Тени в ночи

Где-то вдалеке Ферн слышала голос, знала, что это должен быть Колин, но слов не понимала. Сознание вспыхивало, угасало, оживало, корсет душил ее, она не могла остановиться…

Постепенно ощущение угасло, волны острого удовольствия схлынули. Она была пустой, изнуренной, как в первый раз. И все же не как в первый раз. Да, пустота, но это не тот вакуум, когда что-то украдено, а пустота, оставшаяся после того, как что-то вырвалось на свободу.

Ферн открыла глаза. Она лежала на груди мужа, его запах еще кружил ей голову, оба тяжело дышали, но их потрясающее единство было разрушено.

Колин перевернулся, и теперь они лежали рядом.

– Тактичная любовница, – сказал он, – не душит своего партнера.

– О! – произнесла Ферн.

Она не решалась смотреть ему в глаза, понимая, что увидит в них то же самое, что можно было прочесть и в ее взгляде. «Трусиха», – прошептал ей внутренний голос. Но другой, более громко, предупредил: «Не доверяй этому человеку, пока он не докажет, что достоин твоего доверия».

Огонь в камине зашипел.

– Думаю, наша вода уже готова, – сказала Ферн.

Ее голос вывел Колина из полуоцепенения.

– Надеюсь, она не выкипела.

Он с большой неохотой, смутившей его, разжал объятия и оставил жену расслабленно лежать на кровати.

Проигнорировав свою неожиданную реакцию, Колин обернул руку валявшейся нижней рубашкой, мысленно извинившись перед камердинером, и снял с крюка чайник. Потом, насколько возможно, сдул пыль с ближайшего таза, вылил туда половину воды, снова повесил чайник на крюк и долил его холодной водой из деревянного ведра.

– Я видела тряпки и полотенца в бельевом ящике. Колин повернулся, и у него захватило дух, когда он увидел свою жену. Ферн теперь сидела на кровати, светло-каштановые волосы сладострастно взъерошены, глаза еще затуманены страстью. Полное отсутствие соблазна в ее обыденных словах так на него подействовало, что ему захотелось тут же снова овладеть ею, – страсть, которая далеко вышла за пределы физического соития, превратившись в нечто другое, но он не собирался гадать, во что именно.

– Ты не могла сообщить мне об этом раньше, до того как я испортил рубашку? – спросил он.

Щеки у нее порозовели еще сильнее.

– Я обезумела.

Колин скрыл кривую усмешку, доставая из ящика полотенца. «Обезумела» – так она это называет. Она довела его до безумия, и сверх того… до упрямства, безрассудства, непростительной глупости, чтобы сидеть с ней в этом безлюдном полусгнившем доме, когда они должны находиться в Брайтоне.

Это место доказывало, насколько трудноразрешима проблема. Рексмер. Само название становилось для него проклятием. Отец, всегда не слишком болтливый, предпочитал молчать о родовом доме и с почти непристойным рвением избавился от него. В день совершеннолетия Колин получил его как часть содержания. Годовой доход оказался просто жалким, если вычесть суммы на поддержание дома. Колин велел своему адвокату разобраться, чем вызвал поток непонятных, полуграмотных и угрожающих писем от жены управляющего, которые сделали положение нетерпимым.

Возможно, это было не лучшее решение увеличивать свои трудности, но в то время оно казалось вполне логичным. Однако бред, написанный каракулями на стенах комнаты для слуг, каким бы древним он ни был, выглядел оскорблением всему, чего он и Ферн с трудом добивались между собой, лишая его надежды на легкое решение. Тем не менее у него было чувство, словно он близок к тому, чтобы узнать нечто крайне важное – о себе, о Ферн, обо всем.

Быстро выбросив эти мысли из головы, Колин сложил полотенца рядом с тазом.

– Подойди сюда, Ферн. Я помогу тебе с корсетом.

– Ты закончил игры? – настороженно спросила она.

– По крайней мере последнюю, – ответил Колин, а про себя спросил: «Как женщина, только что выглядевшая такой распутной, может быть настолько сдержанной?»

Ферн соскользнула с кровати, нерешительно шагнула вперед и остановилась перед ним, глядя на него искренними серыми глазами. Затем повернулась спиной и откинула в сторону растрепанные волосы.

