Регина

Он злился на сестру из-за того, что до её появления в его жизни он никогда ничего не боялся, а сегодня впервые ясно осознал, что отныне его всегда будет преследовать страх. Страх за Регину, страх потерять её, обидеть, не успеть защитить, не суметь помочь. И это чувство собственного бессилия перед властью слабой, юной девочки злило и пугало его всё больше.

— Почему, скажи на милость, тебя ни на секунду нельзя оставить без присмотра? Почему ты всё время попадаешь в истории?

— Наверное, это семейная черта, — привела Регина достаточно веский, как ей казалось, довод.

Но Луи её не слышал:

— Ты за неделю умудряешься восстановить против себя королеву-мать и её канцлера, свести с ума миньонов короля, рассориться с Марго, связаться с Гизами и перетянуть на свою сторону моего лучшего друга! А теперь ещё и этот ночной гость! Что у тебя может быть общего с этим провинциальным дураком?!

— Да ничего. Я же говорю тебе, я не знаю, как… — безуспешно попыталась оправдаться Регина, но Луи тут же перебил её.

— Ты никогда ничего не знаешь. Ты ни в чём не виновата! Конечно. Только как, скажи на милость, этому кретину из шайки Конде пришло в голову соваться в мой дом? Да во всём Париже не найдётся такого смельчака, который бы осмелился залезть на балкон дома Бюсси! Это же всё равно что подписать себе смертный приговор! За всю историю существования этого дома подобного не случалось. Пока не появилась ты!

— Ах не случалось! — Регине уже порядком надоели эти бессмысленные обвинения и инквизиторский тон брата и она шагнула вперёд, вплотную приблизившись к Луи.

Она стояла на ступеньку выше, так что глаза их оказались на одном уровне. Чёрные глаза Бюсси метали громы и молнии, но светлые глаза Регины не желали опускаться долу.

— Так говоришь — не случалось? — дерзкий, звонкий голос графини разнёсся по всему дому и распугал подслушивающих ссору служанок, — А как тогда называть тот вертеп, который я застала, едва сделав первый шаг на порог родного дома? Оказывается, в Париже не так уж мало смельчаков, не боящихся гнева всемогущего Бюсси. По крайней мере, тут их веселилась целая толпа. Уж не твой ли отъезд так бурно праздновали? Допустим, в мою невиновность в сегодняшней истории ты не веришь. Допустим, этот человек — мой любовник. Допустим. Влезать ночью на балкон, конечно, не очень приличный поступок. Но твои-то любовницы средь бела дня входят сюда, как к себе домой, не удосуживаясь даже прятать лица под вуалью! Так тебе ли обвинять меня во всех смертных грехах?

Луи схватил сестру за плечи, поднял над ступеньками и основательно встряхнул. Непоправимые злые слова уже готовы были камнями полететь в это невозможно прекрасное лицо. Но тёплые со сна плечи были так хрупки в его стальных руках, а сползшая с груди сорочка провокационно открывала такую нежную кожу, что внезапно вспыхнувшая ярость Луи так же стремительно и бесследно растворилась на дне упрямых прозрачных глаз. И он бережно опустил девушку на ступеньки.

Регина неопределённо хмыкнула и после короткой паузы спросила:

— Так кто это был?

— А ты разве не знаешь? Виконт де Юро.

И тут её осенило! Она моментально переменилась в лице, густо покраснела и охнула:

— Чччёрт… Веер…

Луи окинул её взглядом с ног до головы и усталым голосом сказал:

— Я так и думал. Завтра с утра первое, что я сделаю — выкину на улицу все твои веера.

И молча начал подниматься в свою комнату, но на верхней ступеньке его настиг тихий, еле сдерживаемый смешок. Луи обернулся — Регина, скорчившись у перил, пыталась подавить смех, но у неё это плохо получалось и, в конце концов, она звонко расхохоталась на весь дом.

Они сидели на лестнице — Луи на площадке, Регина десятком ступеней ниже — и хохотали, как ненормальные. Захлёбываясь, то и дело пытаясь что-то сказать друг другу, перебивая, размахивая руками и мотая головой.

Наконец, Луи удалось перевести дух:

— Всё, хватит на сегодня. Мы всю улицу переполошили. Спать пора.

— А я есть хочу, — вдруг сказала Регина.

Луи пожал плечом:

— Ну, давай я позову Франсуазу.

— Зачем? Пойдём на кухню.

