Страница 4 из 34
Ведя речь о Бондаренко, Разумихин последователен в своём совершенно неадекватном толковании и отдельных статей, и творческого пути, и человеческой сути критика. Вот как, например, передаётся пафос одной из "свежих" публикаций Бондаренко "Незамеченный юбилей": "Важен результат – в очередной раз предстать на публике "с учёным видом знатока". К тому же прекрасный повод поведать миру, что сподобился перечитать публицистику Льва Толстого, из которой сделал вывод, что тот тоже был экстремистом. Так что не обессудьте".
Про "учёный вид" сказано явно не по адресу. Ни в данной статье, ни в других у Бондаренко нет и намёка на это: сие ему претит, сие ему не надо. Бондаренко-критик самодостаточен, распространённейший же тип учёного-филолога он оценивает по заслугам – иронично-отрицательно. Так, характеризуя выступления московской профессуры в Китае, Владимир Григорьевич замечает: "Научилось же племя наших самых именитых литературоведов говорить о хронотипических модификациях синхронального типа в полифонической прозе Владимира Сорокина, ни разу не цитируя текст!" ("Завтра", 2008, № 2).
В статье Бондаренко нет ничего такого, что привиделось Разумихину. Процитирую отрывок, который имеет в виду автор "Трое из сумы": "Опубликуй хотя бы одну из его (Толстого. – Ю.П.) статей в сегодняшней газете анонимно или без подписи – "Патриотизм или мир" или "Не могу молчать!", того и гляди, угодишь в экстремисты". Как из этих слов можно было сделать столь неожиданный вывод: Толстой "тоже был экстремист". Где, в каких школах, университетах обучают таким навыкам анализа текста? Или всё дело в разумихинском уме?..
Автор "Трое из сумы" с иронией утверждает, что "если подвернулся бы юбилей, например, Тургенева или Чехова, Иван Сергеевич и Антон Павлович оказались ему (Бондаренко. – Ю.П.) удобны ничуть не меньше. Бондаренко и их смог бы приспособить к своему выступлению".
Если бы Разумихин не был предвзят и больше читал, то он без труда установил бы, что Бондаренко каждый год – вне зависимости от юбилеев – принимает участие в "яснополянских встречах" и публикует свои размышления о Толстом в "Дне литературы" и "Завтра". К тому же, в минувшем году был, как известно, и юбилей Тургенева, но его, вопреки прогнозам Разумихина, Владимир Григорьевич не "приспособил" к своим выступлениям и статьям. А одна из главных идей "Незамеченного юбилея" – Лев Толстой и, добавлю от себя, русская классика в целом нынешней власти не нужны, по сути, враждебны – настолько очевидно справедлива, что отрицать её могут либо либерал, либо дурак, либо Разумихин. И, конечно, следует помнить: Бондаренко в таком видении проблемы не одинок. Тот же Игорь Золотусский неоднократно высказывал подобные мысли, например, в статье "Приоритет Толстого" и в беседе "Российская культура: возрождение или перерождение?" ("Литературная газета", 2004, № 20-21).
И вот такими "мазками" Разумихин пишет портрет Бондаренко. Поэтому нет смысла оценивать аналогичные "штрихи", подробности. Тем более, что своё отношение к Бондаренко, во всём отличное от автора "Трое из сумы", я высказал ("День литературы", 2006, № 2-3; "День литературы", 2008, № 5). Но, думаю, необходимо сказать о следующем.
Конечно, у Бондаренко, как и у любого критика, есть уязвимые места, с ним можно и нужно полемизировать. Но полемика должна вестись с реальным критиком, а не с фантомом, как у Разумихина. При этом она не должна затмевать главного. На протяжении уже 30 лет статьи Бондаренко вызывают постоянный, особенный читательский и профессиональный интерес, жаркие споры, долгое эхо. Среди современников Владимира Григорьевича я затрудняюсь назвать автора, который бы так долго находился на гребне критической волны и который своими публикациями "увековечил" стольких писателей. Разумихин же ни одну из десятков самых известных статей Бондаренко даже не называет.
