Страница 130 из 135
6
История Иисуса тем и уникальна, что она не заканчивается его смертью и погребением. Христианство и возникло прежде всего как вера в воскресшего Христа. Восстание Иисуса из мертвых служило лучшим доказательством его мессианского достоинства.
Казалось бы, именно в этом важнейшем месте мы вправе ожидать от источников самое раннее, бережно хранимое предание, вокруг которого затем сгруппировался остальной биографический материал. Но, увы, этого-то как раз и нет. Рассказы о воскресении Христа представлены в Евангелиях большей частью в относительно позднем, переработанном виде. Вновь, как и при рождении Иисуса, в источниках обнаруживается целая серия неясностей и неувязок. Вопросы возникают еще с момента погребения Иисуса. Были ли совершены над его телом все положенные в таком случае обряды? 4-й евангелист определенно говорит «да» и даже называет объем благовоний, которыми был умащен покойный – «литр около ста» (19:39). Таким образом, следуя Иоанну, тело Иисуса было полностью готово к погребению. Напротив, синоптики говорят о том, что обряды не были завершены и что их прервала наступившая суббота, в которую всем евреям полагалось соблюдать покой (Лк 23:56). В частности, погребальное облачение Иисуса не было умащено, почему по прошествии субботы галилейские женщины и отправились к гробнице: в их задачу входило завершить положенный обряд. Для этой цели они и несли ароматы (Мк 16:1; Лк 24:1). Поэтому, кстати, некоторые исследователи говорят о гробнице Иосифа Аримафейского как о временном погребении Иисуса. Во всяком случае, мы можем говорить о неоконченном погребении.
Зато евангелист Иоанн, считающий погребение законченным, никак не мотивирует появление в воскресение утром у гробницы Марии Магдалины. Зачем она туда пришла? У Матфея, правда, также ничего не говорится о принесенных женщинами ароматах, но о его версии чуть ниже. Можно подумать, Магдалину влекла к гробнице тоска по любимому раввуни и желание быть рядом с его останками. Именно так представлял себе дело автор апокрифического Евангелия от Петра, писавший, что галилейские жены явились к гробнице «рыдать и стенать» (12.52). Но это относительно позднее представление, возникшее к тому же в нееврейской среде, где плохо знали иудейские погребальные правила. Несомненно, что у Марка и отчасти у Луки мы видим раннюю традицию. Здесь приход к гробнице жен-мироносиц входит в состав ритуала.
Почему же автор Евангелия от Матфея, который был евреем, упустил такую важную деталь? Но упустил ли или устранил намеренно? Еще раньше, при распятии Иисуса, Матфей внес свои коррективы в предание, чтобы подогнать его под ветхозаветные пророчества. Вместо «вина со смирною» (Мк 15:23), которое давали распятым, чтобы опьянить их и этим заглушить их боль (Б. Санг 43а; Бамид-бар-рабба, 10), у Матфея появляется «уксус, смешанный с желчью» (27:36) с намеком на псалом 68:22. К упоминанию о разодранной завесе в храме Матфей прибавляет описание природных катаклизмов, сопровождавших смерть Иисуса (27:51-53; ср. Мк 15:38), приписывает сотнику и всем присутствовавшим на распятии чувство страха (27:54; ср. Мк 15:39) и в то же время опускает некоторые детали, например, указание на час распятия Иисуса (ср. Мк 15:25).
Также обработал и дополнил Матфей и предание о воскресении Иисуса. Ядром его версии служит рассказ о том, как иудейские старейшины, боясь пропажи тела Иисуса и различных спекуляций со стороны его учеников, добились, чтобы у гробницы распятого была выставлена охрана (27:62-66). Стража эта упоминается только Матфеем [1354], – и есть все основания считать, что рассказ о ней возник как христианская контрверсия в ответ на слухи, распущенные их противниками, что ученики Иисуса похитили его тело из гробницы. Матфей был очень обеспокоен этими слухами («и пронеслось слово сие между иудеями до сего [дня]» – 28:15), которые, вероятно, сами по себе возникли как ответная реакция иудаистов на растущую христианскую проповедь. То есть и сами слухи, и версия Матфея – явления относительно поздние. Пока чудесная весть о исходе Иисуса из гроба вращалась в кругу первых галилейских христиан, ей верили без всяких особых доказательств. Первоначальное предание не предусматривало охраны гробницы. Но когда христианская проповедь расширилась и стала раздражать иудеев, возник слух о похищении тела Иисуса учениками. В ответ на это христиане были вынуждены скорректировать свое предание, вставив в него рассказ о страже у гроба.
