Попутного ветра!

   Глаза Рыси были изумленными — кажется, он нас не сразу узнал. А потом — с ним возился Айшан, я только путался под ногами, едва не разбил стакан с водой и пузырек с успокоительным. Впрочем, оно не понадобилось…

   Айшан держался на диво уверенно, ровно — я сейчас любовался им. И ведь почти слышал — звенит в нем напряженное ожидание, в каждой жилке — когда телефонная трель раздалась, беспомощно вскинулся, но улыбнулся тут же, ответил… Это оказалась сестра.

   Завершив разговор, трубку на стол положил, помедлил, будто хотел спрятать подальше.

   Най ничего не заметил, он даже не понял, как очутился здесь. Если друзья рядом, значит, все в порядке — примерно так…

   — Ничего, это шок, — шепнул мне Айшан. — Пройдет…

   Но кое-что Натаниэль все-таки помнил.

   — Мики…

   — Да?

   — Давай извинюсь, что ли… Я тут подумал — а какого рожна тебе приходилось все это выслушивать? Там, у меня дома?

   Трудно ему было разговаривать, но высказаться тянуло. Айшан попытался было остановить, но я потянул за рукав — не мешай. Мне было важно услышать…

   — Было у меня время подумать. Там-то, в камере, хочешь вой, хочешь ной, никому это не интересно… — Он перевел дыхание и сообщил: — Я песни хочу записать… Пока валялся там, плевал в потолок, типа, и думал — вот сейчас он на голову рухнет, или просто пришибут меня там, и — ничего. Ничего не останется. Мне слава не нужна, но ведь я жил! Живу, то есть… Знаешь, там стены вроде обыкновенные, а из тебя все соки вытягивают. Человек-шестеренка, выпал — заменили на другую, никто и не заметил. Я не только сам так не хочу, я и другим… Может, хоть кому-то нужно то, что делаю. Страшно чувствовать себя винтиком… не хочу.

   — Тихо, у тебя бред уже, — сказал Айшан, оглядываясь на аптечку.

   — Не бред, — Най приподнялся, глаза блестели горячечно. — Я все говорил — сами придут… прибегут, как же. Гордый… если не прибегут, то пошли бы все. Это как на углу стоять, видеть старушку — пока не попросит помочь, я не подойду… А потом собьет ее псих какой-нибудь, а я утешаться буду — сама виновата, да? А чего ж не попросила?

   — Все-таки бред, — Айшан потянулся к аптечке, порылся там, достал другой шприц, с чем-то прозрачно-желтым. Я проговорил, испытывая усталость уже запредельную, кончился-таки "заряд" от Пленки:

   — Най, ты не пророк. И вокруг тебя нет старушек на костылях.

   — Да я понимаю, — он с опаской покосился на шприц в руке Айшана. — Но так объяснить проще.

   Дышал он с трудом, и уколу не противился.

   — Болтай поменьше. И сейчас, и всегда, — обронил Айшан. Они сцепились взглядами, и я понял — тут все будет в порядке. Друг друга по-прежнему понимают, и договориться сумеют. Не маленькие.

   А мне пора.

Глава 15

   Дверь поскрипывала в петлях, жалуясь на судьбу. Я бы тоже не отказался, только кому?

   Сидел на лежанке, скрестив, ноги, и молча смотрел на Адаманта.

   — Твои друзья перенесут то, что должны. Ты слишком многого хочешь, Мики. Не по масштабам… хотя у каждого свое ведомство, как тут неоднократно упоминалось.

   — Я просил о помощи, а не почитать мне мораль, — откликнулся я, чувствуя себя мокрым побитым щенком. — Говорить все горазды… ты хоть представляешь, каково им придется, или небесное сияние весь разум затмило?

   Встал и вышел на улицу, лишь бы не чувствовать на себе испытующий взгляд. В спину мне прилетело:

   — Не бойся, справятся. А помощь…Помогать можно — и много тех, кто готов протянуть руку. Ангелы, хранители, помощники, проводники — можно назвать иначе. И большинство из них были когда-то людьми, они понимают. Но не станут мешать делать выбор. Одно дело — поддержать над пропастью, другое — оберегать, указывая дорогу неопределившемуся. Надо оно — вечно быть младенцем, которого водят на помочах? И вот еще что. Хорошо, что ты примчался сам.

   — А? — глупо спросил. Но тон Адаманта, официальный, размеренный — даже в первую встречу Адамант говорил иначе.

   — Скоро Пленка проснется. Решай, Мики.

