Командировка в ад

Но убивать его Картазаев не стал.

Глава 4

— Вставайте, Владимир Петрович!

Картазаев открыл глаза и, увидя Мошонкина, удивленно воскликнул:

— Ваня, ты что здесь потерял? Я думал, ты моим обществом сыт по горло, за километр будешь обходить.

Под курносым носом бывшего десантника топорщатся довольно густые усы, придавая тому более солидный и где-то даже мужественный вид.

— Товарищ полковник, торопиться нам надо. Лодка входит в порт.

Картазаев не успел спросить какая, как тишину прорезал тягучий короткий вой, напоминающий вой смертельно раненного зверя. Полковника всегда удивляло, насколько страшные нечеловеческие звуки используются у моряков. В порт действительно входило некое судно. Полковник одним движением оказался на ногах. Они находились на таможенном складе, и возвышающиеся горбы контейнеров тонули в сизой дымке. Мошонкин зябко поеживался.

— Не подумайте, это я замерз. На самом деле я призраков не боюсь.

— С чего ты решил, что там призраки? Пойдем, глянем.

— Только вы первый, Владимир Петрович, а то я дороги не знаю.

Картазаев никак не выдал своих чувств, парень имел право на страх.

— Сколько времени? — спросил он.

— Четыре ночи.

Заметив, что это уже почти день, Картазаев двинулся к морю, ориентируясь на острый йодистый запах. Вскоре контейнера стали располагаться реже и, дождавшись, пока щель станет достаточной, чтобы пролезть, Картазаев втиснулся между двумя холодными и сырыми на ощупь контейнерами. Следом, громко сопя, полез Мошонкин.

— Не сопи! — строго сказал Картазаев.

Миновав узкий проход, оказались на пирсе. По свинцовому на вид морю ползли рваные шапки тумана. Хоть видимость была ограниченной, но было заметно, что море пустынно. Картазаев обернулся, чтобы сказать об этом Мошонкину, когда ему чуть ли не в ухо длинно и тоскливо реванула сирена.

Туман со стороны рейдовой стоянки потемнел, потяжелел. И вот уже показался тупой нос субмарины, обволакиваемый бурунами. Туша лодки медленно проявлялась из тумана: десять метров, двадцать. На судне не было заметно ни единой живой души. Наконец показалась рубка. Несмотря на то, что до лодки оставалось не менее ста метров, было видно, что рубка раскрашена таким образом, что напоминает голову змеи, хвост которой плавно переходит в корму. Это была она, пропавшая "Кобра". Картазаев замер пораженный.

Внезапно тишину пронзила тонкая трель мичманского свистка, застучали шаги, отскакивающие от водной глади, и показавшиеся из открывшегося люка матросы побежали к носу, выстраиваясь в шеренгу. Все происходило в абсолютном молчании. Матросы застыли словно статуи, лицом к берегу. Во всей картине было что-то зловещее. Картазаева холодком протянуло между лопаток. Мошонкин вообще сжался, стремясь стать невидимым и неслышимым, только чтобы уйти из-под десятков застывших взглядов.

На палубе тем временем появился сержант. Картазаев видел фотографии членов экипажа и опознал сержанта 1 ранга Кичатова. Тот неспешно обходил строй и Картазаев не сразу понял, что в нем не так, пока не разглядел, что тот совершенно мокрый. Мокрый парадный китель. Поля фуражки обвисли, и с них тоже каплет. Что касается ботинок, то при каждом шаге из них брызгают струйки воды. Моряки, казалось, этого не замечали. Молча пожирали командира взглядами согласно уставу. Да они все мертвые, понял Картазаев. Утопленники. Не оглядываясь, он протянул руку назад и потребовал у Мошонкина зип.

— Торопись, Ваня. Надо сообщить в Москву. Мошонкин, где ты там?

В ответ в руку легла холодная как лед рука утопленника. Картазаев проснулся с воплем.

— Владимир Петрович, вы где? — по обыкновению Закатов откликнулся после первого же гудка.

Картазаев звонил из автомата на стене дома, за ним начинался лес, в котором, как убедился полковник на собственной шкуре, спать было уже холодно.

— Дышу чистым кислородом. Помнится, мы тут гостили в прошлый раз. Если догадались, то скажите об этом, только адреса не называйте.

— Обижаете, Вольд. Эта линия не прослушивается. Я в нее почти миллион вбухал.