Конструкция этого рассказа искусственна и неуклюжа. Описав, как на глазах у потрясенных стражников ангел, сошедший с небес, отвалил камень, закрывающий вход в гробницу, Матфей продолжает: «…некоторые из стражи, войдя в город, объявили первосвященникам о всем бывшем. И сии, собравшись со старейшинами и сделавши совещание, довольно денег дали воинам…» (28:1112). Возникает вопрос: если речь идет о римских воинах, то почему они не идут прямо к своему непосредственному начальнику Пилату, а доверительно общаются с иудейскими храмовниками и терпеливо дожидаются их решения? Эту несообразность позже заметил и исправил автор апокрифического Евангелия от Петра, который в своем рассказе отправил стражников вместе с их командиром-центурионом прямиком в преторий римского наместника (11.45). Хотя автор этого апокрифа, будучи, как говорилось, греком, не знал еврейский погребальный обряд, он все же имел понятие об армейской субординации. Но вернемся к Евангелию от Матфея: «…довольно денег дали воинам и сказали: скажите, что ученики Его (Иисуса. – Б. Д.), придя ночью, украли Его, когда мы спали; и если слух об этом дойдет до правителя, мы убедим его и вас от неприятности избавим. Они, взяв деньги, поступили, как научены были» (28:1215). По Матфею получается, что подкупленные стражники успешно оправдались перед Пилатом с помощью отговорки, что они уснули на посту. Евангелист, похоже, совершенно забыл о суровости дисциплины в римских войсках. За подобный проступок полагалась ни много ни мало как смертная казнь, и можно не сомневаться, что такой требовательный, судя по «Иудейским древностям», военачальник, как Пилат не дал бы здесь никакого спуску. Тем более, что он не поверил бы ни одному слову стражников, если бы они объяснялись так, как представляет Матфей. Еще Тертуллиан (II-III вв.) обратил внимание на внутреннее противоречие в словах стражников: если тело Иисуса похитили, когда они спали, то как они могут утверждать, что похитителями были именно ученики? Очевидно, что в рассказе Матфея концы не сходятся с концами.
Выше мы уже говорили о том, что у иудеев запрещалось хоронить казненного преступника как обычного умершего. То, что тело Иисуса оказалось в отдельной частной гробнице, могло случиться только при условии, что иудейские старейшины, которые истово добивались и неотступно следили за казнью Иисуса, после его смерти успокоились, удалились и утратили контроль за происходящим. Так что весь эпизод со стражей в Евангелии от Матфея – позднейшая неудачная выдумка. Старейшинам не нужно было охранять гробницу; они бы не допустили, чтобы тело Иисуса вообще там оказалось.
Таким образом, воскресная глава Матфея – это обработка первоначального предания, произошедшая в обстановке острой полемики с иудаистами. Поэтому-то и было опущено упоминание об ароматах, которые несли к гробнице галилейские женщины. В соответствии с новой версией, к гробнице Иисуса с самого начала было приковано всеобщее внимание, и все следили за ее целостностью. Оттого и галилейские женщины, по Матфею, пришли не закончить погребальный обряд, а «посмотреть гроб» (28:1).
Что же касается Луки, то, по всей видимости, он вовсе не был отягощен полемикой с неверующими и лишь собирал сообщения о чудесных явлениях воскресшего Иисуса тем или иным людям. Значительное место в его воскресном повествовании уделено явлению Христа двум второстепенным, до этого совершенно незаметным членам раннехристианской общины. Одним из этих людей был Клеопа (сокращенное от Клеопатрос), возможно, грек по национальности. Рассказ такой занимает половину всей 24-й главы! Понятно, почему Луке так пришелся по душе этот эпизод. Он сам был христианином второго призыва и не принадлежал к апостольской верхушке. Он видел в Клеопе как бы себя самого [1355].
[1354] Позднее, правда, этот рассказ Матфея воспроизвели авторы апокрифических Евангелия от Никодима (IV в.) и Евангелия от Петра (V в.).
[1355] В Церкви распространено также мнение, что вторым из путников был не кто иной, как сам Лука, хотя это и противоречит Канону Муратори (ок. 170 г.), в котором говорится, что Лука лично не видел Христа.