Глубокая разведка

— Ты уж молчал бы, Сусанин хренов, — огрызаюсь я, вкачивая в себя второй тюбик антирада. — Предупреждаю. Еще раз заведешь нас в такую Фазу, в ней и останешься. И никакие Наташа с Леной не уговорят меня изменить это решение.

— Елена Яновна, — спрашивает Сергей, — а сколько мы все-таки схватили?

— Достаточно, Сережа. Вполне достаточно, чтобы за неделю-другую отправиться на тот свет.

— И что? — Сергей держит за иглу пустой шприц-тюбик — Это зелье спасет нас?

— Конечно. Только его надо применять не позднее тридцати минут после облучения. Поэтому я вас и торопила. Если прозевать, то лечение будет и сложнее, и тяжелее.

— Но все-таки вылечиться можно?

— Да. Вылечить можно практически при любой дозе облучения. За исключением, разумеется, тех, которые убивают мгновенно или в течение часа. А сейчас надо с часок посидеть, чтобы препарат действовал в спокойной обстановке. Так он дает лучший эффект.

Не знаю, как у кого, но у меня «эффект» действия антирада, особенно в двойной дозе, всегда выражается исключительной сухостью во рту, слабым головокружением и легким подташниванием. А сейчас ко всему этому добавляется еще и острое чувство голода. Впрочем, голод, кажется, не от антирада. Мы просто ничего не ели много часов, пока карабкались по обледенелым склонам.

По моему предложению женщины занимаются стряпней, то есть готовят обед из пайков космодесанта. А мы с Анатолием, при участии Петра, Сергея и Дмитрия, пытаемся определиться, куда мы попали.

Первый признак развитой цивилизации — активный радиоэфир. В необитаемых Фазах мой радиомодуль удручающе молчит. Здесь же он хрипит, кашляет, чихает и чуть ли не плюется; но ничего более-менее систематического не выдает. Я меняю модуляции, перехожу на магнитную несущую, но ничего осмысленного поймать не могу. Остается теряться в догадках: то ли здесь принцип связи, нам еще не известный, то ли здесь такой своеобразный природный фон. Однако индикатор высокочастотных излучений ведет себя спокойно. Спокойно ведут себя и другие приборы, показывающие наличие опасных факторов. Здесь нет ни опасных микроорганизмов, ни ядовитых газов. Визуальный осмотр местности тоже мало что дает.

Мы находимся на ровном заснеженном поле. Слева, в одном километре, и справа, чуть подальше, темнеют леса. Высоко в небе (оно обычного земного цвета) пролетает стая птиц. Рассматриваю их в очки-бинокль. Птицы крупные, вроде ворон, но явно не вороны. Вот и все, что я сумел установить.

У Анатолия дела обстоят более успешно. По его словам, в этой Фазе достаточно устойчивых зон с подходящими для открытия переходов темпоральными характеристиками. И три из них довольно близко. Ближайшая — на расстоянии около сорока километров. Так что, если нам здесь не найдется работы, мы сможем достаточно быстро и легко уйти в другую Фазу.

— А здесь живут люди, — внезапно говорит Вир.

Он помогал женщинам готовить обед и набирал снег почище, чтобы зря не расходовать воду. Он отводит меня немного в сторону и показывает отпечатки копыт на неглубоком снегу. Верно! Копыта с подковами.

— Интересные подковы, — замечает Сергей.

— Чем же они тебе интересны?

Сергей показывает очень четкий отпечаток копыта. Такой четкий, хоть в рамку вставляй и на стену вешай. Я читал где-то, что было такое хобби: коллекционировать отпечатки копыт знаменитых лошадей.

— Во-первых, ни малейших следов гвоздей. Как они крепятся к копытам? А во-вторых, форма.

Форма действительно интересная. Это не подкова в классическом смысле. Это полоса шириной полтора сантиметра, окаймляющая копыто по контуру. По всему контуру. Такую «подкову» можно было бы посчитать естественным образованием, если бы ее не пересекали очень аккуратные и равномерно распределенные желобки одинаковой ширины. Природа так не умеет.

— Давайте решать, куда мы пойдем? — предлагаю я за обедом. — К зоне ближайшего перехода или по следам подкованного животного? Назовем его условно лошадью.