Он развязал бант внизу корсета и начал вытаскивать из металлических петелек шнурки. Следуя внезапному порыву, Колин легко поцеловал ее в шею, и она вздрогнула.

– Почему ты вышла за меня, Ферн?

– Какой странный вопрос ты задаешь женщине!

– Два дня назад ты спросила меня о том же, – напомнил он.

– И ты не ответил мне.

– А ты мне ответишь?

Ферн помолчала, видимо, обдумывая это.

– Отвечу, – наконец сказала она. – Вышла потому, что хотела быть замужем. Потому что ты собираешься быть пэром, ты уважаемый джентльмен, мне льстило твое внимание… и потому, что ты попросил моей руки.

– Значит, ты вышла за мой титул, – с непонятным ему разочарованием заключил он.

– Это кажется таким бесчувственным, когда ты говоришь подобное. Я бы не согласилась, будь разница в возрасте неприличной или же ты грубым, невоспитанным человеком.

– Хотя твои слова уязвляют мою гордость, я тоже не был влюблен, когда делал свой выбор. Ты была красивой, спокойной, безобидной, доброй, с хорошими связями. Чего еще я мог желать? – В его словах была горечь, которую он не собирался показывать.

– А как же любовь? – тихо спросила она.

Колин перестал расшнуровывать корсет и нежно повернул ее лицом к себе.

– Я не искал в браке любовных радостей.

– Почему? – серьезно произнесла Ферн. – Твои родители, кажется, счастливы вместе.

– Они хорошие партнеры, – согласился Колин. – Но любовь? Это не то, чего они хотели бы достичь.

– Твоя мать была недостаточно любящей, поэтому и ты не ищешь любовь? – Ферн скептически посмотрела на мужа.

– Нет. Мой брат Кристофер женился по любви, хотя казалось невероятным, что дочь Эджингтона согласится выйти за священника. А Питер хвалится теперь своей любящей дебютанткой, за которой бегал три года. Так что мой недостаток вызван не родителями, но, возможно, это было следование их примеру. Отчего же ты не искала свою любовь, если так романтична?

– Я думала, она придет сама собой, вместе с обручальным кольцом, – просто ответила Ферн.

– Ты была настолько глупа? – Эти слова вызвали у него угрызение совести, которое он не имел права чувствовать.

– Не глупа, а только наивна. Хотя порой я и боюсь, что ты сумасшедший, но я не теряю надежды, что у нас получится нечто стоящее.

– Даже любовь?

Ферн пожала плечами.

– Кажется, я уже не знаю, что это. – Опустив глаза, она стала расстегивать потайные крючки планшетки. – Сейчас я хочу быть наконец чистой, это единственное, что я знаю наверняка.

– Как странно, мы выросли в одном и том же кругу, но так и не узнали друг друга.

– А что там было узнавать? – спросила Ферн, освобождаясь от корсета. – Я – средняя сестра. Фейт была неземной, Флора умной, а я… надежной. Я завидовала и до сих пор завидую – бесстыдству Элизабет и Мэри Гамильтон, даже стала их тенью на всех домашних приемах. Но рядом с ними я казалась еще более незаметной, так что на меня вообще не обращали внимания. А ты… ты просто стоял в стороне от своих братьев, даже в стороне от молодого Гамильтона, хотя он будет графом. Я даже, помню, удивлялась, как может такой юный быть настолько важным. Да, я не знаю тебя, хотя много летних сезонов нашей юности мы провели в одних и тех же домах. Ты не был мальчиком, которого можно было знать.

Колин молча выслушал ее на удивление многословную речь. Что он мог сказать? Тут не было ни тайных причин, ни глубокой и жгучей раны, которые вызвали бы сдержанность, замеченную Ферн.

– Возможно, я таким родился, меня не трогают развлечения или удовольствия, жадность или страх. Моим нянькам и домашним учителям тонкость чувств от меня не требовалась, а моими родителями не ценилась. Я развил лишь те свойства, которых от меня ждали: осмотрительность, достоинство, неторопливость, осознание своего места и долга.

– Печальная судьба для маленького мальчика, – сказала Ферн.

– Печальная? Я не страдал, но и счастлив не был тоже. Я просто был. Вот и результат этого.