Регина

Но дружба с детьми бедняков с годами прошла. Повзрослев, они осознали огромную разницу между простыми земледельцами и титулованной графиней, им нужно было зарабатывать на хлеб, а её захватила новое страстное увлечение — книги.

Женевьева де Гот, надеясь возвести непреодолимую стену между своей племянницей и уличными оборванцами, решила вплотную заняться её образованием, раз уж её воспитание оказалось делом безнадёжным. Явно недооценив незаурядный ум Регины, настоятельница позволила ей беспрепятственно посещать монастырскую библиотеку. К чести Женевьевы де Гот надо сказать, что она не жалела денег на приобретение литературных новинок, за что впоследствии и подвергалась осуждению. Урсулинки давали своим воспитанницам прекрасное светское образование, прикладывая все усилия к тому, чтобы покинув стены монастыря, девушки смогли найти своё место в жизни и составить достойную партию как обеспеченному горожанину, так и провинциальному землевладельцу. Но Регина от рождения была воплощённым противоречием и бунтом. Мятежный, вольнолюбивый дух Клермонов кипел в её крови и никакие монахини, ни даже сама Святая Урсула ничего не могли ему противопоставить. Эта тяга свободолюбивой девочки к дикой воле, к безумному полёту под самыми облаками, к непредсказуемым авантюрам была чужда размеренной и спокойной жизни святой обители. Регина была чужой в этом маленьком тихом мирке.

За годы, проведённые в монастыре, у девочки накопилась море вопросов. Ей всё было интересно, ей столько нужно было узнать, понять, осмыслить! Но у Женевьевы де Гот никогда не хватало на неё времени, а остальных монахинь ставили в тупик вопросы девочки и её самостоятельные умозаключения, зачастую отличавшиеся непростительной дерзостью. Проповеди священника и наставления урсулинок были ей неинтересны поначалу в силу возраста, а позже из-за различий в восприятии мира и отношении к жизни.

Мир древних свитков и сочинений знаменитых учёных, поэтов и философов от античных времён до Монтеня и Макиавелли оказался ей гораздо ближе и понятней, чем благочестивый и сонный мирок обители. С ними она могла спорить или соглашаться, разговаривать на любые темы, не боясь осуждения и наказания. Петрарка, Данте, Ариосто, Полициано, поэты Плеяды будоражили её воображение. Она обладала умением находить на страницах книг совсем не то, что находили остальные воспитанницы урсулинок. За философскими рассуждениями Монтеня, Пиррона, Сенеки и Плутарха она видела вечный спор человека с Богом и очень рано поняла простую истину — Бог, несомненно, есть, только до людей ему нет никакого дела. У Бога своя жизнь и свои заботы. Он создал этот мир и многие другие миры и не факт, что он помнил их все. У Регины хватало ума держать при себе свои крамольные мысли и не вступать в богословские диспуты, отстаивая свои еретические рассуждения. Но если в детстве она не любила ходить на мессы только потому, что засыпала там, убаюканная пением псалмов и запахом благовоний, то в юности её начала одолевать скука и отсутствие какого-либо смысла в восхвалении никем не виданного Бога, смиренной Девы Марии и всех прочих весьма странноватых святых и великомучениц. Многочасовые бдения в капелле, посты и прочая атрибутика ортодоксального католицизма навсегда остались за гранью её понимания. Покаяние и причастие для неё долгое время было проблемой. Она никак не могла уразуметь, какие такие смертные грехи можно совершить в десять лет, находясь под неусыпным контролем матушки настоятельницы, что у Господа надо было вымаливать прощение, стоя на коленях в холодной молельне. И почему надо было рассказывать священнику все свои самые сокровенные мысли, ведь некоторые мысли потому и не высказывают вслух, что они ни к кому не относятся и принадлежат только ей одной. И какое Богу дело до того, что она опять расколотила фарфорового ангела с глупейшим выражением лица, если в это же самое время кто-то кого-то убил, обокрал, оболгал? Почему крутиться перед зеркалом и по полчаса расчесывать волосы — страшный грех, если тело — храм души? Храм должен быть красивым, чистым, нарядным! Начитавшись Мирандолы, Манетти и Лоренцо Вала, она окончательно убедилась в том, что никогда не сможет по достоинству оценить аскетов, отшельников и прочих любителей истязать свою собственную плоть всем мыслимыми способами. Если жизнь ей действительно была дарована Богом, значит, этот дар нужно было ценить и сохранять.

