Страница 4 из 6
А сколько целомудренной сосредоточенности чиновников на собственном недохапе в этом таинственном и безмолвном возвращении разрушенного памятника Жуковскому в Александровский сад!
Кто говорит, что памятник разрушен? Да вот он стоит, ещё краше, чем прежде. И орлы на ограде Александринского столпа, тоже скоро будут отлиты и установлены.
Ничего не произошло здесь! Всё, как прежде. Дворцовая площадь — лето-то приближается! — готова к устройству новых коммерческих аттракционов.
Михаил Дудин писал, что "поэзия и судьба Василия Андреевича Жуковского оказывает влияние и на наше время. Она оживает, и цветёт, и просвещает наши души своим неиссякаемым благородством, и зовёт нас к совершенству, заставляя быть достойными своих великих предков в нашей жизни, полной своих нужд и печалей, поисков своих путей к человеческой радости. Поэзия бессмертна. Она создаёт в конечном результате своего действия нравственную атмосферу творческого духа народа и времени. Судьба и поэзия Василия Андреевича Жуковского верно служат этому. Надо беречь его наследие, чтобы искать в нём и сами истоки нравственных начал, и силу для их продолжения в нашем времени".
И, наверное, в этом и заключается разгадка того, почему выстоял Ленинград в страшные годы блокады, почему одержал Советский Союз победу в Великой Отечественной войне…
Да потому, что чувствовали защитники Родины необходимость искать истоки нравственных начал, и находили в себе силы для их продолжения, как бы трудно не приходилось им. Без этого поиска не возможна никакая Победа. Об этом и надобно помнить нам всем, чтобы и вся наша страна не превратилась в памятник чиновничьей безнаказанности и беспределу.
Александр Городницкий
ПАХНЕТ ДЫМОМ ОТ ПАВШИХ ЗНАМЁН
"Мы здесь, в Севастополе, в легендарном Севастополе, в городе русской славы, который прославился победами на протяжении всей истории нашей страны. Сегодня мы должны говорить о многих процессах, которые оторвали Севастополь и Крым от России. Это — незаслуженные процессы, нанесшие острые раны сердцам русских людей, которые не заживают до сих пор"
"Холодная война окончилась, но холодная волна дует в сторону России"
"Здесь, в Крыму дали хороший урок. Те силы, которые нам противодействуют, были снова сброшены в море" (об антинатовских акциях крымчан прошлым летом)
"Русские люди здесь в Севастополе должны чувствовать, что есть Родина, которая его не забывает"
"Севастополь — особый город.
В душе, сердцах и памяти россиян Севастополь — это город вечной российской славы"
"Россия намерена решать вопрос принадлежности Севастополя в пользу того государственного права, которое имеет Россия по отношению к своей военно-морской базе в Севастополе"
2-ая полоса
ПАМЯТЬ
Семён Шуртаков БУХТА ВСТРЕЧИ
Семён Шуртаков
БУХТА ВСТРЕЧИ
Мои и Виталия Маслова жизненные пути-дороги перекрестились в 1960 году, если и не на краю света, то уж определённо на краю земли — в той географической точке России, где великая сибирская река Лена впадает в Ледовитый океан. Меня занесло туда задание московского журнала, заинтересовавшегося, как идёт "прирастание России Сибирью", а Виталий нёс службу на гидрографическом судне с поэтическим названием "Иней", которое на ту пору оказалось в той самой точке — бухте Тикси.
Местное начальство приезд писателя в столь дальний угол посчитало явлением редкостным, едва ли не уникальным, и в просторном доме культуры устроило многолюдный литературный вечер, в котором только ответы на вопросы из зала заняли больше часа. Именно этот вечер и оказался тем перекрёстком, о котором сказано выше, а так то ли я попал бы на "Иней", то ли нет — в Тиксинском порту бросают якоря десятки разных кораблей…
На другой день Виталий вместе со своим товарищем Иваном Жилиным пришли ко мне в гостиницу. Пришли, естественно, не с пустыми руками, а с рукописями.
Знакомимся. Иван и в том, как ведёт себя, и в стихах — весь нараспашку. В разговоре за словом в карман не лезет. Вообще-то открытость — исконная черта русского характера и, наверное, скорее положительная, чем отрицательная. Но говорить он торопится и частенько с его быстрого языка слетают слова легковесные, не продуманные, а как бы первые попавшие. Такая же картина и в стихах: даже при беглом прочтении их резали глаз неточность, приблизительность, а то и полное несоответствие многих слов и образов.
Виталий сдержан во всём: и в слове, и даже в жесте. Речь его медлительна, словно сквозь тяжёлые жернова сначала проходит, прежде чем словесную форму обретает. Но уж скажет — как припечатает. Если же кому-то то или другое из сказанного оспорить захотелось, что ж, он выслушает, но на твои доводы, в свою очередь, приведёт новые доказательства правоты собственной точки зрения. Среди его стихов немало было достаточно серьёзных по своему содержанию. Однако им не хватало той поэтической лёгкости, которая только и делает вроде бы обыкновенные слова — поэзией. Не лучше обстояло дело и с прозой. В прочитанных мною записях будто солнечными пятнами в заповедном лесу проступали отдельные картины, пейзажные зарисовки, попытки постижения человеческих характеров. Но всё это было не более чем подступами, попытками выразить в слове увиденное и пережитое. По всему чувствовалось, что человеку есть что сказать, но он пока ещё не умеет, не знает, как это сделать. Перед начинающим литератором как бы простиралась длинная и отнюдь не гладкая, с многими колдобинами, дорога — дорога обретения своего собственного языка, своего, лишь тебе одному присущего, стиля. И по этой дороге Виталий делал ещё только первые, самые первые шаги.
Разумеется, я не собирался запугивать парня великими трудностями пути, который он выбрал. Но в то же время и хвалить его пока было не за что, памятуя, что горькое лечит, а сладкое калечит. Так что будем считать, что у нас тогда, в бухте Тикси, просто состоялся серьёзный мужской разговор.