Страница 10 из 37
Обидно другое: что ты сейчас хочешь, говоря о Кожинове, показать себя более смелым человеком, нежели он. А это не так. Он был свободным человеком и много раз рисковал, распутывая опасный "еврейский узел", не считаясь с указаниями партийных чиновников, с мнением официальных и неофициальных русских и еврейских функционеров. Его надолго переставали печатать, но он всё равно объяснял общественному мнению разницу между еврейским националистом Агурским, уехавшим в Израиль, и еврейским ассимилированным совком Сарновым, оставшимся в России, и доказывал, что последний гораздо опаснее для нас, нежели сионист Агурский.
А ты, Валя, в отличие от Кожинова, зависел от цензора Солодина, от председателя Госкомитета по печати Свиридова, от Сергея Михалкова и т.д.
Постоянно ощущая эту зависимость, ты просто не мог быть всегда смелым человеком, каким ты от природы являешься.
Потому-то ты в 1983 году снял из моей книги стихотворений одно из самых важных для меня в ту пору. Вот оно:
РоднаЯ землЯ
Народ, когда-то бросивший отчизну
ее пустыни, реки и холмы,
о ней, обетованной, правит тризны,
о ней глядит несбыточные сны.
Но что же делать, если не хватило
у предков силы родину спасти
иль мужества со славой лечь в могилы,
иную жизнь в легендах обрести?
Кто виноват, что не ушли в подполье
в печальном приснопамятном году,
что зубы стиснув не перемололи,
как наша Русь монгольскую орду?
Кто виноват, что в мелких униженьях
как тяжкий сон тянулись времена,
что на изобретеньях и прозреньях
тень первородной слабости видна?
И нас без вас, и вас без нас убудет,
но, отвергая всех сомнений рать,
я так скажу: что быть должно — да будет,
вам есть где жить, а нам где умирать!
Помнишь, что было дальше? Стихотворение могло пройти цензуру и вскоре было опубликовано в моём гослитовском "Избранном", но тогда ты взял в руку беспощадное редакторское стило и на полях стихотворения начертал суровую резолюцию: "Снять! В.Сорокин" . Я сохранил этот листок в своем архиве. Не хотел я вспоминать эту историю в двухтомнике своих воспоминаний, но сейчас ты вынудил меня рассказать всё до конца. Что было — то было. И в заключение — еще об одном событии.
Весной 2002 года в Армавирском государственном педагогическом институте в течение нескольких дней проходила научная конференция под длинным названием: "Наследие В.В.Кожинова и актуальные проблемы критики, литературоведения, истории, философии". На конференцию съехались около ста сотрудников, аспирантов и студентов из Краснодара, Ставрополя, Калуги, Твери, Волгограда, Тюмени, Кузнецка, Тольятти, Славянска-на-Кубани, города Горячий Ключ, а также из Украины, Узбекистана, Кореи и Китая. Темы докладов, отражающих различные стороны творчества Кожинова, были разнообразны: "Срединный русский литературовед и мыслитель — опыт прочтения книги В.Кожинова о Тютчеве", "Семейная хроника С.Т.Аксакова в осмыслении Кожинова", "Осмысление В.Кожиновым голосов автора и персонажей в творчестве В.И.Белова", "В.Кожинов о беллетристике и моде в литературе"... И подобного рода исследований были десятки, из них участники конференции даже сумели составить и издать, хотя и небольшим тиражом (100 экз.), настоящий двухтомник, ставший как бы скромным памятником Кожинову-педагогу.
Завидная судьба — остаться жить после смерти в исследованиях, спорах, поисках истины своих учеников, которых он так естественно и незаметно воспитывал и образовывал на протяжении нескольких десятилетий чуть ли не на всем гуманитарном пространстве страны в ее советском масштабе, если вспомнить его связи с Грузией, Арменией, Абхазией.
Вот так-то, Валентин Васильевич, а ты придумал для Вадима какой-то "путь одиночества"...
Если помнишь, когда мы прощались с Вадимом, то обширный зал в ИМЛИ был переполнен. Слова благодарности Вадиму за яркую подвижническую жизнь произнесли Петр Палиевский, Владимир Крупин, Феликс Кузнецов, Игорь Шафаревич, Леонид Бородин, Валерий Ганичев и я. Дай Бог, чтобы над нами подобные слова были сказаны. До сих пор в "Наш современник", членом редколлегии которого много лет был Вадим вместе с тобой, идут письма читателей, почитателей, учеников Кожинова, раскрывающие всё новые стороны его разнообразной деятельности во славу русской культуры и русской истории. Путь его жизни — это путь к Родине, к ее сыновьям и дочерям, а не в одиночество, как в наивной полемической запальчивости показалось тебе. На вечере, посвященном его памяти (2002 г.), Большой Зал ЦДЛ был переполнен, люди стояли вдоль стен целых три часа. Воспоминания об "архивном", "скучном" да еще и "русскоязычном" — с такими чувствами и терпеньем слушать не будут...
...Пишу я тебе сейчас ответ, сидя в родной Калуге, и время от времени включаю российское ("настоящее!") радио и слышу по нему "настоящую поэзию". Позавчера слушал стихи Сапгира, вчера — Гандлевского, сегодня какого-то Пригова вперемешку с выступлениями Андрея Дементьева и Бенедикта Сарнова. Ни Передреева, ни Тряпкина, ни Рубцова, ни Юрия Кузнецова, ни тебя, ни себя не услышал. Не "настоящие", значит, мы поэты. Сижу и думаю: как нам Вадима не хватает, чтобы он шуганул всю эту шушеру. Нам с тобой заниматься этой борьбой — нет времени: оба мы на важных должностях, ты тратишь силы на развенчание Кожинова, а я на его защиту. Так и живем.
А автограф моего стихотворения с твоей резолюцией "Снять! В. Сорокин", теперь могу подарить тебе на память, он мне уже не нужен.