Страница 3 из 43
На другой день вернулись в Венецию, решили в Милане не задерживаться, и лекция в Ка Фоскари ждала, и Милан после Венеции казался каким-то индустриальным чудовищем. Тем более в самой Венеции своих два оперных театра. И уже через день в "Ла Фениче" мы слушали оперу "Жид" или "Юде", не знаю, как и перевести, чтобы никого не обидеть. Музыка Фроменталя Халеви, либретто Скриба, католическая опера 1835 года, естественно, по тем старым католическим меркам отнюдь не в пользу евреев. Дирижировал знаменитый Гюнтер Крамер. Сюжет классический, всё те же Ромео и Джульетта, но коллизии совсем иные. Два мира, два разных понимания духовных и нравственных ценностей. В результате — трагедия.
Всё остальное прошло уже в привычном познавательном режиме. Антикварные лавки, острова Мурано и Бурано, море веницейского стекла, изумительного и неповторимого, сколько смог — привёз с собой, ибо это — навсегда часть Венеции, её неповторимый стиль и в одежде, и в мебели, и в стекле… От ёлочек до рюмочек, графика, книги, карты, сотни книжных магазинов в одной Венеции, и не только туристических, а антикварных, книг по истории, книг по искусству. Гондольер показывал нам каналы, пока не надоело. Плыть в Венеции на гондоле — это иные впечатления, вид на город, на дома и дворцы снизу, с воды. Такого впечатления на вапоретто — водном трамвайчике, никогда не будет. Волшебная единичка вапоретто — речного трамвайчика, это живительный импульс Венеции, каждые пять минут вапоретто отправляется по всем главным точкам Венеции. Мы жили совсем рядом с мостом Риальто и знаменитым рыбным рынком, там и питались свежей рыбой и каракатицами.
Много чудес перевидал, Венеция — одно из главных. К тому же — русский город. Основали венеды — праславяне, стоит на сибирской лиственнице, иначе бы Венеция затонула давно, да и одна из главных набережных — Славянская, берег славян, Рива Скьявони. Как утверждают историки, на венецианском портрете, изображающем Марко Поло, знаменитого венецианца, открывателя новых земель, в волосы путешественника вписана надпись "Марко Поло склавенин". И теперь ответьте на вопрос, почему на этой набережной любил останавливаться Иосиф Бродский? И гулять вечерами по улице Гарибальди, типично питерской улице? Всё время вспоминалось из Серебряного века, любимые строчки ещё школьного периода: "По каналам бледно-алым/ Я движением усталым/ Направляю лодку в море, к лиловатым берегам./ Замок дожей, непохожий, на всё то, что знал прохожий,/ Промелькнул, подобно тонким и воздушным кружевам./ Темно-синий город линий,/ Храм Джиованни Беллини,/ Храм великого творца./ По каналам бледно-алым/ Я движением усталым/ Плыл и плыл бы без конца..." Вот так и я плыл и плыл бы без конца.
В Венеции, конечно, можно вообще не ходить ни в какие музеи, наслаждаться самим дарованным свыше чудом. И всё-таки, как два контраста — Галерея Академии и музей Пеги Гугенхейм, который всегда стороной обходил Бродский, ненавидя всё абстракционистское современное искусство. Там собрана вся классика мирового авангарда, от нашего Кандинского и Бранкуси до Пикассо и Макса Эрнста. Они решили дать бой Венеции, они собирали лучшие силы. Думаю, один лишь зал Галереи Академии, зал великого Беллини, опрокидывает всё их войско. Они не то чтобы противны венецианцам и Венеции, они по-своему уютны, становятся по-домашнему симпатичны и вписываются в интерьер, как разукрашенная гондола. Но рядом с великим искусством Беллини или даже с залом Великого Совета Якопо Тинторетто во Дворце Дожей (да просто рядом с его фасадами), или Собором Сан-Марко с группой тетрархов весь мировой авангард становится лишь уютным интерьером, блестящим шедевром дизайнеров — не больше. Может быть, и мастерство у классиков авангарда не хуже, но нет того величия, нет духовности замысла, нет Божьего знака.
Венеция лишний раз доказывает: никакая сверхсовременная экспериментальная литература и живопись не страшны, они лишь становятся мелкой деталью оформления внешнего мира, а духовная жизнь великого искусства идёт по своим законам.
Само чудо Венеции — в неповторимых щелях-улочках, заканчивающихся с неизбежностью каналами. Мы жили в малюсеньком отеле Сан-Джорджио на Дела Манделла, с таких отелей и надо начинать знакомство с Венецией. Ибо пятизвёздочный отель до безобразия одинаков во всём мире, от Норвегии до Палестины. Также одинаковы и все глобалистские архитектурные замыслы. А тут я знакомлюсь и пью кофе с владельцем этого отельчика, он рассказывает о себе, я о России. Мы уходим от суеты мира, но оказываемся впереди него изначально, по замыслу величайшего земного проекта. Не случайно же в Венецию тянуло всех гениев мира, от Ричарда Вагнера до Петра Чайковского, от Бальзака до Пруста, от Наполеона до Петра Первого. Может быть, это и есть живительный мост из прошлого в будущее? Надо же, за всё то время, что я пробыл в Венеции, я забыл об автомобилях. Значит, можно жить и без них? Куда погрузился, в прошлое ли, или в будущее? Не знаю. Но я не против того, чтобы веницейское прошлое оказалось нашим будущим.
ВЕНИЦЕЙСКИЕ СТРОФЫ
Александр ПУШКИН
(из черновиков)
В голубом небесном поле
Светит Веспер золотой,
Старый дож плывёт в гондоле
С догарессой молодой.
Воздух полн дыханьем лавра.
..........................морская мгла,
Дремлют флаги Бучентавра.
Ночь безмолвна и тепла…
Пушкин в Венеции никогда не бывал, но в его черновиках остались чудные строки о ней. Русский поэт прекрасно чувствовал и сам город с его каналами, и будто въяве видел гондолу, украшенную изумительной резьбой, изображающей быка с человеческой головой — Бучентавра… Остатки старинного Бучентавра с гондолы дожа, на которой тот выезжал в море, бросая в воду кольцо, знак обручения Венеции с океаном, можно и сегодня встретить в музее Венеции.
Александр БЛОК
Венеция
Слабеет жизни гул упорный.
Уходит вспять прилив забот.
И некий ветр сквозь бархат чёрный
О жизни будущей поёт.
Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой сумрачной стране?
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?
Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,
Купец, рыбак иль иерей
В грядущем мраке делит ложе
С грядущей матерью моей?