В плену снов

С прошлым происходило что-то странное. Время меняло образы и воспоминания. Пыталось исказить в своих рвущихся черно-белых кинопленках, обманывало выцветшими фотографиями, морщинами и ржавчиной, этими допотопными стеклоочистителями. Старалось внушить, что прошлое всегда выглядело именно таким. И уже забывалось, что все когда-то было новехоньким и что все, окружающее ее сейчас, на этой улице, в витринах магазинов, тоже в один прекрасный день станет старым.

Дождь на мгновение припустил еще сильнее, а потом притих, словно озорной мальчишка швырнул в машину пригоршню гальки. Она повернулась и глянула через боковое стекло. Черные печатные буквы с рекламного щита торговца газетами промелькнули и исчезли, словно кадр фильма.

– Стоп, Кен!

– Стоп? В смысле?..

– Машину останови, бога ради, машину! Останови же машину! – закричала Сэм. И едва он, углядев свободное место перед каким-то такси, подрулил к бордюру, она нащупала ручку дверцы, дернула и распахнула ее наружу.

Раздался возмущенный крик и трезвон велосипедного звонка – какой-то велосипедист, процарапав колесом по бордюру, резко свернул в сторону. Сэм вывалилась из машины, споткнулась о мостовую и кинулась обратно, к торговцу газетами. «Стандард», – выдохнула она, вцепляясь в газету и вытаскивая из сумочки кошелек. Судорожно раскрыла его, и монетки, дребезжа, посыпались на землю. Потом она остановилась, не обращая внимания на холодные дождевые струи, и внимательно посмотрела на большой заголовок первой полосы.

163 ЧЕЛОВЕКА ПОГИБЛИ В АВИАКАТАСТРОФЕ В БОЛГАРИИ.

На фотографии темный силуэт хвостовой секции самолета, лежащий на снегу, верхняя часть хвостового стабилизатора, изогнутая под прямым углом, кусок эмблемы «Чартэйра» – вздыбившийся тигр – и четко различимые буквы: Г, 3, Т, А и Е.

«„Чартэйр“, 624», – мысленно сказала она себе самой, вглядываясь в газетную бумагу, потемневшую от дождя.

«Болгария подтвердила, что „Боинг-727“, принадлежавший компании „Чартэйр“, разбился сегодня утром. Погибли все 155 пассажиров и 8 членов экипажа. Все детали пока уточняются, однако, как полагают, самолет врезался в гору, пытаясь приземлиться при плохой видимости».

Дальше можно было не читать. Она повернулась и медленно побрела обратно, к машине. Сэм знала точно, что там произошло.

– Что случилось? – донесся до нее голос Кена. – Сэм?.. Эй?.. Ты в порядке?

Она закрыла дверцу «бентли» и снова уставилась на заголовок и на эту фотографию.

– Что это такое, Сэм? Что случилось? Кто-то из твоих знакомых летел этим самолетом?

Она тупо смотрела перед собой, потом вытащила из сумочки носовой платок и вытерла мокрое лицо. Новые струйки потекли по ее щекам, она вытерла их, но слезы немедленно полились снова. Сэм сильно зажмурила веки и почувствовала, как рыдание стискивает ее грудь. Она шмыгала носом, задерживала дыхание, пытаясь прекратить плакать, но так и не смогла.

Кен нежно и легко коснулся рукой ее запястья.

– Кто там был? – спросил он. – Кто был на этом самолете?

Она довольно долго молчала, прислушиваясь сквозь дождь к шуму уличного движения.

– Я, – сказала она. – Я была на этом самолете.

5

– Да, вверх ногами.

– Нет!

– Точно говорю. Так они и делают.

– Я тебе не верю.

Ричард, пьяно ухмыляясь, подхватил свою рюмку с вином, покрутил ее в руке, и вино заплескалось за стеклом маленьким водоворотиком.

– Они прицепляют сусликов вверх ногами.

– Честно?

Сэм внимательно наблюдала через серебряный канделябр за сияющим холеным лицом Сары Роунтри. В окне проскользили огни какого-то судна, и сквозь эту болтовню до Сэм донеслась слабая пульсация его двигателя.

– Они засовывают их в пластиковые мешочки, а потом прилепляют их вверх ногами.

– Не могу в это поверить!

От нового, еще более сильного порыва холодного воздуха пламя свечей резко метнулось в сторону, и Сэм смотрела, как свет приплясывает, отражаясь в бриллиантах, в столовом серебре, играет отблесками на лицах. Друзья. Вечеринка. Ей нравилось устраивать такие вечеринки. Нормальные.

