Страстное желание

Они любили друг друга с неистовством, поразившим ее. Лусиан брал ее с жадностью, словно в горячке бормотал что-то, прижимаясь губами к ее горлу, требуя от нее полной отдачи, но и даря ей взамен невыразимое наслаждение. Однако всхлипы ее не были лишь всхлипами бессознательной страсти. Она ощущала с ним связь – так сильно, так неразрывно она не чувствовала себя привязанной ни к одному человеку на земле.

Потом она лежала в его объятиях, согреваясь от его дыхания, согревая его своим дыханием, и пальцы его нежно поглаживали ее кожу. Она чувствовала, как крепко бьется под ее ладонью сердце Лусиана, и в ее сердце разрасталась тоска. То, что было между ними, она не смогла бы описать словами.

Он заставлял ее чувствовать себя желанной. И никогда она не ощущала себя настолько беззащитной, настолько уязвимой. Ребенок, что рос в ней, был, конечно же, необходим ей, но, что еще хуже, она хотела не только ребенка, но и отца этого ребенка. Она хотела, чтобы Лусиан стал ей мужем по-настоящему, чтобы их с Лусианом брак стал настоящим, счастливым браком. Она хотела его любви, хотела любить его в ответ…

Господи. Зажмурившись от страха, Бринн напомнила себе, что, полюбив Лусиана, обрекает его на смерть.

Следующим утром Бринн сидела за туалетным столиком, зажав в ладони медальон матери. Ее тошнило еще сильнее, чем вчера, так что все сомнения относительно того, беременна она или нет, остались в прошлом. Но уверенность в том, что она носит под сердцем ребенка Лусиана, лишь усилила ее страх. Что, если у них родится дочь? Тогда проклятие перейдет к малышке и все опять повторится.

Господи, только бы это был мальчик! Мысль о том, что дочь повторит ее судьбу, была невыносима Бринн. Она знала, как чувствовала себя мать.

Невидящим взглядом Бринн уставилась на медальон, который та дала ей как предостережение. Внутри был миниатюрный портрет прапрабабушки, но Бринн видела совсем другое лицо – лицо своей милой матушки. Лицо, искаженное болью. Лицо страдалицы, погибшей от родов.

«Ты не должна сдаваться, – хрипло прошептала ей мать перед смертью. – Обещай, Бринн. Поклянись, что ты не позволишь себе влюбиться ни в одного мужчину. Любовь лишь надорвет тебе сердце. – Истекая кровью, она вложила медальон в руки дочери. – Смотри на него всякий раз, как почувствуешь искушение. Смотри и помни».

Мать ее поддалась на зов любви и всю жизнь горько раскаивалась. Последние слова ее перед смертью были словами предостережения, мольбой о том, чтобы Бринн помнила о проклятии. Гвендолин Колдуэлл слишком хорошо понимала, как трудно бороться с влечением сердца. Что такое тоска по любви.

Непроизвольно Бринн сжала медальон. В тот день она торжественно поклялась, что никогда не позволит себе любить. Но сейчас она была на волоске от того, чтобы нарушить клятву. Она очень боялась того, что уже влюбляется в Лусиана. Ее желание быть с ним становилось все больше и походило на пытку. На пытку, которую она могла и не выдержать.

Бринн опустила медальон в шкатулку. Ей придется покинуть Лусиана немедленно…

Она замерла. Или сначала попытаться найти способ справиться с заклятием? Ей вспомнилось объявление в Гайд-парке, извещавшее о скорой ярмарке в Вестминстере. Может, Эсмеральда уже в Лондоне? Может, цыганка даст ей совет, обнадежит?

Понимая, что если ее увидят на ярмарке в одиночестве, то скандала не миновать, Бринн всерьез подумывала о том, чтобы попросить Рейвен составить ей компанию. И в то же время обсуждать с незамужней и все еще девственной подругой такие интимные вопросы, как ее отношения с мужем и беременность, Бринн было неловко. Кроме того, Рейвен стала настолько близка ей, что Бринн опасалась, что не выдержит и раскроет ей свою тайну. Мередит же была слишком занята семьей и ребенком, чтобы вываливать на нее свои проблемы. Поразмыслив, Бринн решила, что возьмет в сопровождение горничную, тем более что в этом не было ничего неприличного.

К счастью, день выдался прохладным и облачным, что позволило Бринн надеть глухой плащ с капюшоном. Не желая привлекать внимания, она наняла экипаж, в котором они и добрались до ярмарочной площади.