И вообще – не завидовать Владимиру Григорьевичу нужно, а быть благодарным за его титанический труд, за его подвижничество (в том числе, в "Слове", "Дне", "Дне литературы", "Завтра"), за то, что он не сломался, выстоял как человек, критик, редактор. И не помешает при этом помнить, что сделал ты, всё равно кто, Разумихин или Павлов…
И последнее. Александр Разумихин неоднократно подчёркивает, что долгие годы, в ущерб творчеству, зарабатывал на жизнь редактированием в различных изданиях и издательствах. Однако то, как написаны "Трое из сумы" и как отредактирована книга В.Пьецуха "Русская тема", вызывает вопросы к Разумихину, автору и редактору. Ибо и там, и там, скажем так, явные проблемы с русским языком. Приведу некоторые примеры языковых увечий из сочинения Разумихина "Трое из сумы", выделяя ударные места: "Впрочем, для моих воспоминаний Лариса мне не интересна"; "Так что Коробов, как это ни грустно, был прав: его книжка о С.Викулове – совершенно типичный в этом отношении был случай"; "Он критик, не знающий границ простору своего творческого воображения"; "Качание на весах "литературная критика – литературоведение" так или иначе проделывали многие из молодых критиков"; "Но именно в пору немного до семинара, во время его, немного позже они постоянно лезли в голову"; "Стыдливо (сами не справились) прикрыть ясные очи?"; "При всех издержках он сохраняется в моей памяти как добрый человек и интересный литератор".
***
Я дважды принимался за ответ Александру Разумихину и дважды бросал – скучно, неинтересно, малопродуктивно писать об очевидном. Дураку проще сказать, что он дурак, завистнику – завистник, но неправоту сочинителя всё же нужно доказывать. Тем более, сейчас, когда многие и многие даже филологи не обладают самыми элементарными знаниями по истории русской литературы и критики последнего пятидесятилетия. Большая часть наших вузовских преподавателей – западники, космополиты. Поэтому их студенты знают только русскоязычных авторов, постмодернистов прежде всего, и пропагандирующих их критиков и литературове- дов, о русских писателях и критиках они, вероятно, лишь слышали. Но слышали так, что лучше бы вовсе не слышать. Этим вузовским преподавателям и их студентам "Трое из сумы" должны понравиться, ибо в толковании многих фактов, событий, судеб Разумихин им созвучен.
В конце своего повествования Александр Разумихин отвечает на вопрос: "Почему русские патриоты всегда проигрывают?" Часть моего ответа на этот вопрос такова: потому что среди называющих себя "русскими патриотами" и русскими людьми вообще слишком много разумихиных.
Владимир БОНДАРЕНКО ОФИЦЕРСКИЙ ВЫЗОВ ЮРИЯ БОНДАРЕВА
К 85-ЛЕТИЮ РУССКОГО ГЕНИЯ
Офицер Юрий Бондарев всегда был первым.
Вспомним звёздные минуты жизни Юрия Бондарева времён перестройки. Знаменитое выступление перед всей перестроечной верхушкой и трусливо молчащей интеллигенцией – о перестройке как самолете, который взлетел, но не знает своего маршрута. О стране, которая летит туда, не знаю куда, которой неведом пункт посадки. Знаменитый отказ от получения ордена из рук кровавого режима, расстрелявшего из танков свой собственный парламент.
Что двигало им в те минуты? Что заставляло благополучного, может быть даже слегка пресыщенного властью и премиями литературного генерала идти наперекор правящему режиму? Быть бы ему поуступчивее, выбрать путь непротивления, не оказался бы сегодня в таком одиночестве... Впрочем, он никогда не был непротивленцем. И тогда, когда шёл на прорыв в военную прозу вместе с такими же молодыми Владимиром Богомоловым, Константином Воробьёвым, Дмитрием Гусаровым, Василем Быковым. Как ледоколы, они взламывали толщу лакировочного льда над правдой войны. Сквозь брежневскую цензуру они донесли читателям уже на века психологическое состояние на войне солдата и офицера, тяжёлый окопный быт, жестокость и стойкость, любовь и ненависть, предательство и подвиг. И дополнило ли чем-то новым военную прозу нынешнее бесцензурное время? Ни роман Виктора Астафьева "Прокляты и убиты", ни роман Георгия Владимова "Генерал и его армия", ни эмигрантская проза Леонида Ржевского, Бориса Филиппова, Владимира Юрасова, Григория Климова не перевернули нашего представления о войне, сложившегося благодаря чтению военной прозы семидесятых-восьмидесятых годов. Мы не обнаружили никакой новой правды, лишь подкорректировали какие-то уже известные её штрихи... Писатель-фронтовик Юрий Бондарев высказался сполна в "Горячем снеге" и "Батальонах..." Кто-то хорошо сказал из окопников: все мы вышли из "Горячего снега"…