Регина

Когда, наконец, из Парижа примчался серый от усталости и тревоги Луи, Сомюр железной волей Регины уже был переведён на осадное положение. Обитатели замка жили в условиях строгой изоляции, за пределы двора не выпускали даже собак. Стекавшиеся со всех концов провинции нищие, бродяги, разорившиеся крестьяне и странствующие монахи не подпускались к замку на расстояние выстрела: дежурившие на стенах мужчины стреляли в каждого, кто пытался подойти к замку. Тут уже было не до милосердия.

Луи по дороге едва не сошёл с ума от страха за Регину. Он успел уже увидеть и оценить весь масштаб охватившего провинцию бедствия и воображение уже рисовало ему вымерший Сомюр. Он проклинал себя за свою слабость, за то, что поддался чарам Маргариты и, быть может, в те минуты, когда он целовал её, Регина умирала от болезни. Она и её нерождённое дитя… Кара божья, дамокловым мечом висевшая над ними с того дня, когда они уступили голосу сердца, упала на их головы, ибо холера не могла быть ничем иным, как наказанием за их грехи. Одно Луи знал точно — если он не сумеет спасти Регину, жить ему будет незачем. Он последует за ней и на самое дно ада.

Но, как выяснилось, он опять зря страшился за неё. Живая и здоровая, с явно обозначившейся беременностью, она выбежала ему навстречу как была — в мыльной пене, разгорячённая работой, с мокрой тряпкой в руках, — и тут же без сил опустилась на пыльную дорогу, протягивая к нему враз ослабевшие руки. Бурная деятельность, развитая ею, и драконовы меры по борьбе с холерой отнимали у неё немало сил, она держалась из последнего, живя надеждой на возвращение Луи. Он осадил коня, спрыгнул на землю и через мгновение уже держал в своих объятиях Регину. Живую, тёплую, смеющуюся.

Они и не знали, что эпидемия, охватившая Анжу, сыграет им на руку. Пока в провинции бушевала холера, а Бюсси, используя всю свою губернаторскую власть и немалые знания Регины о медицине — дало о себе знать влияние Екатерины-Марии! — по мере сил боролся с этим несчастьем, и отправлял отчёты в Париж, король отложил сведение личных счетов. Бюсси блестяще справлялся со своими обязанностями, так что избавляться от него пока не имело смысла. Без вести пропавшая графиня де Ренель тоже не мешала никому, так что король позволил себе забыть на время о словах Маргариты, тем более что в королевстве действительно хватало забот и без любовных треугольников.

И после того, как холера постепенно сошла на нет, собрав свой урожай, жизнь в Сомюре пошла своим чередом. Иногда Регине даже начинало казаться, что время, проведённое в Париже, было сном, а настоящая жизнь началась лишь здесь, на берегах Луары. Здесь у Регины было всё, о чём она так долго мечтала: любовь, большой светлый дом, щедрая земля, которую она всеми силами старалась сделать маленьким раем. И в перерывах между скандалами и отъездами в Париж Луи купался в её любви, как в огромном тёплом океане и она сама в его объятьях забывала о глухой тоске, которой когда-то были отравлены ночи полнолуния, о тревожных мыслях и собственных ошибках. Великолепный Лоренцо добродушно ворчал на прислугу и лениво разгуливал по террасам, не проявляя никакого беспокойства, точно знал, что здесь его обожаемой хозяйке ничего не грозит. Шарбон, частенько отпускаемый на вольные луга, словно вспомнил о бурлящей в нём крови диких предков и стремительной птицей носился по окрестностям, распугивая крестьян и отзываясь лишь на голос Регины. И даже смирная Софи, привыкнув к покровительству госпожи и к роскоши замка, стала понемногу оживать, и несколько раз Регина замечала, как девушка кокетничает с любимым пажом де Бюсси. Ради такого случая графиня, и без того баловавшая свою служанку, подарила ей одно из своих серебряных колец и пару золотых серёжек с маленькими жемчужинками, которые она носила в детстве. Для Софи это был просто царский подарок. Юный паж графа Симон дю Буа был одним из немногих, кто не считал маленькую Софи ведьмой, ведь немота по дикому суеверию считалась одним из признаков одержимости дьяволом. Он почти сразу взял девушку под свою опеку и остальные его сотоварищи не осмеливались зубоскалить по этому поводу или обижать бессловесную служанку, которая бы при всём желании не могла пожаловаться госпоже. Регине нравилось отношение юноши к Софи и однажды она довольно прозрачно намекнула, что дала бы за Софи очень хорошее приданое, если бы нашёлся достойный молодой человек, пожелавший бы взять эту девушку в жены. Симон происходил из древнего, но обедневшего, чтобы не сказать обнищавшего, дворянского рода и Регина это прекрасно знала. Посоветовавшись с Луи, она окончательно утвердилась в своем намерении устроить судьбу маленькой служанки. Луи потихоньку начал вводить Симона в дела управления поместьем. А поскольку дела в их родовом имении в Бретани шли неважно (проще говоря, управляющий нагло обманывал своего сюзерена), граф дал понять своему пажу, что у того есть все шансы стать управляющим в одном из самых богатейших поместий на севере Франции. При том условии, конечно, что остепенится, женится и проявит интерес и способности к хозяйственным делам. Наверное, если бы робкая Софи узнала о планах своей благодетельницы, к ней бы от потрясения вернулся дар речи.

