Халява

— Владимир Николаевич? — Лихо монаха скрывалось в тени, но я его узнал. — Черт возьми, что здесь происходит? Где это мы? — От обилия эмоций я мотнул стволом "Калаша". Мой палец на спусковом крючке ощутимо подрагивал. Нужно увеличить дозу "успокоительного".

— Сергей Вадимович, успокойся! — Замахал руками генерал. — А то пальнешь еще… Мне восстановиться потруднее будет!

— Чего-то я перенервничал, — признался я Кузнецову, бросив автомат на топчан. — Коньяк будешь, Владимир Николаевич? Или как там тебя сейчас? Батюшка…

— Феофан, — подсказал генерал. — Коньяк хороший?

— Обижаешь! Лучший, из тех, что пробовал!

— Давай!

Я протянул батюшке полную стопку:

— Ничего, что я на "ты"?

— Не до нежностей сейчас! — отмахнулся Кузнецов, принимая стакан. — Да и ты не мальчик… Будем! — Батюшка залпом проглотил коньяк, и даже не поморщился.

— Так что здесь происходит? — вновь повторил я вопрос, расправившись и со своей дозой спиртного.

— Не могу объяснить, — признался монах. — Какая-то ерунда…

— Но ты помнишь, что всего этого?

— Иногда помню, но в основном, как в тумане. В голове — каша, солянка образов, воспоминаний… Я пока не нашел тебя здесь, терялся… Не мог отличить истинных воспоминаний от надуманных, внедренных изменениями реальности… То я монах Феофан, то генерал ФСБ, то некая адская смесь того и другого. Окружающий мир плывет и меняется, принимает немыслимые очертания… Он сошел с ума! Или я сошел с ума… По крайней мере, я думал так, ведь никто кроме меня этих изменений не ощущал. Они меняются вместе с изменяющимся миром. Так было, пока я не поговорил с Сидоренко, а затем со Славой Петрушиным. У них были те же проблемы… Все кто был с тобой рядом, для обычных людей казались невменяемыми: видели, чего не было, помнили… Но когда я разыскал тебя, все встало на свои места — я вспомнил все. В подробностях!

— Вот и отлично! Сколько я валялся без памяти?

— Не знаю, — ответил Кузнецов. — Все так стремительно меняется. Но с тех пор, как я тебя нашел, и в моей голове немного прояснилось, прошло где-то около месяца.

— А Горчевский проявлялся?

— Мы искали, но… — Он виновато развел руками. — Никаких следов.

— Ему досталось поболе моего! — Я довольно улыбнулся. — Если уж меня вырубило… Надо же, больше месяца! — Я невольно цокнул языком. — И где мы сейчас? Или, может, когда?

— Интересный вопрос. — Кузнецов мило улыбнулся. — За прошедший месяц я был свидетелем нескольких изменений: сейчас окружающая нас реальность похожа на средневековье. Только…

— Что?

— Только те, кто хоть немного может соображать, понимает, что все вокруг неправильно, что ли…

— Например.

— Ну, — замялся генерал, — взять хотя бы численность населения…

— И что не так?

— Она такая же, представляешь?

— А-а, — начало доходить до меня. — В условиях средневековья прокормить такую ораву…

— И не только! А медицина? А… Да что говорить, сейчас на улицу выйдем — сам все увидишь! Такое ощущение, будто кто-то напялил на весь мир средневековый антураж, не меняя сути вещей! Такой мир просто не имеет права на существование!

— Вот его и болтает туда-сюда, — согласился я с мнением генерала. — Владимир Николаевич, а в этом каземате я в каком качестве? Я что, преступник? Простых людей в таких камерах не держат.

— Преступник-преступник, — произнес генерал, подмигнув мне.

— И против кого же я, хотелось бы знать?

— Против Матери нашей, Церкви. Еретик ты, с демонами якшаешься. Похоже, что это отголоски освобождения Ашура Соломоновича приняли такой оборот. Кстати, демоны в этом мире действительно существуют. И местные монахи довольно активно с ними сражаются. Слово Божие в этом мире не пустой звук…

— Странные же здесь должно быть законы. — Я покачал головой.

— Очень странные, — согласился монах.

— Так, но если я преступник, как ты выведешь меня из этой тюрьмы? Охрану все ж таки придется валить? — Я взял с лежанки "Калашников".

— Попробуем обойтись без этого… Но оружие все-таки прихвати. Мало ли? У меня есть кое-какой вес в этой структуре. Я не последний монах…

— Я догадался. — Улыбка тронула мои губы. — Человек твоего уровня не может быть последним монахом. А Петрушин с Валентинычем?

— В моем подчинении, — ответил генерал. — Они сейчас контролируют ключевые точки. Если все нормально — выйдем!

— Я готов!

— Рубище накинь, — посоветовал монах. — Для конспирации.

Я с омерзением натянул на себя замызганную мешковину прямо на спортивный костюм.

— Штаны и боты не сниму! — сразу предупредил я. — Мне такая конспирация нахрен не нужна!

— И не нужно, — согласился монах. — Босиком далеко не убежишь.

— А нам еще и бежать придется?

— Готовым нужно быть ко всему, — ответил старик. Он еще раз окинул меня внимательным взглядом. — Когда пойдем по коридору — в пол смотри… И вообще, зря не рыпайся. Если что, я дам сигнал. Тогда сноси всех на пути!

— Давай, Владимир Николаевич, показывай дорогу. — Я прижал автомат к груди и следом за генералом вышел в темный коридор.

Редкие коптящие факелы едва освещали мрачный длинный проход. Коридор был пуст и тих. Кузнецов привычно накинул капюшон сутаны на лысую голову и, не торопясь, пошел вдоль ряда запертых дверей. За этими дверьми, подумал я, наверное, тоже томятся бесправные узники. Хорошо, что я весь этот месяц провалялся без памяти. А то и не знаю, что мог бы вычудить… Неожиданно одна из дверей открылась, и оттуда вышел толстый обрюзгший монах. Увидев нас, он расплылся в довольной улыбке и спросил генерала:

— Этот еретик наконец-то очнулся? Куда вы его, батюшка Феофан? В пыточную?

— В пыточную, сын мой! В пыточную! — согласно произнес Кузнецов.

— Так что же вы один-то его ведете? — неожиданно разволновался толстяк. — Он ведь и сбежать может! Давайте я пособлю, доведу…

— Не нужно, друг мой, — жестко прервал его мой провожатый. — Или вы забыли кто я? Не нужно сомневаться в моих силах! — более ласково произнес генерал.

— Но я хотел помочь… — Толстяк попытался еще раз предложить свои услуги по моему сопровождению.

— Занимайся своими делами, брат! — Батюшка не собирался сдаваться просто так.