Сто две водородные бомбы

Он хотел получить первый приз.

- А приз? - спросил он, чувствуя, как в нем просыпается жалкое подобие той решимости, которая владела им, когда он посылал сочинение по почте.

- Не беспокойтесь, мы все устроили. Вам обеспечен первый приз, но мы вручим его в торжественной обстановке. Вы и ваш опекун проведете неделю в Новом Нью-Йорке, как гости «Поиска Талантов». Вам будут выплачены деньги на учебу и, конечно же, небольшая сумма для покрытия расходов вашего опекуна.

Грист многозначительно кашлянул.

- В Новом Нью-Йорке, - продолжала мисс Эпплтон, - вы встретитесь в другими умными мальчиками и девочками, которые победили на конкурсе. Всего их сто два человека. По одному на каждый этаж Эмпайр Стейт Билдинг.

- Не слабо, - сказал Грист.

«Если бы Эмпайр Стейт Билдинг был моим, - думал Чарли, - я бы заложил в него водородные бомбы - сто две водородные бомбы, а потом…»

Мисс Эпплтон засмеялась изысканным, серебристым, как звон колокольчика, смехом.

- Вы такой шутник, капитан!

«Капитан, - презрительно думал Чарли. - Надо же - капитан! Во дает».

- И вы знаете, Чарли, ваш командир очень о вас беспокоится. Самой первой его мыслью было, что поездка в Новый Нью-Йорк может помешать вашим школьным занятиям. Конечно, это далеко отсюда - целая тысяча миль, а вы, наверное, очень любите ваш прелестный лагерь, но, я надеюсь, капитан сможет помочь вам с уроками. И он считает, что вы должны сами принять окончательное решение.

На секунду в кабинете повисла драматическая тишина.

- Мы поедем, - сказал Чарли Рота-С. - Большое спасибо вам, мисс Эпплтон, за эту возможность. И вам тоже спасибо, капитан.

- Ну, значит, решено. Мисс Эпплтон, я просто счастлив с вами познакомиться, - Грист протянул женщине руку. Даже в ботинках с утолщенными подошвами он был на два дюйма ниже представительницы «Поиска Талантов«.

Мисс Эпплтон протянула руку Чарли и, когда тот сугубо официальным жестом протянул ей свою, заговорщицки подмигнула. Чарли улыбнулся.

- До пятницы, джентльмены. Желаю вам всего хорошего.

- Удачи, - сказал Грист, но она уже вышла из кабинета.

- Будь моя воля, - повернулся сержант к Чарли, - ничего этого не было бы. Но они сперва связались с капитаном Лангером и сказали, что для «Оверкила» это будет отличной рекламой. Так что благодари капитана. Ты, наверное, считаешь себя жутко хитрожопым, семьсот сорок третий.

- Нет, сэр.

- Не смей возражать!

- Есть, сэр!

За непроницаемым, словно маска, выражением сержантского лица таилась такая бездна скучающего безразличия, что Чарли не решился даже на попытку заглянуть туда.

- Поживем - увидим, - произнес Грист.

«Увидеть-то увидим, но, интересно, что?» - подумал Чарли. Вслух он сказал:

- Есть, сэр.

- Можешь идти.

РС-743-22 отдал честь и сделал четкий разворот.

- Семьсот сорок третий.

- Да, сэр?

- Сколько раз подтянулся перед дверью?

- Десять, сэр.

- Жирком обрастешь. Теперь будешь делать пятнадцать.

- Есть, сэр.

- Можешь идти.

Официально Соединенные Штаты ни с кем не воевали. Такое положение вещей обходилось стране в невероятное количество средств и тридцать тысяч убитых в год. Так продолжалось двадцать лет подряд. Никто толком не знал, когда именно началась эта не-война. Все ресурсы нации были мобилизованы давным-давно, и теперь ЦРУ и армия - две главные соперничающие силы вашингтонской политики - из кожи вон лезли, отчаянно изобретая все новые и новые источники военной мощи. Возможно, самым безрассудным из этих изобретений была передача армии и полная милитаризация сиротских приютов. А сирот в Америке хватало все из-за той же не-войны.