Ярмарка была похожей на те, что она посещала в Корнуолле с братьями. Были там жонглеры и кукольники, были лоточники, продающие апельсины, имбирные пряники и горячие пирожки с мясом. Были там и продавцы атласных лент, перчаток и ножей.

Народу в этот ранний час собралось не слишком много, но шатер с гадалкой найти оказалось непросто. Он располагался у дальнего края ярмарочного поля.

У входа в шатер Бринн встретила юная красотка, закутанная в шаль, в пышных разноцветных юбках и с браслетами на руках. Она предлагала всякого рода приворотные зелья. Однако Бринн, вежливо отказавшись, прошла в шатер, оставив Мег ждать ее снаружи.

В шатре царил полумрак, лишь одинокая масляная лампа рассеивала золотистый свет. Когда глаза привыкли к сумраку, Бринн разглядела пожилую цыганку, сидящую на ковре перед низким столиком. Узнав Эсмеральду, Бринн воспряла духом.

Волосы цыганки были седыми, и зубы почти все выпали. Лицо походило на дубленую кожу, и было покрыто сетью морщин. Черные глаза ее, однако, не утратили зоркости. Взгляд был острее кинжала.

– Миледи, – надтреснутым голосом сказала она, – слышала, вы теперь графиня?

– Да, матушка, – сказала Бринн, используя слово, которым у цыган принято обращаться к пожилым уважаемым женщинам. – А как у вас дела? Не бедствуете?

– Неплохо, – с усмешкой ответила Эсмеральда. – Хороший год для нашего брата. – Цыганка жестом пригласила Бринн сесть перед ней за стол.

Но когда цыганка хотела взять Бринн за руку, та покачала головой:

– Я пришла сюда не затем, чтобы ты читала по моей ладони, матушка. У меня к тебе особый вопрос. – Глубоко вдохнув для храбрости, Бринн вытащила из сумочки несколько золотых монет и положила их на стол. – Это очень важное дело.

– Твои сны вернулись? – сказала цыганка печально, хотя глаза ее хищно блеснули при виде золота.

– Да.

– Понимаю. И что у тебя за вопрос ко мне?

– Я надеялась, что ты могла бы сказать мне… Есть ли что-то, что я могла бы сделать, чтобы снять заклятие?

– Ты боишься за своего возлюбленного, – заключила старуха.

– Да, – сказала Бринн. – За своего мужа.

Взяв монетку, цыганка надкусила ее оставшимися зубами.

– Это будет нелегко. Проклятие пылкой Нелли на удивление сильное.

– Но его можно снять?

Цыганка молчала, пристально глядя на Бринн. Наконец она спросила:

– Ты его любишь? Своего мужа?

– Я… Я не уверена, – тихо сказала Бринн. Ей не хотелось даже себе отвечать на этот вопрос. – Если я позволю такому случиться, я подвергну опасности его жизнь. Я не переживу, если он погибнет из-за меня.

– Но ты готова за него погибнуть? Вот о чем ты должна себя спросить.

– Умереть за него?

– Да, миледи. Ты должна любить его так, чтобы не побояться пожертвовать собой. Это секрет настоящей любви. Ты готова отдать свою жизнь за него? Только ты можешь знать свое сердце.

Бринн смотрела на цыганку. В голове у нее все шло кувырком. Могла бы она так полюбить Лусиана? Наконец она мысленно встряхнулась.

– Ты хочешь сказать, что я должна за него умереть? Эсмеральда посмотрела на нее отчасти с сочувствием, отчасти с жалостью:

– Возможно, до этого и не дойдет.

– Но ты не можешь сказать мне, что я должна сделать, чтобы его спасти?

– Нет, этого я не могу сказать тебе, миледи. Только то, что знаю наверняка. Настоящая любовь может одолеть любое заклятие.

Эсмеральда сама себе противоречит, подумала Бринн, еще больше запутавшись; Если она полюбит Лусиана, он умрет, и все же… она должна полюбить его достаточно глубоко… или он погибнет.

– Крепись, миледи, – сказала цыганка и, протянув руку через стол, схватила Бринн за руку. – Еще не все потеряно.

– Спасибо, матушка, – пробормотала Бринн, рассеянно улыбнувшись.

Она медленно поднялась и вышла из шатра. Что ж, ответ получен, пусть и не вполне ясный. Она должна быть готова пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти Лусиана, и все же…