Сильнейшие

— Мы идем на юг… зачем? — спросила Соль, убирая с лица паутину и стряхивая ее наземь. — Мы уже близко к Астале…

— Не близко. Но и не так далеко. Скоро мы остановимся, мое солнце. Я хорошо знаю те места — спокойно, красиво. — Тахи улыбался. Как же она любила эту улыбку!

— Места близ границы Асталы спокойны. Когда-то неподалеку там был небольшой город, но леса поглотили его. Остались развалины… камни одни. Башня полуразрушенная…

— Мы поселимся там?

— Ни за что. В камнях уютно лишь северянам и летучим мышам, а мы… — смолк, немного смущенно поправился: — Жить на чужих развалинах — счастья не знать.

А потом впереди в очередной раз блеснула светлая серебристая полоса, только очень широкая на сей раз, пахнуло прохладной свежестью. Птицы вспорхнули при их приближении, захлопали крыльями — столько было птиц, что на миг заложило уши.

Тахи оглянулся на спутников — зубы сверкнули в улыбке, моложе стало лицо:

— Это река Иска.

Глава 3

Лес близ реки Иска

Колючие ветви покачивались, когда человек задевал их, идя по тропинке. Привычно избегая шипов, он передвигался быстро, неровным шагом.

Проще было бы вырубить весь кустарник-чиуни, но чем-то к душе пришлись человеку сердитые побеги.

Высокий, сутуловатый, с нездоровым цветом лица, он шагал вперед легко, порою словно с трудом удерживая равновесие. Плеть древесной лианы напоминал он, нелепо обряженную в широкую груботканую одежду простого покроя.

Заслышав далекий перестук копыт и смех, человек нахмурился, отчего лицо пошло мелкими морщинками, придававшими чертам немного безумное выражение.

— Южане, — пробормотал он, и глаза блеснули — но тут же снова как пылью припорошило взгляд.

— Они пока не узнали, что ты живешь здесь, эльо. И все же опасно… — голос, раздавшийся сзади, явно не в первый раз произносил эти слова; прервался — послышался вздох, и за ним: — А там, на дороге, послы из Асталы, похоже. Слишком нарядные для простого отряда. — Из зарослей показался второй человек, коренастый, старавшийся держаться подальше от первого. Всем видом своим он напоминал скорее слугу, а не равного.

— Послы чего? Мира или вражды? Чем заняты, те, в Тейит? А эти, южане… — человек в балахоне говорил сам с собой. — Они не знают про нас. Башня стоит далеко от дороги… проезжают здесь, будто имеют право. Думают, здесь развалины.

Пальцы перетирали лучинку, отщипывали крошечные кусочки дерева.

— Южане — ядовитые сколопендры. Яркие, наглые…с хрустким панцирем. Нет, я не хочу иметь с ними дела, — говорил человек быстро, вроде бесцветно, только пальцы выдавали его возбуждение.

— Эльо, тебе не нужно иметь с ними дела — они проедут стороной, — начал было слуга, и замолк.

Сильнейший ушел в свои мысли — слуга не осмелился беспокоить, и отошел было, но хозяин позвал его, улыбаясь по-младенчески, бессмысленно и беззащитно.

— Я слышал тебя. Да, да, стороной, — дернул головой, — Прямо в объятья Тииу.

— Эльо, что ты задумал? Что-то во вред южанам? Но это опасно! — Слуга невольно понизил голос.

— Сколопендры опасны… Если она ползет слишком близко, ее надо убить. — В пальцах человека в сером балахоне беззвучно переломилась лучинка.

— Если использовать Силу… они почуют нас.

— У вас и у меня есть руки! — Он мечтательно вскинул глаза: — А наверху есть камни…

Внезапно словно очнувшись, приказал:

— Позови остальных. Огонь засыпают землей. Эти южане вряд ли обидятся, если их пламя погребут под собой валуны, — и заливисто, высоко рассмеялся.

Яркие даже в дорожной одежде и почти без золотых украшений, южане продвигались вперед вереницей по двое. Словно хищники во множестве шли по тропе, неведомо почему не стремясь вцепиться друг другу в глотку.

Теплые запахи прелых листьев, цветов, пробивающихся из-под прошлогодней зелени, влажный воздух пробуждали лень почти у всего живого, кроме больных и голодных.