— Ничего нет невозможного, особенно для нашей конторы. Нам надо встретиться.

— Выезжаю немедленно. Укажите, где остановиться.

— Останавливаться не надо. Двигайся по улице до кольца и обратно. Стекло задней двери должно быть опущено.

Повесив трубку, Картазаев перешел на противоположную сторону дороги и на остановке слился со ждущими транспорта гражданами. Движение на Лесном проспекте было редким, так что не составило труда выяснить, приехал ли кто по его душу. Не приехал.

Вскоре показался черный джип Закатова. Его носатый профиль сиротливо томился на заднем сиденье. Профессор нервничал. Картазаев подождал пока автомобиль проедет и, убедившись, что за автомобилем никто не следит, уже действовал более решительно, а именно, когда автомобиль показался снова, подбежал и нырнул в окно. Закатов немедленно поднял тяжелое зеркальное стекло, оказавшееся толщиной в ладонь и велел водителю гнать.

— Гнать не надо. Пусть едет спокойно… подальше от леса, — уточнил Картазаев.

— Моя загородная вилла устроит? — спросил Закатов.

Картазаев сказал, что площадь перед зданием ФСБ устроила бы его лучше.

— За вашей виллой наверняка установлено наблюдение. У вас была неприметная квартира, где вы с любовницей встречались.

Закатов глянул исподлобья и проговорил:

— Не люблю вашу контору за это. Для вас чужая жизнь это досье. Кстати, наслышан о ваших подвигах в больнице, — осторожно заметил Закатов, искоса бросая взгляды на его кулаки с багровыми ссадинами. — Вы там напали на кого-то.

— Похоже, мы читали досье друг друга. Опять ваши агентурные данные?

— Почему агентурные? Мне Пал Саныч звонил. Обрисовал всю ситуации. Сказал, что вышло очередное недопонимание, кто-то там чего-то не понял и переусердствовал. В случае если вы свяжетесь со мной, велел передать, что вам не надо из себя Джеймса Бонда изображать, а связаться с ним напрямую. Кстати и слежку с меня тоже сняли сразу после звонка.

— А до этого следили?

— Неусыпно.

— Так чего же вы молчали? — негодующе попенял Картазаев.

— А что я должен был делать? В рупор кричать? Но не подумайте, я больше всех заинтересован, чтобы с вами ничего не случилось.

— Боитесь угрызений совести? Сомневаюсь.

— Я этого не говорил. С вами вместе утратилась бы нужная информация.

— Слушайте, а нобелевские лауреаты все такие бессовестные?

— Скажем так, они особенные. В мире сотни тысяч людей считают себя учеными, но все они ограничены, каждый в своем, кто в таланте, кто в деньгах, на кого власти давят. Лишь единицы имеют право и возможность не останавливаться в своих изысканиях ни перед чем. Мы раздвигаем границы, для нас нет запретного, ни в материальном, ни в моральном аспекте. Но впрочем, это все банальные вещи. Разве что воспринимаются всякого рода слюнтяями в штыки. Хотя весь цивилизованный мир так живет. Иначе сожрут.

Картазаеву было глубокое наплевать на цивилизованный мир, ему вообще все было по барабану, кроме того, что касалось дела, которое ему поручено. Он так профессору и сказал.

— Расскажи мне, профессор, лучше про элефантизм. Просвети темного человека, снизойди с нобелевских высот, — попросил он.

— Не уничижайтесь, мы знаем истинную цену друг друга, Владимир Петрович. Что касаемо элефантизма, то эта форма генетического заболевания крайне редка. Один заболевший на 10 миллионов. И только в развитых странах. В неразвитых больной погибает сразу. Вес возрастает в геометрической прогрессии. Вы же видели несчастного Бельцова. Его масса в основном состоит не из жира, или мяса, как вы, наверное, предположили, а из…воды. Да, обычная вода. Почти тонна обычной воды под кожей. Кстати с кожей произошли тоже не обратимые изменения, иначе она бы давно лопнула под напором подкожной жидкости. Она утолщается и становится толстой как у слона. Сантиметров… — Закатов вынул из кресельной сумки целлофановой пакет, заполненный спиртом, в котором был распластан лоскут серой кожи. — Сантиметра 3, наверное, будет, — скосив глаза, он поинтересовался. — Я вас не шокирую?