Большинством голосов решаем идти за «лошадью». Лена выдает нам к кофе на десерт еще по одному шприц-тюбику с антирадом, и мы трогаемся в путь.

Через полчаса нам попадается еще одно свидетельство разумной деятельности: скирда соломы. Скирда как скирда. Солома как солома. Но Петр озадаченно чешет в затылке.

— Посмотри, Андрей, как уложена солома. Ты так сможешь?

Солома уложена плотно и тщательно, как хвойные иглы в муравейнике. Кроме того, ни одна соломинка не поломана и не погнута. Вилами и граблями так не уложишь. Замечаю еще одну деталь. Солома с колосьями. И все колосья пустые, но целые. По примеру Петра чешу «репу». А Лена смотрит на меня и улыбается. Кажется, она уже все поняла, но молчит.

Дальше следы приводят нас в лес, и там перед нами предстает еще одно удивительное зрелище. Вдоль неширокой утоптанной дорожки почти на всех деревьях на одинаковой высоте расположены большие гнезда. В них сидят птицы, напоминающие голубей, но размером с глухаря. Видимо, это те самые, стаю которых я наблюдал в поле. Где-то птицы сидят по одной, а кое-где и по две. Но самое поразительное — другое. Из-под каждого гнезда спиралью вокруг ствола до самой земли спускается желоб. Он заканчивается в корзинке, выложенной мягким мохом. На подстилках лежат яйца, несколько крупнее куриных. Птичник, Время побери!

Дорога через лес тянется более двух километров. И на всем этом пути на нас из гнезд с любопытством поглядывают птичьи глаза. Лена видит мое удивление, снова улыбается и хочет что-то сказать, но в это время мы снова выходим в поле и видим на горизонте движущийся объект. Я рассматриваю его в бинокль. Это — стадо каких-то мелких животных, вроде овец. Стадо сопровождают два всадника. Надо входить в контакт, тем более что стадо движется в нашем направлении.

Подходим ближе и видим, что это действительно овцы и бараны. А сопровождают их две молодые девушки. Завидев нас, они переговариваются, и одна из них покидает седло. Вторая девушка направляется к нам. Приблизившись, она заговаривает с нами. Язык напоминает шведский, и мы быстро начинаем ее понимать и можем общаться.

— Легкого пути вам! Издалека идете?

— Издалека.

— Вы устали. Приглашаю отдохнуть у нас.

— А далеко вы живете?

— Вон, на опушке того леса.

Девушка спешивается и идет вместе с нами. Я внимательно ее разглядываю. Человек как человек. Ничего особенного, кроме глаз. Они большие, с длинными, густыми ресницами, и радужная оболочка имеет необычный бордовый цвет. Одета она довольно просто. На ней свободная куртка или короткое пальтишко из белой замши с пушистым меховым капюшоном. Белый мех обрамляет приятное лицо широкой каймой. На руках у девушки белые замшевые перчатки, отороченные мехом. На ногах белые замшевые брючки и высокие без каблуков сапожки из белой кожи, тоже отделанные по верху мехом.

— Меня зовут Дела. Мы с сестрой гоним домой это стадо. Овцы — животные глупые, они сами дорогу найти не могут.

— Меня зовут Андрей. А куда делась твоя сестра?

— Она отправилась домой, предупредить маму, что к нам идут гости.

Что-то я не уловил. Может быть, перевел слова Делы неточно? А может быть, она использовала в свой фразе какое-нибудь местное, жаргонное понятие? Растерянно гляжу на Лену. Но она, похоже, поняла, о чем идет речь. И, кажется, поняла еще кое-что. Вижу, как она улыбается.

— А много вас здесь живет?

— Клан у нас большой. Но сейчас здесь только я, мама и Клета. Вечером вернутся отец и братья. Они утром погнали стадо свиней в село. А все другие вернутся через несколько дней.

Мы идем за стадом, и я разглядываю животных поближе. Нормальные овцы и бараны. Одна только особенность. На внешней стороне задних ног и на боках у них какие-то странные наросты. У одних они побольше, у других — поменьше, но у всех без исключения. Лошади идут за нами.

Через полчаса мы видим большое куполообразное сооружение желтовато-розового цвета. Возле него еще несколько таких же строений, но поменьше размером. Овцы сами заходят в одно из малых строений, а лошади — в другое. А нас Дела ведет к большому куполу.