Непостижимая тайна

Гм, – подумал я, повернулся за чайником и сообразил себе кофейку. Пока догорала вторая пара свечей, я пытался вспомнить, что же такое, черт подери, я хотел сказать Дакросу в воскресенье утром. Похоже, я уже специалист по Дакросоведению. Ничего не надумав, я встал, зажег третью пару свечей и налил себе еще кофе. Похоже, вечеринка перекочевала в наш коридор и все никак не желала окончательно иссякнуть. Зажигая четвертую пару свечей, я услышал, что из соседнего номера кто-то вышел. Затем раздались приглушенные вопли. Каменистая дорога уже заняла половину моей комнаты. Я был рад любому поводу, чтобы перестать наконец пережевывать свои ошибки. Я, похоже, был слишком самоуверенным, чрезвычайно гордым и при этом привык полагаться на других – прежде всего на Стэна и Билла. Сейчас я пытался понять – были ли мои ошибки хуже, когда я следовал по их советам, либо когда я старался действовать самостоятельно, никого не слушая. Приемная мать Мари, госпожа Наттл, вероятно, вынесла бы самое нелестное мнение обо мне – независимо от того, кем я был на самом деле.

Я искренне жалел обо всем, что натворил. Я всех подвел. Ненавижу себя.

Пятую пару свечей я зажег с запасом по времени. Мысли, подобные моим, не дают сидеть на месте, и я принялся бродить по комнате. Вечеринка к тому времени явно очередной раз замерла. Возможно, окончательно.

Я сел и стал думать о тех троих убитых детях. Возможно, я мог бы это предотвратить. Правда, меня отвлекли, да и противники мои были довольно сильными волшебниками, но я не должен был на это покупаться. И если так было предназначено, то теперь мое мнение о Верховной Палате упало ниже некуда. У меня перед глазами стояли неуклюжие сандалии и длинные грязные волосы, заплетенные в строгие косички. Я помнил их встревоженные неопытные лица. У них никогда не было шанса по-настоящему поработать головой. Их мысли были за такой же холодной узкой стеной, как и двор их колонии. Двойная тюрьма. Почти наверняка, им не дано было вообразить ничего яркого, светлого, теплого, выходящего за рамки привычных для них вещей. Похоже на Тэда Мэллори с его окнами. Тут я улыбнулся, вспоминая, как Мари рассказывала мне про эти окна, таская меня за собой по книжному развалу. Но дети императора сильно отличались от мистера Мэллори. Они не желали видеть только грязные старые окна. А это было все, что им дали. И как раз в тот момент, когда у них появился шанс получить что-то еще, их убили.

Признаюсь, насколько минут я плакал так же сильно, как недавно Роб. Я подумал, что по крайней мере у Мари был шанс видеть что-то еще, кроме грязных стекол. Я был рад этому. Размышляя о ней, я постепенно успокоился. Если она возвратиться, если… если… что-то тогда точно произойдет, потому что Мари умеет видеть что-то еще. Она такой человек. Она бы прорыла себе дорогу своими ужасными ногтями. Та самая сердитая богиня-куст, конечно, сильно давила и на нее тоже, но богиня-то осталась в другом мире! Я надеялся, что теперь жизнь Мари станет значительно лучше. Я очень хотел помочь ей наладить новую жизнь. Я очень хотел, чтобы она вернулась. Больше, чем когда-либо чего- либо хотел. Прошло уже много часов. Пятая пара свечей сгорела. Я почти спал на своем стуле у двери, когда услышал какой-то шум.

Глава 22

Руперт Ванаблес для архива Инфорион. Продолжение.

Звуки раздавались уже почти что в моей комнате. Я слышал постукивание, шелест и звук осыпающихся камней. Шестая пара свечей почти догорела, но еще не расплавилась окончательно. В слабом свете я видел, что дорога теперь проходит через комнату, а склон холма выдвинулся и находится прямо между свечами. Я видел темное продолжение пейзажа и смотрел туда, откуда доносился шум. Я готов был вскочить на ноги в любую секунду. Снова постукивание. Неспешное и размеренное. И вдруг, к моему огромному изумлению, на склоне холма возникли две крупные птицы. Они остановились и принялись оглядывать все вокруг яркими, сапфирово-синими глазами. Осмотрев комнату, они удовлетворенно кивнули друг другу, пощипали друг друга нежно за синие перья на шеях и торжественно сошли вниз. Обе птицы были немного крупнее гуся, с большими перепончатыми ногами – значит, водоплавающие. Однако к какому они принадлежат виду, для меня оставалось загадкой. И я не понимал, зачем они заявились сюда, пока обе птицы не вышли туда, где было больше света. Тогда я как следует разглядел их синее оперение, глянцево-темное на крыльях и переливающееся в нежнейшую лазурь на груди. Это были кваки с Тулия. Но я никогда не видел таких крупных, здоровых и полных жизни квак, как эти две. Они подошли ко мне и каждый преклонил клюв к моим ногам – словно в знак нашей дружбы. А потом оба посмотрели на меня пытливыми, круглыми синими глазами. Вроде спрашивая: «ну и как мы тебе?»

