Страница 16 из 40
Моя позиция по этому вопросу всегда была антиазербайджанская, проармянская, а не антирусская. Я был на театре военных действий и честно описал то, что увидел, и кроме того, подошел и в историческом аспекте к этому вопросу. Потому что, на мой взгляд, из-за невежества наших руководителей (Горбачева) мы тогда теряли на Кавказе естественного союзника России — армян. В Карабахе (в отличие от остальной Армении) я в каждом доме, в каждой квартире видел массу русских книг, даже у крестьян, не говоря об их интеллигенции. Они все (в отличие опять же от "материковой" Армении) говорили по-русски лучше, чем многие русские, литературно говорили. Азербайджанцы же вели себя на этой земле как варвары, как и положено мусульманам на древней христианской земле.
Я помню, как через какое-то время как главный редактор я был приглашен в азербайджанское посольство (это возле Моссовета) на прием. После некоторых колебаний пошел. И вот там, стоя с фуршетными тарелками рядом с Поладом Бюль-Бюль Оглы (он был у них министром культуры), я слышал от него ТАКОЕ! В частности, не зная кто перед ним, он взахлеб рассказывал о том, что они все свои трубопрокатные заводы (нужные для нефтяного бизнеса) переориентировали на производство оружия. В том числе и пушек. Что это делается в открытую, при неразвалившемся еще Советском Союзе. И все это идет в Карабах. То есть одна часть империи по-настоящему воевала с другой, и на всё это совершенно спокойно взирал Горбачев.
Лобанов, оказывается, опубликовал в 1991 г. специальную статью обо мне в "Нашем современнике" — "Слепота". Об этом я узнал только сейчас из его послесловия. Может быть, есть возможность достать для меня тот давний номер журнала? Интересно, что он разбирает мою "брошюру", но и этой брошюры у меня сейчас нет. Это благодарные армяне записали на магнитофон с эфира мои репортажи из Нагорного Карабаха, которые передавало радио "Свобода", и выпустили отдельной книгой, даже не показав мне (я бы конечно многое поправил, уточнил). Да, я получил за эти репортажи деньги и немалые деньги, и я не заблуждаюсь насчет происхождения этих американских денег, точнее той расходной статьи, по которой они проходили: как и все средства на содержание радио "Свобода" это были деньги на развал СССР. Я даже был приглашен в разведывательную школу американской армии в Гармиш-Паркен-Кирхене, где тоже за деньги прочел будущим военным советологам лекцию о Карабахе. Но главное было не получение денег, их у меня и тогда хватало, а я стремился донести правду в том числе и до них. Хочешь верь, хочешь не верь, но побуждения были такие. Все-таки я был очевидцем. И со своей точкой зрения.
А теперь относительно роли нашей доблестной армии во всем этом деле (что затронул Лобанов, осуждая меня). Так же как любые чиновники, военные чиновники не сумели донести до солдат (а может, и не собирались это делать) простые и ясные мысли об их миссии в этом регионе, и уж тем более не собирались говорить солдатам об естественных союзниках и т.д. Там просто находилась банда мародеров, насильников, грабителей. Садистов. Сжигались целые деревни, уничтожались беспричинно местные жители, которые не против армии оружие направили, а против азербайджанцев-захватчиков, как они считали. То есть там грабили, насиловали, убивали — СВОИХ. И если сейчас в Чечне наши солдаты занимаются тем же самым, там хотя бы с врагом имеют дело (т.е. любая растрепанная чеченская женщина в душе наш враг), но в Карабахе наши стреляли по своим, насиловали своих же. И я это практически своими глазами все видел.
Так же, как надо верить Лимонову, который войну в Югославии видел своими глазами, так же надо верить и мне. Потому что я это видел. И я очень скупо об этой роли нашей армии сказал в своих репортажах. Потому что мне стыдно было за нашу армию, и я и тогда, и уж тем более сейчас, считал и считаю себя патриотом. Отец мой (здравствующий, слава богу), между прочим, кадровый русский офицер, и если б оскорбил армию ради того, чтоб ее оскорбить, я бы оскорбил прежде всего его. Я провел детство в военном городке и я знаю, что это день и ночь: то братство наших военных, и что осталось сейчас.
