Страница 18 из 40
И самое ценное в этом поколении, самая важная на шкале его ценностей мера отношения к миру – выражены в этих строках поэта:
С колыбельным сном
мне сказки сказаны,
с молоком грудным
мной песни впитаны,
но за чёрный хлеб,
что больше истины,
я прольюсь слезою
благодарственной…
Не всегда удаётся ему хаос превратить в гармонию, читатель порою слышит, как в шестерёнках его поэзии скрипит песок быта, того житейского сора, за которым не видно света бытия. Но читать даже такие стихи интересно, потому что почти физически чувствуешь в них муки преодоления поэтом хаоса жизни, забытовлённой повседневности:
Чёрный ворон на белом снегу,
чёрный лес под блистательным небом
да село – на другом берегу,
за версту, утопает под снегом…
Что бы там ни было, но рядом с "черным вороном" – всегда есть "белый снег", над "черным лесом" – "блистательное небо", а где-то рядом, пусть даже "на другом берегу", есть родовое тепло родного села, пусть и заметённого позёмкой…
Читая Владимира Миронова, странно сознавать, что Россия так мало знает сегодня самобытных своих поэтов. Но это, как говорится, привычное дело в наших палестинах. Одного, глядишь, прославят и убьют, другого не заметят, пока он жив, а потом спохватятся, да поздно. Но, слава Богу, не в характере русского поэта таить обиду. И если вырвется у него наболевшее да накипевшее слово, то затем лишь, чтобы охолонуло сердце, передохнув для новой боли и новой любви:
И боль с тоской непостижимой
ударит в сердце свысока,
что мы для родины любимой –
как два пустые колоска…
Ей было – вспомни! – не зазорно
нас гнуть, погибельно трясти…
Но, ветром выбитые, зёрна
сумели в камне прорасти.
P.S. К сожалению, эта статья оказалась пророческой. Вскоре поэта не стало...
Антон Железный ВЕЧНОЕ СОЛНЦЕ
***
Порою во сне вижу я виноградные грозды,
И знойные девы там кружатся в танце безмрачном,
Рука ювелира на бархат просыпала звёзды,
Они, как каменья, повисшие в небе прозрачном.
А сверху созвездья, как будто пещерные друзы,
Летят в опрокинутом море случайным узором,
И я, как Персей, раскрывающий тайну Медузы,
Боюсь разглядеть, что таилось за каменным взором.
Мне снится кустарник, высокие стены оплётший,
И золото кос обитающей здесь Рапунцели,
Как гулкие звуки, срываясь с заброшенных лоджий,
Смолкают, едва не достигнув неведомой цели.
Мне снится таинственный лес – неподкупная стража,
Где чей-то невидимый палец танцует над спуском,
Мне снятся донжоны и профиль готических башен,
Что медленно тает на жарком песке андалузском.
Мне снится заманчивый вкус приворотного зелья,
И как загораются звёзды холодным неоном,
Как грохот прибоя колышет подводную зелень,
Которая тихо смыкается над галеоном.
Я слышу во сне колыбельные будто напевы,
Забытые мной по каким-то неясным законам,
Мне снятся слова, что поёт обречённая дева,
И сумрак от крыльев зависшего в небе дракона.
И воин мне снится в горячке проигранной битвы,
Дарящий сопернику смерть в кровожадном веселье,
И свет от лампады и тихие чьи-то молитвы,
Звучащие ночью глубокой в монашеской келье.
Я слышал признанья, в них чудились лживые тени,
И голос, в нём слышалась исповедь, клятвенно-твёрдый,
Но я просыпаюсь, и блекнут, и вянут виденья –
Как будто клинок, в паутине сомнений истёртый.
Забыты виденья, и вспомнить их очень непросто
В кабацком угаре, в клубящемся дыме табачном...
Порою во сне вижу я виноградные грозды,
И знойные девы там кружатся в танце безмрачном...
***
Ветер, мальчишка, от тучи след,
Речки синяя лента,
Вдумайся, все это звёздный свет,
В точку сведённый кем-то.
Свет, мы одна из его одежд,
В нас он горит, как порох.
Светлая путаница надежд,
Чувств безымянных ворох.
Ветер, скамейка, с линзой в руке
Мальчик выводит строчку.