Но все-таки она предпочитала приемы с обедами. Вечеринки с коктейлями слишком суматошны – поболтают о том о сем, быстренько обсудят будущие дела, только и всего. Ничем не лучше и вечеринки с ужином, когда вы усаживаетесь на краешек кресла, пытаетесь есть с бумажной тарелочки со специальным хомутиком на боку, который обычно не подходит к вашему бокалу. Эти бумажные тарелочки всегда слишком малы, и, когда вы хотите порезать ветчину, они сгибаются и еда падает на пол, если, конечно, вам повезет, а если нет – то прямо на колени.

А вот приемы с обедом – это для цивилизованных людей. Несколько друзей. Хорошая еда. Приятные разговоры.

Так бывало обычно. Но только не в этот вечер. Сегодня все не то. И еда, и гости, и ее платье, просто выводившее из себя. Буайбес[2], всегда такой удачный, на этот раз не получился совсем, совершенно разварился. Гарриет О'Коннел во всеуслышание объявила, что от рыбы у нее аллергия и все тело покрывается пятнами, а Гэй Роунтри сказал, что не ест чеснок, поэтому им пришлось довольствоваться одним авокадо на двоих, который Сэм отыскала в вазе с фруктами.

Оленина почернела так, словно ее кремировали. Ягоды можжевельника в рисовой запеканке превратились в густую, горькую размазню, а соус подернулся неаппетитной пленкой, похожей на нефтяное пятно. И откуда, черт подери, могла она знать, что ягоды можжевельника портят вкус красного вина?

Именно Арчи, сидевший справа от нее, и сообщил об этом, прочитав целую лекцию. Тот самый Арчи Круикшэнк – ТЕБЕ ДОЛЖЕН ПОНРАВИТЬСЯ АРЧИ… ОН ПАРЕНЬ ХОРОШИЙ… ОН КРУПНЫЙ ИГРОК… НАСТОЯЩИЙ ВИНОДЕЛ, ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я ИМЕЮ В ВИДУ? – Арчи, с его широким, покрытым пятнами лицом, проступающими венами, толстым животом и коротенькими пальцами, нос уткнул в бокал с вином, словно свинья в трюфели. Арчи утомлял ее, как и сидевший слева Бэмфорд О'Коннел с его безапелляционными характеристиками сортов вина.

– 78-й год значительно лучше 83-го.

– О, в самом деле?

– Да-да, безусловно. Вина 83-го года не следует пить еще по меньшей мере лет пять.

– Не следует?

– А вот 82-й год сильно недооценивают. Это зависит от производителя, разумеется.

– Ну разумеется.

Он смотрел свой бокал на свет, внимательно вглядываясь в него на некотором расстоянии, будто в нем содержались мерзкие нечистоты.

– Жаль, что так получилось с красным вином. А этот 62-й год – очень уж терпкое вино. Его бы следовало пить годик или два назад, разумеется… но в любом случае оно загублено ягодами можжевельника. Они придают ему металлический привкус. Я удивлен, что Ричард не предупредил вас об этом.

– Да… у него столько всяких секретов.

– Полагаете, что он немного разбирается в этом?

Она снова ощутила дуновение ветерка и сообразила, что огромный средневековый светильник из кованого железа чуть-чуть качнулся над ней. Она посмотрела вверх. Теперь вместо толстых свечей в него вставлены электрические, не очень яркие лампочки. Она окинула взглядом гостей, сидящих за столом. В дальнем конце, рядом с Ричардом сидел Андреас Беренсен, швейцарский банкир, он почти не разговаривал, а только наблюдал и молча улыбался самому себе, словно он был выше всего этого. Высокий, крепкий, атлетического вида, лет под пятьдесят, холодное, очень уж правильное лицо с высоким лбом. Красивые волосы аккуратно подстрижены с боков, но на темени поредели до легкого пушка. На правой руке черная кожаная перчатка. Он взял свой бокал с вином, отпил, перехватив взгляд Сэм, выдавил из себя улыбку, скорее самодовольную ухмылку, и отставил бокал.

Она снова почувствовала холодную дрожь. Ту самую дрожь, как тогда, когда он вошел в дверь и пожал ей руку, пожал ее этой своей черной кожаной перчаткой, похожей на ту, из сна. Бред какой-то! Не надо сходить с ума.

2

Буайбес – французский суп из нескольких сортов рыбы с острыми приправами и с чесноком.