Урсулинок приводили в ужас её рассуждения. Как-то раз, в ответ на замечание о том, что она слишком много внимания уделяет своей внешности, вместо того, чтобы выучить пару-тройку псалмов, Регина сравнила Божий дар — жизнь с подаренным хрустальным кубком.

— Вы ведь будете беречь его и не только наполнять сей сосуд водой или вином, но и стирать с него пыль, мыть его в холодной воде, чтобы он отражал солнечные лучи и радовал вас своим блеском. Вот так и я поступаю. Я не только прилежно учусь, наполняя свою душу знаниями, но и ухаживаю за своим телом, чтобы Бог, глядя на меня с небес, радовался и гордился собой. Ведь не каждый день ему удаётся сотворить подобную красоту.

Женевьева де Гот пришла в ужас от подобного заявления.

Возможно, с годами на многие выходки Регины в монастыре бы научились закрывать глаза. Но в 15 лет юная графиня де Ренель преподнесла своим наставницам ещё один сюрприз. Из худенького, рыжеволосого ребёнка с загадочными светлыми глазами она превратилась в девушку редчайшей красоты, настолько яркой и ослепительной, что скорее отпугивала, чем привлекала. Красоты, которую можно было назвать не иначе как дьявольской. Женевьева де Гот первой разглядела этот распускающийся цветок и приняла все возможные меры, чтобы мир и покой тихой обители не рухнул, как карточный домик, по вине ослепительной внешности Регины. Но девушка словно создана была притягивать к себе неприятности. Она довольно быстро сообразила, почему остальные воспитанницы начали слишком уж завистливо коситься в её сторону и почему монахини осеняли себя крестным знамением каждый раз, когда смотрели на её лицо. У самоуверенной девушки даже мысли не возникло о том, что с ней что-то не в порядке, как очень часто случалось с её ровесницами. Напротив, она в скором времени осознала всю силу власти своей внешности. И начала вовсю этим пользоваться.

Первым пострадал священник, проводивший воскресную мессу. Бедный старик терял дар речи и заикался, стоило только юной воспитаннице урсулинок поднять на него свои бездонные прозрачные глаза. Монахи из соседнего аббатства зачастили к урсулинкам под различными предлогами, хотя причина была на виду: высокая, тонкая, рыжеволосая девушка с лицом сказочной красоты стала воплощением их юношеских грёз и самых постыдных желаний. Крестьянские парни теряли покой и сон, стоило только их бывшей подружке по детским шалостям появиться за воротами монастыря. Приезжие торговцы, снабжавшие монастырь различными товарами, забрасывали прелестницу подарками и милыми каждому женскому сердцу безделушками. И Женевьева де Гот отчетливо понимала, что всё происходящее — только цветочки.

Гром грянул, когда Регина, в очередной раз сбежавшая в соседнюю деревню на весенний праздник крестьян, чтобы вволю поплясать с деревенскими парнями, попалась на глаза цыганам. Их предводитель, или как он сам себя называл, Король египтян Рамирес был зачарован юной аристократкой. Она была одета небогато и немодно, плясала и веселилась наравне с местными девицами, но порода и древняя кровь королей чувствовались в каждом её жесте, в медленном повороте головы, во властных нотках в голосе, в надменном изгибе губ. И красота её, бьющая наотмашь по глазам, доводила до безумия. Исколесивший со своим таборам пол-Европы Рамирес готов был поклясться спасением души, что никогда за всю свою жизнь не видел другой женщины, столь же обольстительной и страстной, как она.

Девушка, захваченная всеобщим весельем, лихо отплясывала гальярду. В живом, бесшабашном танце ей не было равных по грациозности и лёгкости движений, и отсвет костров отражался в огненных кудрях, зажигая бесовские искры в сверкающих глазах. Она сама была в тот миг огнём, юной языческой богиней. Упорный, горящий взгляд цыганского короля заставил её обернуться. Смуглое лицо с резкими чертами, изрезанное шрамами показалось ей на редкость отталкивающим, но что-то в глазах этого дикаря притягивало её. Знавшая о любви лишь по сонетам Ронсара и Петрарки, Регина сама испугалась той волны неосознанного влечения, проснувшегося в её теле под этим откровенным взглядом. Она сбилась с шага и уже смутно слышала музыку, то и дело ловя на себе оценивающий, раздевающий мужской взгляд.