Страница 3 из 40
Увидев за спиной администратора полочку с книгами и информативными листовками, я попросил дать мне книгу о кладбище. На шестой странице книги нашел: "Vladimir Petcherine, 1885: Russian Priest, prosecuted for buming versions of the bible which he found unacceptable when serving in Dun Laoghaire; later Chaplain to the Mater Hospital" . Книгу я, конечно, купил. В книге был указан и район захоронения, уже никакая администрация кладбища мне была не нужна, но всё же я указал на ссылку о Печерине в их же книге администратору кладбища. Та стала оправдываться, что в книге дана итальянская транскрипция фамилии с "е" на конце, и поэтому компьютеры давали отрицательные данные о его захоронении. Мой сын гневно решил, что всё это делается сознательно, супротив России, не может быть, чтобы за эти годы никто и никогда не спрашивал место захоронения столь знаменитого русского беглеца. Я же думаю, что никакого заговора кладбищенских служащих против русских не было, скорее всего ленивые дамы (такие же ленивые, как и в России) не захотели проводить более подробный поиск, ткнули пальцем в компьютер и выдали ответ.
Но тем не менее было в этом отказе от определения места захоронения Владимира Печерина нечто определённо мистическое. Такова была его судьба во всём. Его изгоняли и изгоняют отовсюду. А откуда не изгоняют, он сам со временем уходит.
К тому же я боялся, когда кладбищенские дамы выдали нам отрицательный ответ, что и на самом деле памятник Владимиру Печерину с кладбища убрали. Ибо под памятником никакой могилы нет. Он и спустя сто лет после смерти не по своей воле оказался беглецом со своего места захоронения, беглецом с исторического кладбища. Дело в том, что в период массового советского диссидентства Владимир Печерин стал вновь популярной фигурой в мировых СМИ, о нём писали книги и диссертации известные советологи и политологи, его проклятие России:
Как сладостно отчизну ненавидеть
И жадно ждать её уничтоженья.
И в разрушении отчизны видеть
Всемирного денницу возрожденья!
– стало чуть ли не гимном всех русофобов, которым потворствовали и влиятельнейшие силы западного мира. Вынужденно вспомнили о давно захороненном русском католическом монахе и руководители ордена редемптористов, с которыми наш беглец рассорился ещё при жизни, решительно выйдя из этого строгого и сурового католического ордена. Судя по его письмам, он готов был целиком отказаться от католичества: "Все ирландские священники … разделяют все невежественные предрассудки и дикие страсти своего класса..." Из ордена редемптористов он перешёл в ещё более суровый орден траппистов, из ветви древнего, основанного в одиннадцатом веке, цистерцианского ордена. Но и там он долго не выдержал: "где вся жизнь проходит в пении псалмов и земледельческих работах – там мысль удушается и совершенно исчезает – человек падает ниже скота и живёт уже какой-то прозябательной жизнью". И вот после извлечения из забытия, редемптористы вернули своего бывшего монаха посмертно в свои ряды и спустя сто шесть лет спокойного упокоения перезахоронили 1 мая 1991 года из Гласневинского кладбища на участке, отведённом для редемптористского ордена на новом дублинском кладбище Динсгрейндж. Извлекли из русского одиночества и посмертно посадили в свою братскую клетку, залитую цементом. Вот уж судьба беглеца, никак не желающая заканчиваться даже после смерти. Под старинным памятником Гласневинского кладбища – зловещая пустота. А там, где сейчас его бренные косточки, никакого памятника, залитая цементом площадка и плита с упоминанием его имени. Не зная о ней, но мистически чувствуя пустоту под гласневинским памятником, и указали мне администраторши кладбища на отсутствие могилы именитого русского беглеца.
"Как сладостно отчизну ненавидеть…" – я сам ещё в советские времена не раз приводил эти ужасающие каждого русского строчки как знак торжествующей русофобии. Не отказываюсь от этого и поныне, но… к осуждению этих строк ныне добавлю и осуждение их самим Владимиром Печериным, назвавшим их откровенно "безумными".
Загадочны судьбы русских русофобов, вот уж поневоле вспомнишь упование Христа на покаяние грешников, вспомнишь библейскую легенду о праведниках одиннадцатого часа. Самый близкий пример для сравнения с Печериным – тот же Андрей Донатович Синявский с его "Россия-сука". И последние годы его жизни, когда Синявский рвался на баррикады 1993 года, осыпая проклятьями ельцинский разрушительный режим, печатаясь в газете "День", приходя к нам в редакцию на обсуждения, голосуя на всех выборах за комунно-патриота Геннадия Зюганова. А перевороты в сознании Владимира Максимова с его "Теперь меня с газетой "День" ничего не разделяет", в сознании Александра Зиновьева, от русофобских "Зияющих высот" пришедшего к воспеванию сталинской державы? Русский Савл почти с неизбежностью становится Павлом. Можно вспомнить и судьбу Чаадаева, его потаённые русские мысли.
Я бы не стал всё-таки живописать приключения постоянного беглеца Владимира Печерина, если бы он, к тому же, ни стоял у истоков газеты "День", не нашей, а давней – аксаковской. Он посылал свои письма Ивану Сергеевичу Аксакову и тот, пламенный славянофил, печатал их на страницах "Дня". Да и сами "Замогильные записки" не случайно же замалчиваются нашей либеральной прессой. Они небольшие по размеру, думаю, мы сумеем познакомить с ними полностью наших читателей. Кроме этих ужасающих строк "Как сладостно отчизну ненавидеть", наши либералы в творчестве Владимира Печерина ничего знать не хотят, ибо весь поздний Печерин с его набожностью, с его тоской по России – приговор и живой пример всем нынешним и будущим беглецам с русской душой. Можно ненавидеть власти, правителей, церковных олигархов, но русскому нельзя уйти от своей русскости, от своей русской души.
Впрочем, скорее всего к старости Владимир Печерин вернулся к идеалам своей юности, когда он жаждал умереть за отечество. Не забудем, что и свой блестящий литературный талант поначалу будущий беглец оттачивал в булгаринском консервативно-охранительном журнале "Сын отечества", печатая там переводы Шиллера. Выбирая между пушкинским "Борисом Годуновым" и "Рославлевым…" Загоскина, он предпочитал пламенного реакционера Загоскина: "Поистине, Загоскин – новый Прометей, сумевший уловить божественную искру русской народности: душа воспламеняется, сердце бьётся, когда видишь утраченные черты подлинного национального характера". Он явно формировался в России как поэт консервативной русской ориентации:
Где ты, где, святая Русь?
Где отцов простые нравы?
Где живые их забавы?
Ах! Куда ни оглянусь –
Племя хладное, чужое
Подавило всё родное…
Где ты, где, святая Русь?
Националистические русские идеи, явно господствующие в первых его литературных опытах, требовали и объяснения, что за хладное, чужое племя давит на все народные русские традиции. Он явно и достаточно остро высказывает своё негативное отношение к чужим народам, заселяющим его Россию и определяющим имперские порядки, будь то немцы, французы или евреи.