– Боже мой! – тихо воскликнул я. – Ничего себе !

Билл немедленно проснулся. Во всяком случае, у него было время немного отдохнуть.

– Что случилось? – спросил он спросонок. – Вендела снова болеет?

– Нет, – сказал я, смеясь, – твои птенцы вернулись. Глянь на них.

Билл приподнялся, посмотрел, протер глаза и посмотрел снова.

– Не верю, – сказал он, – как они ухитрились стать такими громадинами?

Он встал и подошел ближе. Кваки повернулись к нему, каждый опустил голову, словно кланяясь.

– Они такие гладкие и блестящие , просто красавцы. – Промолвил Билл. – И выглядят умными. Я думаю, надо забрать их домой. Пожалуй, продавать таких птиц не надо…

– Нет, Билл, позволь, я их заберу! Пожалуйста, можно?

Возвращение птенцов, – и их неожиданная метаморфоза, – показались мне наилучшим предзнаменованием. И даже если это было не так – я все равно хотел оставить их себе. Они были очень красивыми птицами.

– Но на Земле такие птицы не водятся, – сказал Билл с сомнением. – Может, отдать эту пару на развод? Кажется, ты им почему-то очень нравишься. В общем, почему бы нет? – он вгляделся в темный пейзаж. – Больше ничего пока?

– Пока нет, – ответил я.

Он посмотрел на меня, потом на оплывающие свечи.

– Давай теперь ты поспишь, а я покараулю. – Предложил он. – Часов на шесть оставшихся свечей хватит. Или ты позволял им сгорать слишком быстро?

Я не хотел спать. И не хотел признаваться, что я суеверно позволил огню гореть сильнее, чем предполагалось. Надеялся помочь тем, кто ушел. Я ничего не хотел, хотя здорово измотался от тревоги и недостатка сна.

– Давай, ложись, – приказал Билл. – Я посижу.

Неохотно я уступил ему свое место и залез в постель, которая еще не остыла. Кваки, к моей радости, последовали за мной и уселись рядом на одеяле.

– Вот так хорошо, – заключил Билл. – Ты не против, если я заварю последний пакет чая?

Это было последнее, что услышал, засыпая.

Когда я проснулся, уже рассвело. Билл оставил занавески открытыми, чтобы видеть дорогу и холмы. Комната при утреннем свете выглядела запущенной и довольно странной – с одной стороны земное освещение, с другой – тлеющие огоньки на седьмой паре свечей, и, наконец, туманный серый пейзаж – каменистая дорога, которая уже более чем на две трети приблизилась к двери моего номера. Кваки спали, засунув голову под крыло.

– Я тебя разбудил потому что увидел какое-то движение там на дороге, – сказал Билл нервно. Он наклонился вперед и снова пристально вгляделся в мрачный пейзаж. Я быстро встал рядом с ним. С этой точки дорога выглядела менее странной и как будто более реальной. Но я не заметил там никаких признаков движения.

– Там, – Билл указал рукой, – ушло за холм.

И тут мы увидели слабое мерцание. Ей-богу, слабое мерцание перемещалось по дороге. Я видел, как оно сползло по дорожной петле и метнулся к двери в ванную. Затем к чайнику, где я заметил, что Билл допил не только чай, но и кофе. Я даже не рассердился на него за это. Когда я вернулся к стулу, мерцание исчезло из поля зрения.

– Теперь, наверное, уже скоро, – сказал Билл. Мы уселись ждать. Прошло пять минут, потом десять, пятнадцать… наконец мы услышали медленное шарканье ног по камням. Я прижался к плечу Билла, чтобы не сорваться, не побежать и не заглянуть за вершину холма. Прошла еще минута, и мы услышали прерывистое дыхание. Темные очертание головы поднялись над вершиной холма. Затем тело. Это оказался Ник, весь пропыленный, бледный и ужасно уставший, он еле шел между рядами свечей. Ник смотрел на огарок своей свечи и, казалось, не понимал, что его путешествие закончилось. Во всяком случае, он удивился, когда мы в два голоса вскричали: