. В Краснодаре шла пробная мобилизация.

Колков был спокойнее, в глазах не горели недобрые огоньки. Он ушел с работы, получил увольнительную и готовился уезжать с тем, чтобы к двадцатым числам, когда наступят безлунные ночи, быть в Минске. Не надеясь больше на встречу с Околовым, он решил податься в Польшу.

— Что можем мы сделать? Мы не виноваты, что нам не дали военных билетов! Ну их к черту! — И нехорошо выругался.

— Ты не прав. Тебя кормили, поили, учили уму-разуму, потом снабдили деньгами и документами, предоставили возможность жить на родине и заниматься чем хочешь, пообещали помогать и впредь тебе и твоим товарищам, а что ты сделал для них? Ничего! Да будет тебе известно, что разведчики всех мастей должны знать, где в Советском Союзе есть успехи, а где хвастовство. Я уверен, что многие успехи — туфта. И начальство большей частью влюблено в собственную мудрость.

— Что ты предлагаешь? Давать ложные сведения? — засмеялся Колков и сердито рубанул рукою воздух. — В Германии сейчас действуют несколько конкурирующих между собой разведок. Там с туфтой далеко не уедешь.

Околов снисходительно улыбнулся углами губ, похлопал Колкова по плечу:

— Запомни, выигрывает умнейший и у немцев, и тот, чье мнение будет совпадать с желанием божественного фюрера.

«Готовность к насилию, лжесвидетельству и доносу — залог быстрого выдвижения и «сладкой жизни». Подлость тщеславна и более чем что-либо другое мечтает о сытости и удовольствиях», — вспомнил Колков слова Кучерова. — Впрочем, — заключил он, — это относится и ко мне, и к Жоржу Околову. Жоржу — этому лицемерному аскету».

— Вот посмотри, — продолжал Околов, вынимая из кармана записную книжку, — она полна заметок, и очень ценных. Ты возьмешь кое-что у меня и этим подтвердишь мои сведения, и напишешь о Краснодаре... Умей действовать, дорогой мой разведчик. Что ты узнал о Блаудисе?

— Ежедневно ходил на Заречную, видел Блаудиса. Он обычно уходит с работы около семи. Был пекарем, сейчас заведует складом.

— Нам надо встретиться с Блаудисом вечером, — сказал Околов. — Поезд на Москву отбывает в двадцать два часа пять минут.

— Неподалеку от склада футбольная площадка, небольшой детский городок и беседка, — заговорил Колков. — Сейчас там по вечерам мрачно и пустынно. Там можно и поговорить.

Операцию они разработали подробнейшим образом. Она заключалась в следующем: Околов должен был ждать Блаудиса на скамейке, примерно в двадцати шагах от беседки, у стены которой в тени должен был притаиться Колков с пистолетом наготове. По знаку он обязан был, в зависимости от ситуации, либо сразу стрелять в Блаудиса, либо бесшумно подойти и приставить к его затылку дуло пистолета. Расчет был на темноту и дождь, который лил уже второй день. У Блаудиса следовало выяснить: когда и при каких обстоятельствах был оп арестован; в каких лагерях и тюрьмах побывал, с какими иностранными разведчиками встречался, связан ли с советской разведкой, в какой мере и с кем именно? Околову предстояло допросить Блаудиса, пользуясь посулами, обещаниями и открытой угрозой. Вопросник, подготовленный англичанами, Околову казался устарелым. Он знал его наизусть.

На все это, по расчетам Околова, должно было пойти два — два с половиной часа. Был предусмотрен и заход на квартиру к Блаудису, если потребуется дополнительный материал. Взята для камуфляжа бутылка водки и колечко колбасы.