Страница 18 из 33
И духовные меры не привели ни к какому результату!"
Курлов потребовал от Стремоухова послать на штурм монастыря полицию.
"Предлагаю к неуклонному и немедленному исполнению. Прикажите наряду полиции ночью войти в монастырь, схватить Илиодора. Заготовьте сани и шубу и по Волге отправьте его в Х."
"Неисполнимость приведенного распоряжения била в глаза, — вспоминал Стремоухов. — Как будто бы наряд полиции мог войти в монастырь и взять Илиодора, как барана. Ворота запирались на ночь. Везде были поставлены караулы, как в осажденной крепости, с дубинами и огнестрельным оружием. При малейшей тревоге вся собравшаяся в обители толпа всколыхнулась бы, как один человек. С колокольни забили бы в набат и много тысяч поклонников Илиодора, находившихся еще вне стен монастыря, потекли бы к месту происшествия, имея во главе епископа Гермогена со Святым Крестом в руках. Полиции в лучшем случае пришлось бы позорно ретироваться, а в худшем случае быть избитой или даже перебитой. Пришлось бы вызвать войска."
Стремоухов полагал, что Курлов (впоследствии ответственный за провальную охрану Столыпина в Киеве во время покушения на русского премьера 1 сентября 1911 года) действовал в данном случае не столько против Илиодора, сколько против Столыпина.
"К чему привело бы точное исполнение мною требования Курлова? К громадному скандалу. Кровавые события в Царицыне были бы на руку всем недоброжелателям Столыпина, и справа, и слева, и пользуясь ими, министру мог быть нанесен последний удар."
Независимо от того, прав или нет был губернатор в своих предположениях, ситуация казалось безвыходной.
" — Так передайте его императорскому величеству, самодержцу всероссийскому, что я в Новосиль не поеду, ибо знаю, что это — воля не его, а насильника Столыпина… Не уступлю ему, врагу Божьей церкви! Никогда не послушаюсь: ни царя, ни Синода…", — выкрикнул Илиодор флигель-адъютанту Государя А.Н. Мандрыке, посланному в Царицын для улаживания конфликта и уехавшему ни с чем. А в скандальную историю опять вмешался Распутин.
"… ко мне стали поступать копии телеграмм от епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора к Распутину, причем за иеромонаха телеграммы подписывал его брат студент Труфанов. В этих депешах означенные лица просили Распутина хлопотать за них, а тот в своих ответах успокаивал, давая надежду на благоприятный исход дела", — вспоминал Курлов, хотя сам Илиодор свое обращение за помощью к Распутину отрицал…
… В феврале 1911 года в официальном органе Синода журнале "Русский инок" появилось сообщение о том, что приказом № 450 от 20 января 1911 года "иеромонах Царицынского Свято-Духовского монастырского подворья Илиодор назначен настоятелем Новосильского Свято-Духовского монастыря, Тульской епархии". 31 марта Синод постановил уволить Илиодора от должности настоятеля Новосильского Свято-Духова монастыря и за самовольный отъезд назначить двухмесячную епитимию "в пределах таврической епархии".
Однако на следующий день после отказа Илиодора покинуть Царицын и ввиду неизбежности полицейской акции Государь наложил резолюцию: "Иеромонаха Илиодора, во внимание к мольбам народа, оставить в Царицыне, относительно же наложения епитимий предоставляю иметь суждение Св. Синоду".
Существует также текст телеграммы, подписанной императором: "Разрешаю иеромонаху Илиодору возвратиться в Царицын на испытание в последний раз. Николай".
Таким образом, государство в очередной раз отступило, и мятежный монах оказался сильнее не только губернатора, но и премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина и Священного правительственного Синода во главе с обер-прокурором Лукьяновым…
(газетный вариант)
Николай Шипилов КРЕСТ
ИКОНА ВРАТАРНИЦЫ
Неугасимо горит лампада в соборном храме!
Ах, рассказать бы про все, как надо, умершей маме!
В соборном храме Ксиропотама поют монахи.
Поют монахи — ты слышишь, мама? — в священном страхе.
Паникадило и круглый хорос, орлы двуглавы…
Неугасимо горит лампада, горит, качаясь…
Когда то было? Младая поросль в зените славы.
С утра — ко храму, твердя молитву, в пути встречаясь.
Никто не ведал, никто не видел — плескалось масло,
Оно плескалось, переливалось, не зная края.
И следом — беды, как те акриды, и солнце гасло,
И конь у прясла всё ждал хозяев, уздой играя.
Изогнут хорос, как знак вопроса, под гнетом мессы.
Младую поросль секут покосы — играют бесы.
О, как мы слепы, людское стадо! Но всяк ругает
То — ясно солнце, то — сине море, вино ли, хлеб ли.
Кто ж наделяет огнем лампаду? Кто возжигает? но все ослепли…
Поют монахи… Поют монахи… Коль слеп, так слушай.
Запрись дыханье, утишись сердце — Дух Свят здесь дышит.
Святые горы, святые хоры, святые души
Не слышит разум. Не слышит сердце. Ничто не слышит…
Горят усадьбы, как в пекле ада — ребенок замер.
Гуляют свадьбы. Плюются в небо — ребенок в двери.
Ах, рассказать бы про все, как надо, умершей маме!
Да на Афоне я сроду не был — кто мне поверит?
Я был поэтом. Умру поэтом однажды в осень.
И напишу я про все про это строк двадцать восемь…
ОКТЯБРЬ
Октябрь, октоврий, листопад.
В лесу полно грибов опят.
В осенних дуплах совы спят —
Зазимовали.
Лишь дятла стук раздастся вдруг,
Да пробежит в испуге жук —
Последний круг, мой милый друг.
А я — едва ли…
Как две зеркальные луны,
Мои ладони холодны…
Ах, если б ласточки весны
Меня позвали!