Регина

Филипп сокрушенно покачал головой:

— Ты не прав, Луи. Это всё отговорки. Похоже, эта девочка не нужна тебе, как не нужна была твоему отцу.

— Хватит нравоучений, ты утомляешь меня, Филипп! Вот исполнится ей шестнадцать, вызову её из монастыря и вручу тебе. Хочешь, женись на ней, хочешь, становись её опекуном. Думаю, у тебя лучше получится о ней заботиться. Нам сейчас с твоими гугенотами надо что-то делать. Есть у меня одна идея…

Гугеноты, спасённые Филиппом и Бюсси, были благополучно переправлены в Англию под охраной людей графа де Лоржа. Разговор о маленькой Регине де Клермон был постепенно забыт друзьями, правда, маркизат Ренель всё же перешёл в её собственность. А потом Луи и вовсе стало не до неё: в 1573 году герцог Анжуйский был избран королём Польши и Бюсси, как один из самых блестящих дворян Франции, сопровождал его в этой поездке. Год спустя, после скоропостижной смерти Карла IX, герцог вернулся в Париж, буквально перехватив корону у своего невезучего братца Франсуа-Аннибала Алансонского. А потом Францию потрясли две подряд религиозные заварушки, спровоцированные Генрихом Наваррским и неугомонными Гизами. В перерыве между этими разборками Бюсси успел смертельно влюбиться в жену Генриха Наваррского Марго, с которой познакомился на коронации Генриха III. Две столь яркие звезды на небосклоне Лувра не могли не встретиться. Завязался бурный, красивый роман, доставивший много неприятных минут и Беарнцу, и Екатерине Медичи, возненавидевшей дерзкого Бюсси. Королева-мать не преминула настроить против него своего любимца Генриха, и Бюсси, в пику им обоим, перешёл в лагерь Франсуа-Аннибала, ставшего герцогом Анжуйским. Юный герцог восторгался умом и красотой своей сестры Марго и готов был исполнить любой её каприз, а потому Бюсси безнаказанно творил и говорил всё, что ему приходило на ум.

В стране творилась полная неразбериха. Два Генриха — король и Гиз — делили власть в стране, третий Генрих — Наваррский — спасал свою жизнь и своих единоверцев. И на фоне непрекращающихся междоусобиц и противостояния Католической Лиги и гугенотов пока что выигрывал один Бюсси: увлечённые взаимной грызнёй, король и Гизы смотрели сквозь пальцы на дерзкие выходки нового губернатора Анжу, который беззастенчиво обирал свою провинцию. В те годы Бюсси по праву считался одним из богатейших людей Франции и самым завидным женихом в Европе. В Париже молодые дворяне сделали его своим идолом, горожане буквально носили его на руках, Марго Валуа совершала из-за него одно безумство за другим, его катрены и сонеты знали наизусть, его шпаги и острого языка боялись недруги, герцог Анжуйский полностью попал под влияние его страстной, гордой натуры. Звезда сеньора де Бюсси сияла всё ярче.

Стоило ли удивляться, что бурная личная жизнь и придворная карьера отодвинули на задний план всё, что было связано с именем Регины?

ГЛАВА I. Регина

Женщина с колыбели

Чей-нибудь смертный грех.

М. Цветаева

Лунный свет, презирающий вязь решеток на окне, вползал в мою спальню, заливал стены и они казались зеркальными; яблоневые ветви и ветер рисовали на них загадочные и манящие картины, чьи-то силуэты и гордые профили, изломанные крылья и развевающиеся плащи. Луна, ветер, яблони… В такие ночи невозможно спать. Луна манит за собой, зовет ступить на свою серебряную дорожку и заскользить по ней вверх, к самым звездам. Ветер доносит чьи-то голоса и песни дальних путей и кажется — вот-вот ты расправишь крылья и полетишь вместе с ним и душами дантовского ада. А запах яблонь дурманит тебя, заполняет собой все кругом и нет уже воздуха, а есть только этот яблоневый яд и ты уже отравлена им, и нет лекарства, да оно и не нужно; ты насквозь пропитана этим ядом, ты сама — яд, свежий аромат бежит в тебе вместо крови, кожа превращается в лепестки, белые-белые, нежные-нежные. И вот ты уже яблоня и это тебя раскачивает ветер и наряжает в серебро луна.