Чуть позвякивали наборные уздечки грис, сами верховые животные испуганно косили по сторонам, а в их шелковистой шерсти играли оранжевые блики заката. А всадники не остерегались ничего — так едут хозяева, знающие, что никто не осмелится перейти им дорогу.

Лишь один южанин, чью косу украшала подвеска в виде причудливой рыбы, оглядывался то и дело, пытался расслышать каждый шорох и распробовать слабый ветер на вкус.

— Къонна, ты словно на дикобраза сел, — поравнялся с ним другой южанин, помоложе, с приветливым лицом.

— Сижу я на грис, али. Только и у них есть чему поучиться, даром что пугливые скотины. Они чуют чужого…

— А! — младший из послов, Уатта Тайау, беспечно махнул рукой. — Они готовы верещать от страха, если им горный кролик дорогу перебежит. Может, здесь хищник прошел, или дикарь-норрек. А может, им не нравится, что тени от деревьев шевелятся. Мало ли.

Его серьги зазвенели столь же беспечно, и Къонне показалось, что золотой знак на плече тоже слегка звенит.

— Торопишься в Асталу? — спросил Къонна, находя объяснение подобному легкомыслию.

— Я скучаю по детям, — со смехом пожаловался Уатта. — Даже по младенцу. А ведь несносное существо! Только умеет — орать!

— Зато старший хорош, — задумчиво проговорил Къонна, ловя на себе взгляд второго посла, из второго по силе Рода после Тайау. — Мне бы такого сына…

Уатта покосился на него — сам говорил подобное Тахи. Но думать о Тахи не стоит. А ведь считал его другом…

Но постепенно хорошее расположение духа вернулось к младшему послу — больно хорошо пели птицы и воздух пах медом.

— Голова горного медведя! — Уатта запрокинул лицо, рассмеялся, указывая на вершину скалы. Каменная глыба в самом деле походила на сумрачного серого хищника, грозу гор.

— Бедняга — и кто обратил его в камень? — со смехом подхватил другой южанин, и смех волной прошел по всему отряду.

Тропа была широка — по две грис теперь совсем свободно бежали рядом. Вечерний свет разбивался об ожерелья всадников, и так же разбился строй, когда на людей посыпались камни.

Визги испуганных, раненых грис и человеческие крики заполнили ущелье. А потом камнепад прекратился, и птицы снова запели.

Часть дороги была засыпана — из-под камней виднелся кусок полосатой одежды. Относительно невредимый Къонна оглянулся в поисках Уатты Тайау, и сразу нашел его. Тот лежал возле огромного валуна, на котором мох нарисовал причудливую гримасу. Къонна дохромал до Уатты, приподнял его голову. Лицо младшего посла было разбито, рот весь в крови. Уатта попытался что-то сказать, но умер на полувздохе.

Араханна Арайа, старший посол юга, стянул с головы платок, приложил к плечу, закрывая рану. Двое южан, не задетые камнепадом, кинулись было наверх — но Сильнейший велел им остаться на месте.

— Мы не знаем, что там, — прибавил он. — Воля стихии, или же человека. Лезть в гору опасно. Займитесь пострадавшими.

Люди из свиты повиновались, стали осматривать раненых. Къонна так и не отходил от Уатты, и отмахнулся от попыток помочь ему самому.

— Это ничья земля, — хмуро сказал он. — Нам будет тяжело обвинить эсса…

— Мы не можем их обвинить, — оборвал его речь Араханна.

Один из оставшихся невредимыми южан вытер лоб и прошептал второму:

— Единственный сын Ахатты Тайау погиб… и посол даже не хочет мести виновным!

— Еще бы, — так же тихо отозвался второй.

Астала Четыре года спустя

— Кайе, ты где? — голос молодой женщины походил на журчание. Вот и она сама появилась — черноволосая, золотой обруч держит волосы, на обруче извивается золотая змея с хохолком из чеканных перьев и глазами дымчатого хрусталя.

Мальчик четырех весен от роду сидел на дорожке, размазывая слезы по лицу.

— Сын…

— Уходи!! Все уходите!! — завизжал он, и мать увидела рядом с ним что-то черное, обугленное. Недавно… только что это было веселой земляной белкой.