Страница 12 из 37
Процитировав из Большаковой фразу о том, что в "деревенской прозе" на первый план выдвигается "признание самоценности Жизни как таковой", мнящая себя великим патриотом Гапон морализирует: "…существуют такие понятия, за которые человеку и жизнь отдать не жалко: за Родину, за веру, за близких, за истину, за свободу и т.д. Выходит, что жизнь — не самоцель" (курсив мой. — А.Р.).
Но, во-первых, человек отдает жизнь не за понятия, а за то, что эти понятия обозначают, а, во-вторых, "самоценность" и "самоцель" — вещи всё-таки разные.
Так кто же слеп? Гапон, увидевшая в "Последнем поклоне" "роман-издевку"? Или же Большакова, которая в своем открытом письме, по существу, повторила мысль Чаадаева: "Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклонённой головой, с запертыми устами"? Е.Гапон, упрекнувшая Большакову в том, что та "не считает, — цитирую опять же Гапон, — религиозную веру основой русского менталитета", или А.Большакова, утверждающая, что по своей природе "человек — существо глубоко религиозное" (см. "Литература, которую вы не знаете" /ЛГ № 11, 2005/), что "человек без Веры — ничто. Он кто угодно: зомби, биологическая машина, придаток к компьютеру, винтик в бюрократической системе, песчинка в жерновах государственной мельницы, "общественное животное", но только не Человек, созданный по образу и подобию Божьему" (см. "Феноменология литературного письма: о прозе Бориса Евсеева". М.,2004. С.124,130, где, кстати, тоже затрагивается астафьевская концепция войны). И в работах Большаковой о "деревенской прозе", которые якобы читала Гапон, черным по белому написано: "В задачи настоящего параграфа не входит разбор религиозных идей деревенской прозы, анализ которых чрезвычайно затруднен в связи с подцензурной ситуацией 1960–1980-х гг. К тому же исследование, к примеру, категории соборности как явления религиозного мироощущения русских, уже проведено на материале творчества одного из ведущих "деревенщиков" (см. Н.Нерезенко. Проблема национального самосознания в творчестве Ф.А.Абрамова. Автореферат дисс. на соиск. уч. степ. кандидата филол. наук. М., 1998). С другой стороны, проявления христианского сознания в деревенской прозе отмечены в разборе типологии праведничества (см. параграф 1 гл. II, параграф 3 гл.III) и в некоторых других местах диссертации. В целом же это — тема отдельного фундаментального исследования ("Феномен деревенской прозы: вторая половина ХХ века". Диссертация на соискание уч. степ. доктора филол. наук. М., 2002. с. 276).
Создается впечатление, что либо Е.Гапон писала свою статью в состоянии полной невменяемости, либо кто-то еще более невежественный попросту сочинил за нее сей текст, состряпанный по принципу: если "Последний поклон", то, значит, — последнее произведение Астафьева, "поздний Астафьев", уже "ставший другим". А образцом творчества "раннего Астафьева" названа… "Царь-рыба" — произведение, написанное уже после "Пастуха и пастушки", "Оды русскому огороду" и первых изданий "Последнего поклона".
И уж совсем кощунственно звучит утверждение Гапон, что, "создав "Последний поклон", В.П.Астафьев …ничего выдающегося не сделал ни для истории Отечества, ни для истории русской литературы". Ну и ну! И это пишет "специалист", защитивший кандидатскую диссертацию?! Заглянула я в эту "диссертацию":
"В.Белинский является основоположником так называемого вульгарного толкования личности в литературе"; "Наверняка этому кавказцу вернулось бы то горе, которое он причинил семье Воротниковых. А в итоге насильник, по большому счету, умер, так и не испытав чашу заслуженных страданий… Не смогла распутинская женщина (имеется в виду героиня последней повести В.Распутина "Дочь Ивана, мать Ивана". — А.Р.) сама духовно преобразиться и направить в нужное русло вторгнувшееся в жизнь семьи горе" (Гапон Е.С. "Художественная концепция личности в творчестве В.Г.Распутина 1990-х–2000-х годов". Армавир, 2005. с.81, 92).
И такое пропустила ВАК?!
Не хотелось бы, конечно, язвить, но напомню: в истории нашего Отечества уже был один Гапон. Неужели у него появились последователи?
Анна Ширяева С ЛЮБОВЬЮ К РОССИИ
Игорь Гамаюнов. Однажды в России. — М.: Молодая гвардия, 2005. — 357 [11] с.
У известного журналиста, который более четверти века проработал в "ЛГ" и продолжает там трудиться, ведя сложнейший отдел "Общество", вышла новая книга очерков. Большинство из них в этой газете и опубликовано. И не стоило бы, как говорится, огород городить, и перечитывать тексты 5-10 и даже 13-летней давности, если бы не принципиальная позиция одного из ведущих журналистов сначала коммунистического, потом архилиберального, а последние годы умеренно консервативного органа печати.
Все 38 очерков посвящены мучительно уходящему смутному времени (о чем и гласит подзаголовок) и продиктованы неподдельной любовью к Отчизне. Да не побоимся столь высоких слов. Об этом и эпиграф ко всей книге: "Да хранит тебя Бог, наша малознаемая нами Россия!", взятый из "Театрального разъезда" Николая Гоголя.
Пересказывать прихотливые сюжеты вряд ли имеет смысл, заинтересовавшиеся могут отыскать книгу (тираж все-таки не такой и малый по нынешним временам — 1 500 экз.), стоит только отметить, что все очерки строго документальны, в основе каждого лежит подлинная история, участником которой на том или ином этапе или же свидетелем всегда был автор. Поэтому совершенно правомерно включение в ряд текстов тех или иных интервью.
Главные вопросы, поднимаемые в книге: продолжает ли катиться страна в пропасть или потихоньку карабкается в гору, а также — что ожидает всех нас в ближайшее время: катастрофа или возрождение, всеобщий хаос или жёсткий порядок?
Думается, читатель примерно представляет себе ответы. Но то, что происходило на протяжении последних 15 лет, не только зафиксировано острым и точным пером репортёра, но и есть немало конкретных предложений о путях выхода из кризиса, например, мероприятия по защите судебных свидетелей.
Читается книга на одном дыхании, практически все очерки — документальные детективы. В своем отзыве, помещенном на задней крышке переплета, Георгий Вайнер охотно свидетельствовал, что многочисленные русские газеты от Нью-Йорка до Сиднея с удовольствием перепечатывают их, борясь за увеличение тиража, ведь они остросюжетны настолько, насколько горазда на выдумку сама жизнь. К слову, Игорь Гамаюнов не лишен и художественной жилки, у него выходило немало повестей, а также роман "Капкан для властолюбца".
В заключение, еще раз поздравляя с книгой автора, а заодно и с недавним днем рождения, можно разве что попенять за несколько преувеличенный оптимизм по части разрешения чуть не всех проблем и изжития чуть ли не всех недостатков, но по-человечески всё это очень понятно.