Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 67 из 68

Его слегка успокоило, что дверь оставалась припертой изнутри стальным листом, значит, парень был дома. Он раздвинул дверь на ширину, достаточную, чтобы пролезть одному человеку и проник в подъезд. Забарабанил в дверь, крича:

— Толя, открой! Это я вернулся!

Дверь открылась сама. Он понял, что это очередная ловушка, но он слишком устал, чтобы не идти до конца. И он вошел.

Прихожку миновал сразу, заметив и приоткрытую дверь в ванную, и неявное чужое присутствие. Он сразу все понял, но ему надо было успеть проделать одну штуку, пока тот, кто затаился на кухне, не войдет следом за ним в комнату, чтобы прикончить его.

Он встал напротив окна и успел повернуться, когда в комнату следом за ним вошла смерть.

— А где Раевский? — спросил Картазаев.

— Он вместе с родителями, в ванной, — сказал Дэн. — Хороший мальчишка, и мне совершенно не хотелось его убивать, но он не захотел уходить. Все про любовь к родителям говорил. Нет никакой любви! А ты пунктуален, Везунчик. Обещал и явился.

В руке у него был пистолет.

— Не надейся на быструю смерть, ты разрушил все, что я создал, ты погубил моих ребят, и слишком долго добирался до тебя. Для начала я отстрелю тебе все пальцы.

— Дэн, уже все кончилось! — сказал Картазаев. — Вольда больше нет!

— Ошибаешься, — Дэн позволил себе усмехнуться. — Вольд у меня здесь! — и указал себе на голову.

Парень был безумен. Нельзя долгое время заниматься убийствами, купаясь в ненависти и страхе своих жертв, чтобы остаться нормальным. Ненависть и есть Вольд.

— А ты молодец! — сказал Картазаев.

— Заговариваешь мне зубы?

— На самом деле. Если бы не ты, не было бы нашего оперативно-поискового управления в том виде, в котором оно существует сейчас. Нам нужно было чрезвычайно сильно обжечься, чтобы научиться терпеть боль.

— Правда? — с надеждой переспросил Дэн. — Ты действительно, так считаешь.

— Конечно, — сказал Картазаев, его охватила такая тоска, что все уже по существу закончилось, а ему сейчас умирать, но другого выхода не было. — Ты настоящий создатель ОПУ. И твое имя навсегда останется на первой странице.

Дэн переложи орудие в левую руку.

— Ладонь вспотела, — пояснил он, но на самом деле, он вытер что-то с лица, то ли пот, то ли слезы.

Или кровь.

— Это будет самая черная страница в нашей истории. Была бы моя воля, я бы заставил начинающих оперативников плевать на твое имя!

Дэн расхохотался.

— А ты чуть меня не провел! Думал, что я тебе поверил да? Что я, разозлившись, застрелю тебя на месте? Нет, сначала пальчики! Нет, признайся, что надеялся на пулю в лоб?

— Нет.

— Врешь! — закричал Дэн. — Буйвол тоже строил из себя героя, а умер страшно! Тебе не сказали, как он умер? Они даже этого тебе не сказали! Мне будет противно тебя убивать, полковник! Так и знай!

— Мы умрем вместе, — покачал головой Картазаев.

— Не надейся! — и Дэн предупредил: — Левой я стреляю не хуже!

— Верю, — пожал плечами Картазаев.

— Что ты там прячешь за спиной? Думаешь, я не вижу!

Картазаев вытянул руку из-за спины и бросил на пол лист фольги.

— Что это? — не понял Дэн. — Очередной трюк?

— Раньше это было на окне. Теперь экрана на окне нет. Я снял его сразу, как вошел. Они здесь, Дэн. Они пришли за нами обоими.

— Кто здесь? Отойди от окна! — закричал тот.

Картазаев посторонился, и в комнату ворвался многоголосый стон. Все пространство за окном устилали ползущие "кроты". Не имея возможности встать, они налезали друг друга, чтобы достать до подоконника, тянулись руками к окну.





— Ты хотел меня испугать этим? Они не могут догнать даже улитки!

— Эти нет, но ты забыл про тех! — Картазаев кивнул ему за спину, на заходящих в комнату Раевского, мужчину и женщину.

Дэн рванулся от них, мимо Картазаева к окну. Он все успел рассчитать. Если уйти от тех, кто еще оставался на ногах, то от тех, кто ползет, уйти плевое дело.

