Глубокая разведка

— Готовность — две минуты! — объявляет он.

Мы быстро прощаемся с хозяевами и ором Гелаэном. Дмитрий с Делой стоят поодаль. Я не тороплю их. Если Димка в последний момент передумает, я не буду его переубеждать.

— Есть переход!

Перед нами дрожит и переливается ставшее уже привычным сиреневое марево. Окидываю взглядом нашу команду. Все стоят, готовые в путь. Дмитрий с Делой все еще стоят отдельно. Если он решил остаться, Время ему судья. Но не я.

— Прощайте, друзья! С нами Время! — говорю я и шагаю в переход.

М-да! Могло быть и хуже. Хоть это утешает. Но все равно, картина, открывшаяся мне, не радует. Как хорошо было у Кинбрусов, и мы променяли этот рай на такое…

Низко нависшее грязно-свинцовое небо. И из этого «свинца» непрерывным потоком льет дождь. Я стою посреди ровного поля, заросшего густой травой с каким-то лиловым оттенком. Унылое однообразие этого поля нарушают такие же унылые редкие, но довольно густые группы кустарника. Трава густая и мокрая, словно губка, насквозь пропитанная водой. Под ногами мерзко хлюпает. Впечатление такое, будто этот дождь идет без перерыва целую неделю. А может быть, и вторую. Если только не третью.

Один за другим из перехода под дождь выходят мои соратники. Дмитрий выходит шестым. Последним появляется Анатолий, и переход закрывается.

— Все, Толик, — говорю я ему, — отныне ты не Толик, а Ваня. В честь твоего знаменитого тезки, Сусанина. Опять завел нас в какую-то мокрую Схлопку.

— Все бы вам брюзжать, — беззлобно ворчит Анатолий, сворачивая установку и настраивая ее на отыскание нового перехода. — Вот выглянет солнышко, все засверкает, просохнет, будете радоваться жизни и говорить мне «мерси».

— Вряд ли, Ванечка, ты дождешься здесь нашего «мерси», — вздыхает Лена, оглядев окрестности безрадостным взором. — Что-то непохоже, чтобы этот дождичек кончился в ближайшие лет эдак пятьдесят.

— Нет, — возражает Петр. — Солнце здесь временами должно все-таки проглядывать. Иначе откуда возьмется столько влаги в этих тучах? Круговорот воды не должен нарушаться.

— Логика у тебя, Петр, железная, — отвечает Анатолий. — Только вот до ближайшего перехода километров триста с гаком. И придется идти все время под этим дождичком. Лена, по-моему, сделала слишком оптимистичный прогноз. Сезон дождей здесь длится, наверное, не меньше столетия.

— Хватит резвиться, — говорю я. — Мы, конечно, не сахарные, но приятного мало. Особенно, учитывая триста с гаком. Веди, Сусанин. И ищи место посуше. Это будет твой последний шанс реабилитироваться.

— Кстати, Ванюша, — подхватывает Наташа, — если ты вздумаешь подсушить нас, как в прошлый раз, в лесном пожаре, мы быстренько уйдем назад, а тебя там оставим. Причем установку унесу лично я.

Смех смехом, а идти триста километров с гаком под непрерывным дождем — тяжелый вид спорта. Одна надежда, что дождь когда-нибудь кончится. Но, судя по состоянию небосвода, шансов на это не больше, чем встретить финиковую пальму в антарктической пустыне.

Движение замедляет густая трава, немилосердно путающаяся в ногах. До почвы не докопаться, она прикрыта плотным и толстым ковром травы, перенасыщенной водой. Этот ковер противно хлюпает под ногами. И дождь, дождь, дождь.

Эфир молчит во всех диапазонах. Неудивительно, какая цивилизация может развиться под таким водопадом. Разве что двоякодышащие негуманоиды. Ничего живого. Птиц не видно, и это тоже понятно. Дуры они, летать под таким дождем. Но не видно ни зверей, ни насекомых, ни пресмыкающихся или земноводных. И это мне не нравится. В такой густой траве и кустарниках может скрываться любая гадость.

Предчувствие редко обманывает меня. Когда мы проходим мимо группы кустарника, бдительный Вир успевает заметить в траве какое-то движение. Гремит короткая очередь. Над травой на мгновение взметается лиловато-зеленая змееподобная тварь. Ее тело глянцевито блестит, омываемое струями воды. Еще несколько минут тварь корчится в агонии и затихает. Это огромная, почти четырехметровая пиявка. Толщина тела около полуметра. От классической пиявки ее отличает только пара мощных когтистых лап в задней части тела. Видимо, ими она отталкивается, когда прыгает на жертву.

