Страница 39 из 40
с тобой, любимым, может приключиться
в мозгах сидит… тебе пора лечиться
и словно бы расплавленный свинец
вливать в себя целебное питьё,
довольно бесполезную микстуру,
любить с надрывом пламенную дуру
и с ней же обсуждать своё житьё.
и снова распадаться на куски:
на сердце, душу, печень, ноги, руки…
буквально подыхать от этой муки.
депрессия — сильнейший вид тоски.
зато и счастье тоже нам вредит.
сквозь слёзы мы влачимся тут веками.
не выбить никакими молотками
того, что от рожденья в нас сидит.
АЗИЯ ВНУТРИ
какие-то монголы по Арбату
туда-сюда гуляют не спеша.
им, видно, это нравится, монголам,
собою Третий Рим заполонить.
пока аборигены пребывают
в прострации, ждут осени, молчат,
довольно многочисленное племя
туристов мягко бродит по Москве.
сейчас туристов, в будущем — хозяев…
проснёшься утром, глянешь в зеркала
и от зеркал со стоном отшатнёшься:
там плоский нос и узкие глаза
и ничего славянского, святого.
ты — монголоид. Азия внутри
и Азия снаружи. и рука,
привыкшая креститься, вдруг замрёт,
и в голове задвигаются мантры.
почешешь пальцем жёлтое лицо,
по-тарабарски выбранишься матом
и снова ляжешь в мятую постель:
авось тебе приснится добрый сон.
ОБЫКНОВЕННЫЙ ФАШЫЗМ
гляжу вокруг: одни фашысты.
куда ни плюнь — везде фашысты.
а вдруг и сам я небезгрешен?
а вдруг палач? а вдруг фашыст?
ПАМЯТНИК
кто знает, графоман, не графоман…
танк на ходу, крепка на нём броня.
в сравненьи с тем, что я пишу стихи,
всё остальное — мусор и фигня.
всё остальное — битвы муравьёв,
роенье падких на съестное ос,
инстинкты рыб, мычание зверей,
сгоревший спирт, распавшийся колхоз.
всё остальное — мелочь, дребедень
в сравненьи с тем, что я здесь натворил.
пусть обо мне прокатится молва
от, скажем, Кёнигсберга до Курил.
но и молчанье — тоже хорошо,
когда тобой не бредит вся страна.
нет памятника лучше чем покой,
забвенье, неизвестность, тишина.
ПЕРВЫЙ СЕРЬЁЗНЫЙ СНЕГ
битьё машин в заснеженной столице.
избыточность железа на дороге.
я осуждён тобой за мат в стихах.
но неизбежно матерное слово,
пока горит душа, и целый мир
вокруг горит невидимым огнём.
и эта экстремальная езда
по донельзя заснеженной Москве
меня бодрит…
люблю, когда мне страшно.
и раздражаюсь, если тошно мне.
УТОЧНЕНИЕ БИОГРАФИИ
секунда сходит в вечность за секундой.
пыль покрывает книжные тома.
сильнее быт. гогочет и кружится
вся эта гжель, вся эта хохлома.
вся эта гжелка, ёлка, титька, палка.
оно наглей, чем вырванный язык.
я сомневаюсь в том, что исписался.
я к собственной депрессии привык.
быть камнем веселее, чем животным.
быть трупом веселее, чем дерьмом.
обычно я спокоен, как автобус,
и скромен, как лубянский костолом.