Контракт Султанова

— Что случилось? — спросил бармен.

— Случилось, — сознался Султанов. — Я высунулся, Серега. Оказывается, я должен был всю жизнь корпеть за гроши на опостылевшей работе, ходить в зачуханном пиджаке с торчащими нитками и носить галстук на резинке. Знаешь, такой поддельный галстук. Внешне он кажется вполне настоящим, но стоит его оттянуть и отпустить — бац! Резинкой по шее. Классная шутка. Наверное, тому, кто шутит, это может показаться смешным.

— За такую шутку можно и схлопотать.

— А можно и не схлопотать. Обычно такие шутки позволяет себе тот, кто сильнее.

— Вы чем-то расстроены? У вас, наверное, творческие проблемы?

— Нет у меня творческих проблем, — махнул рукой Султанов. — Как собственно и самого творчества. Еще немного и меня, пожалуй, и расписываться отучат. Вся моя жизнь пошла наперекосяк, — он глубокомысленно поднял палец кверху.

— Вы, наверное, преувеличиваете? Как это у вас, писателей, называется? Художественная метафора.

— Если бы. Ты бы знал, где я был вчера вечером!

— А где вы были? — будто невзначай спросил бармен, но вопрос неприятно кольнул, впрочем, Султанов и виду не подал.

— В "Питомнике". Представляешь, заехал пивка попить. Встретил там Слона. Не знаю, чем он занимается, знаю только, что бандит. Поболтали с ним, выпили. Я и внимания этому не придал. Тоска, понимаешь, меня заела. Не с кем поделиться. Тебе скажу по секрету, — он поманил Живова пальцем. — Хочется известности. А здесь меня никто не знает. И узнает еще не скоро. Желаю, чтобы молодые бабы меня узнавали. Как мужик мужика ты ведь меня понимаешь?

— Законное желание, — кивнул бармен.

Они еще немного поболтали о пустяках. Султанов допил свое пиво и пошел на выход. Однако за дверью остановился и осторожно заглянул внутрь. На лице его возникло удовлетворенно выражение. Живов торопливо названивал по телефону. "Чего ты радуешься?" — одернул он себя. — "Ты ступил на опасную тропу". На память пришла горящая рукопись в коридоре и слова Лазаря:

— Убить ребенка — это все равно, что задуть свечу.

Но обратной дороги уже не было.

Лазарь примчался к нему спустя час. С каким-то мстительным ожиданием Султанов без лишних расспросов распахнул дверь. Издатель влетел в прихожую и — обнял Султанова как родного.

— Извини, я, наверное, наследил, — стушевался он после столь бурного проявления чувств и даже скинул туфли.

Султанов стоял ошеломленный. В принципе он ожидал от Лазаря нового фортеля, он даже готов был предположить, что тот вновь кинется душить, узнав о его знакомстве с авторитетом. Но такого приветствия, откровенно говоря, не ожидал.

Издатель приветливо поздоровался с Зиной и Димкой, обедавшими на кухне, а потом со словами " Не будем вам мешать!" мягко притворил кухонную дверь. Все бы ничего, если бы не одно но. В свое время сосед параллельной квартиры провел так называемый евроремонт (по-русски говоря, снес все стены к едрене фене), результатом чего стало то, что потолок повело по всей Султановской квартире, и косяки так перекосило, что не закрывалась ни одна дверь. Что касается двери на кухню, то она уже на подходе к косяку, упиралась в потолок. Но Лазарь притворил ее мягко, и она вошла в паз с легким чмоканьем, как будто там и было ее место, а то, что она полгода не закрывалась, так это явное недоразумение. Султанов ждал, что, избавившись от свидетелей, Лазарь обретет свое истинное лицо, наорет на него, наконец, но ничего подобного. Именно в этот момент, Султанов вдруг понял, насколько это страшный человек.

Лазарь, не умолкая ни на минуту и неся всякую чушь про погоду и кормящихся от нее синоптиков, прошел в комнату.

— Не в этих маленьких квартирках есть своя прелесть! — умилился он.

— Особенно, когда вкушаешь эту прелесть втроем, — буркнул Султанов.

Усевшийся на единственный диван, издатель вскочил обратно и со словами: "Да что ж ты стоишь?", усадил подле себя. И вообще Лазарь вел себя так, словно не было предыдущего визита, дыма под обоями и свистящего шепота: "Убить ребенка-это все равно, что задуть свечу".