— Куда?

— На кухню. Там еда. Стол. Ножи и миски.

— Ты хочешь сказать, что граф де Бюсси и графиня де Ренель среди ночи пойдут есть на кухню? — Луи был искренне удивлён.

— А что в этом такого? Или ты хочешь сейчас разбудить половину прислуги, чтобы они накрывали мне стол в Большой зале? В жизни ничего глупее не слышала!

Регина фыркнула, рывком встала и начала спускаться вниз.

Бюсси не оставалось ничего другого, как последовать за ней. Пожалуй, было в его жизни много ночей, гораздо более насыщенных событиями, чем эта, но… От этой — веяло старинной легендой, детской сказкой, странным колдовством. Он никогда не забирался через окно в собственный дом. Никогда не хохотал до слёз на лестнице с юной девушкой. Никогда среди ночи не ел на кухне. Всё это происходило с ним впервые — и ему это нравилось.

Они вошли на кухню и Регина привычным хозяйским движением зажгла свечи на столе, раздула угли в угасшем очаге и подбросила туда хвороста, отчего по стенам заплясали весёлые всполохи цвета её волос.

— Ты, как я посмотрю, здесь частый гость, — подметил Бюсси.

— Ну да. Должен же кто-то заниматься домашним хозяйством. Или ты думал, я только на балах с веером баловаться могу?

— Ну почему же. У тебя ещё неплохо получается с Гизами интриговать и Филиппу голову морочить.

— Ты опять? Я есть хочу, а не выслушивать твоё ворчание.

Она загремела посудой на полке, всем своим видом давая понять, что не намерена продолжать подобную беседу.

А потом они сидели за столом и ели холодную дичь, ломая крупные куски душистого белого хлеба и макая его в остатки соуса. Регине попался на глаза большой круг свежего сыра и она, недолго думая, отхватила ножом увесистый кусок и впилась в него зубами.

— Мышь, — хмыкнул Луи.

— Где? — с набитым ртом умудрилась спросить Регина.

— Не где, а кто. Я вспомнил просто. Когда ты была маленькой, ты всё время грызла сыр. Ты его за день съедала столько, сколько я за неделю, наверное. И я дразнил тебя мышью, потому что тебя всегда можно было найти по дорожке из сырных крошек.

— Не помню, — она виновато пожала плечами, — совсем не помню этого.

— Ты же маленькая была, совсем кроха. С мышонка ростом. Ходить толком не умела, путалась в платье и падала, потом хваталась за хвост нашего старого пса и он гордо водил тебя по дому. Так ты и научилась ходить. В одной руке кусок сыра, другой держишься за хвост огромного пса и вышагиваешь.

Регина забыла про сыр и хлеб и во все глаза смотрела на Луи. Лицо его, смягчённое детскими воспоминаниями, стало нежным и глаза затуманились той чарующей поволокой, которая сводила с ума первых красавиц Европы.

Внезапно изогнутые губы его скривились в горькой усмешке:

— А теперь ты стала совсем взрослой. И назвать тебя мышкой никому и в голову не придёт. Ты красива, красива настолько, что смотрящий на твоё лицо забывает своё имя. Ты прекрасна даже сейчас, растрёпанная, с перепачканными в соусе губами и прилипшими к подбородку хлебными и сырными крошками.

Светло-серые глаза Регины распахнулись, словно озеро, плескавшееся в них, вышло из берегов, и Луи, понимая, что вот-вот окунётся в это озеро с головой и канет на дно, опустил ресницы и торопливо встал из-за стола.

— Пожалуй, я пойду к себе. Утром нужно сходить на мессу, потом к герцогу. Хочу хоть немного поспать. Тебе тоже хватит полуночничать. Вряд ли сегодня кто-то решится повторить подвиг де Юро. Доброй ночи, сестра, — он коснулся холодными губами её волос и почти выбежал из кухни.

Едва смолкло эхо его шагов в коридоре, как Регина со всего маху запустила в дверь бутылкой с уксусом.

— Трус, — зло прошипела она, едва сдерживая яростные слёзы, — мой храбрый, великолепный брат боится, как и все, назвать вещи своими именами и взять то, чего действительно хочет. Но ведь он же любит меня, он желает меня, я же вижу! Но утром он пойдёт на мессу, замаливать грех, заглушать мёртвой латынью мысли и чувства. А потом его утешит какая-нибудь Фоссеза. Лицемер.