Но мирная, счастливая жизнь обитателей Сомюра, судя по всему, не просто заканчивалась — она висела на волоске. И Регина, и Луи это знали, но почему-то тянули до последнего, надеясь на чудо. Каждый день находился какой-то предлог, чтобы отсрочить отъезд. Сначала нужно было хоть как-то ликвидировать последствия эпидемии, потом пару раз Луи с неотложными делами ездил в Париж, а в конце лета из-за беременности Регины уже ни о какой дальней дороге не могло быть и речи.

Оставшиеся месяцы беременности она переносила тяжело. Она очень сильно подурнела и порой боялась смотреть на себя в зеркало, потом начали чудовищно отекать ноги, так что она с трудом передвигалась по восточному крылу замка и не могла подниматься на верхние площадки башен, где раньше так любила гулять на закате. Рыдая навзрыд, она жаловалась безмолвной Софи на изменившуюся внешность. Зародившаяся в ней жизнь словно забирала себе прозрачность кожи и чудесный цвет лица, блеск волос и лёгкость тела. Рядом не было ни всезнающей Катрин, ни мудрой кормилицы, ни спокойной Мадлены и некому было объяснить испуганной, измученной женщине, что всё, происходящее с ней — не наказание за совершённый грех, не месть изначально поставленного в положение бастарда плода, а просто обычные симптомы тяжёлой беременности. К физическим страданиям добавились душевные: Регина извелась от ревности. Ей не давала покоя навязчивая мысль, что Луи её разлюбит. Устанет от её капризов, испугается её изменившегося лица, захочет вернуться к прежней жизни блестящего фаворита герцога Анжуйского, заскучает по своим друзьям и любовницам и, в конце концов, оставит её. Она не могла больше дарить ему жаркие страстные ночи, не могла поражать своей ослепительной красотой и занимать остроумными речами. И вдобавок, ждала чужого ребёнка. В одночасье ей опостылел Сомюр и все хозяйственные хлопоты, связанные с ним. Отяжелевшее, ставшее незнакомым тело растеряло свою царственную грацию и летящую лёгкость. Ночные кошмары и дурные предчувствия совершенно измучили её, она стала раздражительной и болезненно капризной, казалось, спокойно выносить её истерики, вспышки ярости и волны полнейшей апатии могли только безропотная Софи и преданный Лоренцо.

И Бюсси действительно довольно скоро устал от всего этого. Замкнувшаяся в себе, подурневшая, нервная Регина уже не была той богиней, сошедшей с фресок итальянских мастеров, в которую мог не влюбиться разве что слепой. Буйство красок и огонь страстей, бьющие через край, выплескивавшиеся из неё и захватывавшие в свой водоворот всех, кто попадал в поле её притяжения, не то пропали куда-то, не то просто застыли, замерли до поры до времени. И Луи не знал, что ему делать с этой новой, изменившейся Региной. Ему было с ней тяжело, неуютно и, что самое страшное, скучно. Эту Регину он не мог любить. Он сам ненавидел и презирал себя за непостоянство, за то, что слишком часто сокрушался из-за ребёнка Филиппа, за то, что однажды изменив ей с Маргаритой, снова желал ненавязчивой и легкомысленной любви придворных прелестниц. И сколько бы он не пытался убедить себя, что его любимая — всё та же, что нужно немного подождать, и всё вернётся на круги своя, Регина вновь будет такой же изящной и пленительной, страстной и непредсказуемой, но ничего не мог с собой поделать.