— Как пишется? — спросил Лазарь.

Будто ныряя головой в омут, Султанов выпалил:

— Два дня не могу написать ни строчки.

Он ждал чего угодно. Крика, даже рукоприкладства, был готов к этому, рядом с диваном на полу лежала скалка, но издатель встретил печальное для него известие с большим пониманием, даже радушием.

— Многие великие писатели не любили писать, — покровительственно сказал Лазарь. — Булгаков вообще писательство ненавидел. Он прямо об этом написал в своих мемуарах.

— А может, он врал? — с вызовом сказал Султанов, но его вызов опять не был принят.

— Вряд ли, — задумчиво ответил Лазарь. — Писатели не врут. Ты об этом не знал? Книги, которые они пишут, полны правды. Правда, это правда об одном человеке — о самом писателе. Смешно сказал: "Правда, это правда". Замечено, что писатели счастливые люди, потому что им суждено выговориться.

— Зачем вы пожаловали? — грубо прервал его Султанов.

Лазарь всплеснул руками, вскочил с дивана и выскочил в прихожку, откуда принес объемистый пакет. Султанов почувствовал, как сердце его тает как сливочное масло на сковородке. Внутри были сигнальные экземпляры его книг. Одну он уже видел, ее приносил Латыш. Зато вторую " Лайнер "Великая принцесса" он держал в руках впервые. Это был полиграфический шедевр. На обложке даже Быстрец выглядел человеком. Он сидел в расстегнутом кителе и задумчиво смотрел на фуражку с двуглавым орлом. Поэтому вся картина горящего трансатлантического лайнера (надо заметить горящего потрясно, на фоне лазурных чрезвычайно реалистично выписанных волн), так вот картина с пожарами, взрывами и красотками, куда ж без них, возникала будто бы у него в мыслях. Взгляд человека был устал и мудр, он словно говорил: "Люди, когда ж вы устанете гробить друга, и нам, специалистам, псам — войны, придется вытаскивать вас из всего того дерьма, в которое вы себя окунаете"? Было в этой картинке нечто двойственное, но Султанов не успел разобрать, потому что Лазарь перебил его мысль, предложив:

— По-моему тебе надо немного отвлечься. Посмотреть на молодых девочек. Я тут узнал совершенно случайно, что в лицее искусств требуется преподаватель мастер класса по писательскому искусству.

— Да какой из меня преподаватель? — стушевался Султанов.

— Нормальный. Научишь девок книги писать. А девки там классные, не целованные. В коротких юбках, а парты без стоек. Можно целый день им под юбки заглядывать. Да, не смотри ты на меня так, горюшко мое. Шутю. Узнаешь, чем молодежь дышит. Кстати, тинейджеры-наши основные покупатели. Стоит познакомиться со вкусами лимонадного поколения. А там глядишь, рука потянется к перу, перо к бумаге. В общем, с директрисой я уже предварительно переговорил. Завтра с утра я за тобой заеду.

Предложение застало Султанова врасплох. Подспудно он почувствовал, что его опять затягивают в новую беду, но не мог понять в какую. Он уже хотел отказаться, но издатель опять шутливо обнял его со словами, что все будет нормально, и опять за голову. Странная у него была привычка — хвататься либо за шею, либо за голову, в общем, за жизненно важные места. Можно и обнять, а можно и убить. Это выводило из состояния равновесия и лишало способности спокойно соображать, сметая любые попытки к сопротивлению.

— Тебе надо будет переодеться, это потребует некоторых расходов, — Лазарь протянул банковскую пачку, и Султанов разглядел в ней вместо привычных сторублевок пятисотки. — Это в счет будущей книги о Быстреце. Оденься в хорошем магазине. Например, "ВДВ".

Издатель быстро попрощался и легко выпорхнул в подъезд. Через секунду во дворе пронеслась, разрезая его надвое, красная торпеда.

— Радуйся Лазарю небесному, — процедил Султанов больше от злобы на себя.

Его отвлек стук на кухне. Зинка не могла открыть дверь. Следующие полчаса он потратил, чтобы освободить заклинившую дверь. Это ему удалось только путем невосстановимого повреждения косяка. Судя по легкости, с которой "Лазарь небесный" закрыл дверь, он имел силу незаурядную, и самое неприятное, что Султанова угораздило оказаться у этой силищи на пути.