Не так давно один из выпускных сиротских классов был брошен на прорыв в Исландском сражении. Операция прошла настолько успешно, что с тех пор армия не оставляла попыток провести через конгресс вызывающий самые противоречивые мнения закон Маннхейма. Согласно этому закону, вводилось обязательное военное обучение всех мальчиков старше десяти лет. Как подчеркивали представители армии, обеспечивающие связь с общественностью, возраст от десяти до четырнадцати лет является определяющим в формировании характера мальчика. Ребенку, дошедшему до старших классов обычной школы, нередко оказывалось невозможно привить истинно военное мировоззрение. Военная академия традиционно пользовалась в Соединенных Штатах большим уважением; и было бы прекрасно, если бы всем молодым людям представилась возможность пойти по этому славному пути.

Конечно, даже в десять лет некоторые дети имеют столь строптивый характер, что уже поздно создавать из них идеальных солдат. Одним из таких детей и был Чарли Рота-С. Для таких, как он, военное обучение должно начинаться немедленно после рождения, но пока лишь самые смелые из пентагоновских мечтателей заглядывали так далеко в будущее, замахиваясь на столь всеобъемлющее военное обучение.

И в то же время, если бы не крамольные мысли Чарли, он был бы ничуть не менее идеален, чем любой кадет лагеря «Оверкил». Психологические тесты показывали у него высокий потенциал лидера; по результатам этих тестов его рекомендовали в офицерскую школу. На строевом плацу он был безупречен. Учился он даже слишком хорошо, хотя постоянно скрывал свой ум и сдерживал любознательность. Его любили товарищи, он беспрекословно подчинялся начальству.

И все-таки Грист ненавидел Чарли со всеми его потрохами. Возможно, одной из причин столь пристрастного отношения сержанта к потрохам кадета была та, что эти потроха сильно походили на его собственные. Ну, разве что, были немного понежнее, но это возрастное. А Грист за двадцать лет службы в армии привык презирать и ненавидеть себя со всеми потрохами. Именно эти чувства делали его столь вышколенным сержантом.

Повседневная жизнь лагеря «Оверкил» была организована таким образом, что затаенные чувства как Чарли, так и Гриста не могли проявляться в открытую, но зато на борту самолета, направлявшегося в Новый Нью-Йорк, они оказались в обстоятельствах, которые не были предусмотрены правилами внутреннего распорядка лагеря «Оверкил». Так, заняв свое место в салоне, Грист процедил сквозь зубы:

- Хитрый ублюдок! - и лишь затем сообразил, что никогда не произнес бы этих слов в лагере.

- Ну что ж, семьсот сорок третий, - сказал Грист, стараясь вернуть самообладание, - пожалуй, я попытаюсь использовать твою хитрость прямо в «Оверкиле». Когда вернемся из этой увольнительной, будешь моим ординарцем. Мы еще сделаем из тебя солдата, семьсот сорок третий. Ну, что скажешь?

- Так точно, сэр.

По правде говоря, Чарли не прислушивался к тому, что говорит сержант. Он размышлял, насколько легко будет затеряться среди трех миллионов жителей Нового Нью-Йорка.

Самолет взлетел, и Чарли несколько счастливых минут следил, как проносятся мимо и остаются внизу и позади розовеющие облака. Едва только погасла надпись «Не курить», Грист запалил одну из своих вонючих сигар. Подошедшая стюардесса попросила его не курить.

- Нет такого правила, чтобы человек в форме, заплативший за билет, не мог выкурить сигару, когда все кругом курят.

- Леди, сидящая через два ряда от вас, попросила…

- Леди через два ряда может заткнуть нос, если ей не нравится запах.

Чарли, презиравший в этот момент Гриста не больше и не меньше, чем обычно, с удивлением услышал смешок, раздавшийся позади. Хихиканье становилось все громче и отчетливее. Смеялся ребенок, девочка, и, вне всякого сомнения, она потешалась над Гристом. Чарли почувствовал, что сейчас он тоже рассмеется. Сколько же времени прошло с тех пор, когда ему последний раз хотелось смеяться?

Грист налился кровью, в точности как тот чирей, который воображал Чарли, и Чарли пришлось закрыть глаза, чтобы сдержать себя и не расхохотаться. Он начал думать про Эмпайр Стейт Билдинг. Вид этого здания был четко, как на гравюре, запечатлен в его памяти. Чарли думал очень старательно.