Раз здесь есть хищники, значит, должны быть и жертвы. Это — закон природы. Не могут же эти пиявки охотиться друг на друга. Но мое любопытство не простирается слишком уж далеко. С меня вполне достаточно этих «милых» червячков. Часа через три Наташа подлавливает в прыжке такую же пиявку и перерубает ее лучом лазера.

Темнеет. Надо устраиваться на ночлег. Ноктовизор есть только у меня, и я, при всем желании, не смогу обеспечить круговой обзор. Если здесь пиявки шастают среди бела дня, можно представить, кто здесь разгуливает по ночам.

Легко сказать: «устраиваться на ночлег». А как это сделать? Хотя мне приходилось ночевать в разных условиях, худших я представить себе не могу. Но в который раз мне приходится оценить мудрость и предусмотрительность своей подруги. Из своего ранца Лена извлекает два пакета. В одном оказываются легкие складные стойки, а в другом — большие куски тонкой, но очень прочной пленки. За несколько минут мы из одного куска пленки сооружаем навес, а вторым застилаем мокрую «губку» под ногами.

Быстро ужинаем дарами семейства Кинбрусов и укладываемся спать под непрерывный шум дождя, барабанящего по прозрачной «крыше». На всякий случай, я назначаю дежурство по двое. И не напрасно. Ночью Наташа опять кого-то зарубила лазером.

Утром в траве мы находим гибрид крокодила, рака и скорпиона. Устрашающая пасть, усеянная двумя рядами пилообразных зубов, длиной более пяти сантиметров; две мощные клешни, способные перекусить берцовую кость, и длинный гибкий хвост с большим загнутым шипом на конце. Шип полый и открывается отверстием у самого острия. Существо лишено каких-либо покровов, вроде шерсти или чешуи. Глянцевая гладкая кожа лилового цвета с желтоватыми пятнами.

После детального знакомства с этим представителем местной фауны у меня остается еще меньше желания задерживаться в этой Фазе хотя бы на минуту сверх срока, необходимого, чтобы добраться до перехода. Но когда я представляю, сколько нам еще туда добираться, и сколько ночей здесь провести, у меня холодок бежит за ворот. Впрочем, это могут быть и струи дождя.

Завтракаем бутербродами с ветчиной и с маслом. Хлеб, которым нас снабдили Кинбрусы, имеет прекрасное свойство: он никогда не черствеет. Когда мы пьем кофе и вспоминаем добрыми словами гостеприимную биологическую Фазу, в шум дождя вплетаются непонятные звуки. «Ук-хх! Ук-хх!»

Мы переглядываемся, быстро допиваем, обжигаясь, горячий кофе, встаем и беремся за оружие. Звуки приближаются. Уже слышно, что их производит многоголосый хор и сопровождаются они мокрыми шлепками. Впечатление такое, что к нам приближается стая больших лягушек.

Как ни странно, мы угадали. Стена падающей воды мешает видеть ближе, чем на сто метров. И на этом расстоянии мы различаем лиловато-зеленых зверей, действительно напоминающих лягушек. Они и движутся-то по-лягушачьи: прыжками, отталкиваясь задними лапами. Только размером они с хорошую копну сена. Звуки, потревожившие нас, они издают при каждом прыжке. «Ук-хх! Ук-хх! Шлеп! Плюх! Ук-хх! Шлеп!» — несется все громче и громче. В поле зрения появляются все новые и новые «лягушки». Они прыгают в нашем направлении сплошной стеной.

Опускаю прозрачный щиток шлема с биноклем и разглядываю наших гостей (или хозяев?) подробнее. Выводы неутешительные. Передние лапы «лягушек» оснащены приличными коготками, напоминающими серпы. А когда они в прыжке открывают пасть и произносят свое «Ук-хх!», видны довольно крупные и острые зубки. Замечаю еще одну деталь. Если «пиявки» и крокодило-рако-скорпион имеют гладкую кожу, то эти создания усыпаны бугорками, наподобие наших жаб. Только бугорки эти венчаются острыми шипами около пяти сантиметров длины и расположены довольно густо. Тут и возникает вопрос: а кто же здесь истинные хозяева? Эти «лягушки» хорошо бронированы и неплохо вооружены. К тому же передвигаются они большими стаями. На месте «пиявок» и других хищников я бы постарался поскорее убраться с их дороги.