Картазаев кинулся наперерез, и обхватил его руками.

— Пусти, идиот! — зашипел Дэн. — Жить хочу! Жить! Вы все тут сумасшедшие! Все ваше управление! Вы камикадзе!

Они обнялись, словно родные братья, продавили стекло и рухнули сквозь окно наружу, чтобы быть погребенными десятками копошащихся тел.

Мир прекратил существование в третий раз. На это раз окончательно. Но только этот мир.

В зрительном зале зажегся свет, но наиболее нетерпеливые зрители повскакали со своих мест еще при появлении заключительных титров. Зал наполнился стуком откидываемых сидений и эхом многих шагов. Нарядно одетые люди устремились к выходу, впереди бежали дети в ярких летних платьишках.

Откинулась щеколда, распахнулись двери, и солнечные лучи устремились в быстро пустеющий зал, лишь одно место в первом ряду оставалось занятым. Мужчина сидел, устало свесив голову, будто спал.

Билетерша так и подумала сначала и попыталась разбудить его. Мужчина никак не отреагировал на дотрагивания, а потом вдруг поехал телом вбок и вниз. Рухнул вниз.

— Врача! — крикнула билетерша. — Здесь человеку плохо! Есть врач?

Несколько человек вернулось. Женщина, назвавшаяся врачом, послушала грудь и не услышала сердца.

— Вынесите его на воздух! — велела она, пока не доводя до остальных своего вердикта.

Мужчины вынесли Картазаева наружу и усадили на скамейку.

— Вам лучше его положить, — сказала врач. — А то он застынет, и его потом не разогнешь. Он мертв. Челюсть надо подвязать, чтобы рот открытым не остался. Да и руки положить так, как они будут в гробу. Но это не принципиально.

Умирать легко. Во всяком случае, гораздо легче, чем жить. Компания Картазаеву была знакомая. Там его ждали Буйвол, и Свин, и Санта. Все, кого он знал при жизни. С древних времен белый цвет траура, и теперь все были одеты словно в снег. В полном молчании все застыли в ожидании. Воздух густел, кристаллизовался, и они вмерзали в него, словно комары в куски янтаря. Картазаев полностью уступил воле стихии и прикрыл глаза, чувствуя, как тело постепенно охватывает потусторонний холод. Внезапно, он услышал голоса Мики и Калерии. Они быстро удалялись. Там, где они шли, было солнечно и тепло. Картазаев улыбнулся. Он хотел окликнуть детей, но делать этого было нельзя. Очень медленно Картазаев поднял руку. Загустевший воздух сначала упруго сопротивлялся, но в виду того, что он еще не затвердел, как следует, не смог проделывать этого чересчур долго. Его с хрустом прорезали трещины, в которые хлынул животворный кислород.

От услышанного приговора, вынесенного врачом, билетерша охнула, да и остальным сделалось не по себе. Что врач, он часто имеет дело со смертью, для него это действо не то чтобы привычно, не так страшно. Но когда тебе, собравшемуся расслаблено отдохнуть в пригожий денек, тыкают под нос и говорят:

— Вот собственно, какая она, смерть. Она ждет всех нас. Она не обойдет никого. И придет время, и все мы будем лежать точно также.

Невидимый, но осязаемый холодок заставил всех расступиться.

Лишь ничего не подозревающие девушка с мальчиком, идущие по своим делам, громко рассмеялись. В ответ ресницы Картазаева дрогнули.

— Он жив! — воскликнул один из мужчин. — Что же вы такое говорите? Чуть живого человека не похоронили!

— Не может быть, — возразила врач.

Картазаев рывком открыл глаза. Калерия с Микой уже удалялись.

— Калерия! — позвал он.

Девушка обернулась.

— Это вы мне? — спросила она, не узнавая. — Вы, наверное, ошиблись. Меня Галя зовут.

— Что, дядя, мою подружку клеишь? — встрял Мика. — Тебе тоже нравится?

— Мика, ты меня тоже не узнаешь? — обратился к нему Картазаев.

— Мика? Смешное погоняло!

Калерия остановилась, Мика дернулся следом за ней и тоже встал. Складки прорезали лоб Калерии, она словно что-то тщилась вспомнить. Уже вспомнила.

Но врач строго попросила:

— Идите, идите, девушка. Не видите, человеку плохо. Ему посидеть надо, подышать, а вы ему воздух загораживаете.