   Тело у меня стало словно пластмассовым, но сказал я, кажется, достаточно нагло:

   — То есть вы отнюдь не всевидящие, раз не можете рассчитать последствий?

   — Не можем, — невозмутимо подтвердил Адамант. — В прошлый раз личинка не успела вылупиться — погибла. Мы знаем одно. Если частицы ткани, оставшиеся на ее коконе, превращены в смертельно опасное оружие, что же натворит Пленка, родившись?

   — Она разумна!

   — Она разумна, — эхом откликнулся Адамант. — Но это чуждый разум. Ты уверен, что Пленка по-настоящему вступила с тобой в контакт, а не просто заботилась о теле-носителе? Уверен, что, родившись, личинка не позабудет прошлое?

   Я хотел бы сказать, что уверен. Не мог.

   — Эх, ты… небожитель, — я вложил в слова столько сарказма, сколько сумел — и, кажется, мало.

   — Где ты видишь небо, Мики? — спросил Адамант.

   И тут я сорвался.

   Нагнулся к обочине, вцепился в колючий пучок травы, рванул — ладонь заболела, тогда я дернул сильнее, желая одного — разбить что-нибудь, уничтожить, вместе с постылой иллюзией настоящего.

   — Решать? Кого ты просишь решать, покойника?! Это — жизнь?! — заорал я на Адаманта, отбрасывая выдранную с корнем траву. Хотел было в него швырнуть — грязь как раз пристала его светлому плащику…

   — Пошли вы все… да провалитесь со своими речами, умники!

   Горло перехватило, я глотнул ледяного воздуха, кусая губы — поднял к лицу руку, лучше в нее вцепиться, как же все жалко, и я… сдохнуть бы там, у Факела, или лучше раньше, чтобы не знать ничего…

   Поглядел на руку. Мокрая ладонь, былинки прилипли, жалкие, смятые. Едва ощутимый запах, скорее дождя, чем травы. А стебли эти уже никогда не просохнут, чтобы снова пахнуть летом. Пусть даже лета здесь не бывает… они даже не поднимутся никогда.

   Вечно от меня одно разрушение…

   — Ну, что ты? — спросил Адамант, будто никто на него не орал только что.

   — Прости… — кажется, он понял, насколько мне стыдно. Мягко сказал, ничуть не давя:

   — Так что же?

   Я кивнул, головы не поднимая — наверное, со стороны был точь-в-точь нашкодивший школьник. Хоть в угол ставь.

   — Согласен отдать мне Пленку?

   — Да. И…

   — Что? — спросил он самую малость тревожно. С чего бы? Или… всякой гадости от меня ожидает, уж точно.

   — И вот еще что… — я вдохнул, глубоко. Улыбнется — привычно, язвительно, выдаст очередную ехидно-правильную сентенцию? Нет, сейчас… не сейчас! Потом… как-нибудь.

   — Пусть это дурость. Но ты ведь совсем уничтожишь Пленку.

   — Совсем. У нее нет души, она не наша, Мики.

   — Тогда и я… — голос сел. — В общем, хватит, я не хочу убивать. Я уже… А Пленка спасла Ная. И меня… и просто — она живая, разумная. Дать согласие — значит, убить.

   — Мики, что ты придумал?

   — Я тоже… не хочу быть. Совсем. Не могу.

   — Мики, ты понимаешь, что такое — не быть? Совсем?

   — Не уверен. Но ведь… за черту уходят люди, которые уже мертвы — а я их вижу. А ты и вовсе — высшее существо. Значит, там что-то есть.

   — Высшее… — произнес он без выражения. — Вот уж где ты неправ, Мики.

   — Все равно. Ты говорил о свободной воле. Я хочу так.

   — Кому ты врешь, себе или мне? — жестко, едва ли не зло спросил.

   — Я не вру. Знаешь ведь. Если сам не можешь… ведь кто-то может, Адамант. У вас наверняка есть… и такое ведомство. Окончательной смерти.

   — Это твое подлинное желание, Мики? — отчеканил он воистину ледяным голосом.

   — Да. Ну… ведь вы видите в душах. Я и правда не вру…

   — Ты просто устал, — голос его стал обычным. — Мать, Ника… и каждый день — люди, которые не вернутся. Ты очень устал, Мики.

   — С Никой я сам виноват. С матерью — тоже, наверное. То есть — точно знаю, что виноват. Я слишком долго бегал… ото всех. Надеялся втайне, что все решится. Вот и решилось… добегались.