Я никогда не сплю в полнолуние. Говорят, в полнолуние не спят только ведьмы и одержимые дьяволом. Кто же тогда я? Мать-настоятельница не устает повторять, что во мне таится тьма демонов, которые рвутся наружу. Она ждёт не дождётся того дня, когда я покину стены монастыря и вернусь домой. Наверное, она ждёт этого дня больше меня самой.

Луна. Она сводит меня с ума. Она похожа на мою мать. То есть на то, что я о своей матери помню. У неё были лунные волосы, нежно струящийся голос, тонкие прохладные пальцы и имя Селена. И она умерла так же тихо и безропотно, как умирает по утрам лунный свет. Отец сказал, что она умерла из-за меня. Если бы меня не было, мама осталась бы жива. Она так и не оправилась от родов. Три года длилось её угасание и три года отец надеялся на чудо. Чудес не бывает. Их не было никогда, их придумали сами люди. На земле есть только одно чудо — жизнь и никто никогда не раскроет её тайну. Как она зарождается и где находит свой конец, и есть ли у неё конец, почему у всего на земле она разная — этого не знает никто. Так же, как не знает никто, что такое луна и откуда у неё такая власть над людьми.

Так разговаривала сама с собой юная Регина де Клермон, графиня де Ренель, воспитанница урсулинок, одна из богатейших наследниц Франции, сестра Луи де Бюсси — блистательного фаворита Маргариты Наваррской.

Монастырь св. Урсулы, где она воспитывалась пятнадцать из восемнадцати лет своей жизни, её двоюродная тётка Женевьева де Гот, последовательница Анжелы Меричи, основала за три года до появления там Регины. Урсулинки, в основном, занимались воспитанием и образованием девиц из семей обедневших дворян и призрением бедняков. Детей, происходивших из таких знатных и богатых семей, как Клермоны, здесь не было. Регина оказалась единственной. Сестра Женевьева по доброте сердечной в своё время решила заняться судьбой ребёнка, до которого в родном доме никому не было дела. Не раз потом ей пришлось сожалеть о своём опрометчивом поступке, ибо ребёнок этот меньше всего соответствовал представлениям урсулинок о богобоязненном и послушном дитя.

Проблемы начались сразу же после того, как сестра Женевьева привезла свою маленькую племянницу в монастырь. Девочка, до этого увлёченная поездкой, новыми впечатлениями, новыми местами, просто очаровала монахиню своей непосредственностью и живостью характера. Но стоило ей переступить порог монастыря, как в неё словно бес вселился. Маленькая графиня подняла отчаянный рёв и громкие всхлипы перемешивались со столь непотребными ругательствами, что первым побуждением Женевьевы было тут же отправить дитя обратно к отцу. Никогда не имевшая своих детей, бывшая графиня де Гот не понимала, что бесы здесь совершенно ни при чём: ребёнка просто напугали тёмные одежды монахинь, громкие звуки органа и массивные каменные стены монастыря. Девочка не знала, куда её привезли; не понимала, почему вокруг неё толпятся чужие люди, женщины чёрных развевающихся одеждах и странных головных уборах. Маленькая Регина тут же вспомнила сказки, которые рассказывала ей кормилица, и приняла монахинь за злых колдуний. Доброй, мягкой Франсуазы впервые не было рядом, как не было и сурового человека, которого следовало называть отцом, не было красивого, заносчивого мальчика — её брата, не было старого смешного конюха, от которого так здорово пахло лошадьми и вином. От страха Регина сначала заревела во весь голос, а потом вспомнила то единственное, чему её с рождения учили все в доме: что она принадлежит к славному и гордому роду воинов и королей и не имеет права чего-либо бояться. Вспомнила злой голос отца и коллекцию кинжалов, сабель и мушкетов, висевшую в Оружейной комнате. И яростно бросилась в битву с ведьмами. Ни одна девочка, воспитывавшаяся в монастыре, не устраивала подобных побоищ. Прежде, чем Регину с ног до головы закутали в покрывало, она успела расцарапать лица двум монашкам, порвать плащ самой Женевьевы и опрокинуть маленькую статуэтку Девы Марии. И этим окончательно убедила свою тётку в одержимости бесом.