Мне очень жаль, что в сознании талантливых и по-своему честных Лобанова или Куняева я остаюсь неким предателем русских интересов. Литературные драчки двадцатилетней давности, которым грош цена на фоне грандиозных событий последующих лет, навсегда нас отделили и оттолкнули друг от друга. Я, вероятно, в ближайшие прямо дни засяду почитаю стихи Куняева (наверное, лучше не последние) и книги Лобанова о литературе (благо все это у меня имеется). И я уверен, что внутренне если уж не они со мной, но я с ними точно помирюсь. То же касается и Вадима Кожинова. Я уже в таком возрасте, когда надо составить самостоятельное мнение. И мне плевать на литературную клановость. Я лично ни к какому клану сейчас не принадлежу. И мне жаль, что меня как мальчишку науськивали на Александра Михайлова, например, заставляя выискивать блохи, компрометируя как ученого, исследователя поэзии.
Я читал твои дневники, Сережа, и страшно сожалел, что сам не вел дневников в период своей бурной литературной юности. Сколько наблюдений, свидетельств пропало просто потому, что они элементарно забылись. Кто это вспомнит? А ведь когда-нибудь кто-нибудь наверняка будет ломать голову, раскладывая сложный пасьянс нашей жизни. Какие типы проходили перед глазами! А ведь они уже так отлакировали свои будущие литературные портреты, что никто никогда не узнает, кто был суетен, кто лжив, а кто подл.
Я почему-то вспоминаю сейчас летучку в "Литгазете", где обсуждалась моя статья об Эйдельмане и Олеге Михайлове. В статье я доказательно назвал обоих плагиаторами. Если б понадобилось, я б привел примеров плагиата из их исторических сочинений в двадцать раз больше, так как глубоко влез в это дело. Зная, что по поводу Эйдельмана меня будут бить, я взял с собой на летучку целую папку дополнительных материалов. Меня втоптали в грязь шестьдесят эйдельманов, сидевших в зале и когда я поднялся на трибуну с этой своей папочкой, я понял, что никому не интересна суть вопроса. И я им сказал с трибуны фразу, из-за которой меня выгнали с работы, из-за которой выкинули из издательств рукописи моих первых книжек, из-за которой мне никто не хотел давать рекомендацию в Союз писателей. Я сказал в сердцах: "Вот вы всегда так, слышите только одно: "Наших бьют". И все, больше я ничего не сказал. И эти несколько слов сочли страшным антисемитским выступлением, и даже Юлий Ким написал специальную песню о моем антисемитизме. Но я представляю, что с ними, "властителями дум", сделалось бы, если б вышли твои дневники. Тебя бы уничтожили, ты бы уже никогда не смог подняться.
Когда я первый раз приехал в Нью-Йорк, меня там плотно опекал Сергей Довлатов, я рассказал ему свежую историю о "Литгазете", и он очень ко мне проникся и сказал, что сам, полуеврей, и на Родине и в эмиграции очень всегда страдал от мнений клана. И этот клан душил его больше, чем советская цензура. И на прощанье подарил свои книжки, на одной из которых написал: "Люблю Андрея Мальгина на фоне всякого дерьма". А на другой: "Люблю я Мальгина Андрея, что очень странно, не еврея".
Я вернулся в Москву и очень скоро позвонила ночью наша общая приятельница Щарымова и сказала: "Только что умер Сережа Довлатов". Я сел и написал проникновенный некролог, наутро отнес в отдел культуры "Московских новостей", это был вторник, и уже на следующий день он появился в газете. А еще на следующий день в МН заявилась со своим текстом Юнна Мориц, заявив, что она была большим другом покойному, чем я (с чем никто не спорит), и добилась, что ее текст также опубликовали. Но самое интересное, что в этом своём тексте она зачем-то пинала меня. Это было ОПРОВЕРЖЕНИЕ НЕКРОЛОГА!