Страница 31 из 36
Он любит жанр баллад, короткие поэмы, его поэзия сюжетна. Но это скорее не сюжет его жизни, а сюжет родной земли, сюжет ХХ века. И меня всегда радует его жизнелюбие, как его давний герой, дед с плечищами шире двери, он никогда не приемлет сокрушения. Желаю ещё долгие годы это жизнелюбие ему сохранять.
Шёл дождь — как ослик, семеня.
Густели в сумраке вершины.
Ночные завихри лещины
Переполняла щебетня.
Но птиц тесня, из-за плетня
Неслось хмельно-полусерьезно:
— Любите, женщины, меня
сегодня — завтра будет поздно!..
Андрей Рудалёв ПОПЫТКА АПОЛОГИИ
Писатель — личность, по определению стремящаяся к некоторому, пусть ощущению, пусть иллюзии, пусть видимости, но свободы. Любые внешние обязательства, как правило, его тяготят. Проще быть отшельником, человеком не от мира сего, заниматься бесконечной саморефлексией и творить.
Так, по крайней мере, спрос меньше. Отсюда и такие понятия как литературное направление, течение, группа для писателя терпимы, пока не прилагаются к нему самому. В этом видится прямое покушение на его творческую индивидуальность. Если огрубить, то хочется в определенной ситуации побыть, что называется, без рода и племени, творческой единицей без определенного литературного места жительства. Кода ты сам по себе, ты неповторим, оригинален, глубокомысленен, мистически непознаваем.
Так получилось и с понятием "новый реализм", не так давно введённым в литературный обиход. Сколько его склоняли, сколько куражились… Рассуждают достаточно здраво, камня на камне не оставляя от аргументации апологетов. Проблему для теоретиков этого направления составляет ещё и то, что сами авторы, записываемые под "новых реалистов", истово открещиваются от этого.
На мой же взгляд, появление этого понятия чуть ли единственное позитивное проявление критической мысли за последние годы. Может это и звучит чрезвычайно пафосно, но кроме толчеи воды в ступе, да перетягивания каната на предмет жива или мертва литкритика, погибла или возродилась из пепла сама литература, она мало что смогла предложить. Заявив об этом направлении, критика, по сути, начала возвращаться к реализации основной своей функции, продираясь сквозь лес рекламно-пиаровских задач.
Не так давно мне попалась на глаза небольшая интернетстатья Романа Сенчина "Не стать насекомым". Удивительным образом она отразила и моё видение ситуации, предупредила о возможной опасности литературного застоя в положении внешнего благополучия: "Ещё два-три года назад я был уверен: вот пришло в литературу новое поколение — поколение двадцатилетних, — и сейчас начнется. Эти ребята писали мощно, ярко, откровенно, в хорошем смысле нелитературно; казалось, их вещи способны вернуть слову вес и ценность, подарят нам новых героев, героев активных, живых, стремящихся изменить мир. Повеяло новыми шестидесятниками…"
"Но перелома всё не наступает. И, кажется, благоприятный момент упущен. После череды громких дебютов двадцатилетние или замолчали, или, что хуже, стали писать традиционно".
Это явление Сенчин обозначил как "привыкание к жизни". То что мы еще недавно обозначали эпитетом "новый" уже плотно вошло в привычку, ещё немного и станет дряхлым, ветхим, каким-то заскорузлым недоразумением.
"Люди, из поколения в поколение, проходят период бунта, а затем становятся теми, против кого направлен бунт следующих," — пишет Роман.
Действительно, сформировалось и оформилось молодое-новое поколение литераторов. Многие ярко, громко, смело заявили о себе. Произведения ещё недавно никому не известных авторов активно печатаются в авторитетнейшей журнальной периодике, издаются книги… Ситуация может показаться более чем благостной.
Не хотелось бы так думать, но порой создаётся впечатление, что подспудно куётся новая литературная номенклатура, взлелеянная похвалами и чрезмерным вниманием. За разговорами о прорыве, новизне и большими ожиданиями может следовать банальный исход: кристаллизация новой герметичной литературной элиты и не более того. На мой взгляд, против этой унылой и тривиальной перспективы направлена статья Сенчина.
Вместо прорыва, бунта, протеста — "привыкание к жизни". Вместо удивления и радости, страсти и тоски по жизни, начнётся унылое инерционно-конъюнктурное движение. Звёздочки загораются, движутся по направлению к небосклону и где-то на подступах теряются в однородной массе. Хотелось бы верить, что этот феномен — "новая литература", взращённый в новом тысячелетии, не превратится только лишь в раскрученный бренд. Новое поколение не должно потерять ощущение новизны, моложавости, энергии и напора, открытости жизни и интуиции предчувствия нового слова. Оно призвано формировать духовные ориентиры времени, взращивать фундаментальную национальную идеологию, образ культуры будущего. Задач слишком много, чтобы тешить себя игрой в бисер. А пока новое поколение, действительно, мало что сделало. Но мы всё еще ждём и надеемся, что наши большие надежды будут оправданы.
После этой небольшой заметки у того же Романа Сенчина появляется рассказ с недвусмысленным названием "Новый реализм". Если это не манифест, то что? Панегирик? Если не новое дыхание, то что? Заколоченные ставни полуразрушенной хижины?
Поставил ли Роман Сенчин точку на этом направлении, закрыл вопрос или это запятая с многоточием?
Рассказ ведётся от третьего лица, в главном герое — литераторе Романе Валерьевиче без труда угадывается сам автор. Сюжет прост: встреча и разговор с иностранками, проявляющими интерес к современной русской прозе. Всё что описывается — было десятки раз уже пережито Романом Валерьевичем, всё вошло в привычку, движется по накатанной за исключением приключившегося вдруг казуса: одна из участниц встречи — беременная румынка, упала в обморок, вызванный выкидышем.
"Новый реализм" — основной предмет беседы, может показаться чрезмерно заезженной пластинкой. Это уже определённое, выработанное до автоматизма умение отвечать на традиционные вопросы. Ритуал повторяется снова и снова и автору ничего не остаётся делать, как рядиться в одежды, которые на нём хотят видеть. В итоге "новый реализм" предстаёт аллегорической картиной выкидыша, произошедшего во время беседы. После чего уже ни он, ни автор стал уже совершенно не интересен. Перед уходом героя с потолка падает кусок старинной штукатурки, уже отжившей свой век…
Лично для Романа Валерьевича "новый реализм" начался с услышанной где-то случайно брошенной фразы: "Только какой-нибудь новый реализм способен спасти русскую литературу!" Чем же он является в заученной трактовке героя рассказа и в чём заключается этот сотериологический проект? Во-первых, это поколенческий признак свободных писателей, стоящих вне идеологических рамок, сформировавшихся в промежутке между распадом СССР и становлением новой российской государственности. Ну, а дальше некоторые стилистические черты, особенности художественного видения:
1. "в своих произведениях я обращаю внимание на то, что литература обычно обходит стороной. Разные житейские проблемы, неурядицы, нехватку денег, часто перманентную. И — нереализованность идей, мечтаний. Во-от… Наша жизнь вообще, если задуматься, состоит из череды мелких неприятностей";