Страница 34 из 42
И Гаврилов сражался. За две недели написал более десятка острейших статей об Америке как об общемировом хрустальном ларце с основополагающими ценностями, который 11 сентября грубо, по-звериному беспощадно встряхнули. К тому же он неустанно дискутировал в интернете и дискутировал настолько яростно, что у своих оппонентов вместо прозвища Шизофреник приобрел новое — Паранойик.
"Дорогой, ну что ты себя так изводишь, — успокаивала мужа Елена. — Занимайся книгой, не распыляйся на мелочи...". — "Эти мелочи — подлое покушение на очаг нашей, западной, цивилизации?!". — "Не мелочь, конечно, не мелочь, — жена гладила его заметно поседевшие кудри, — но ведь твоя книга важнее". Станислав Олегович резким движением сбрасывал тонкую руку профессиональной пианистки со своей головы, но, преодолев раздражение, пытался объяснить, почему сейчас ему не до книги: "Безусловно, Елена, ты в чем-то права. Только... пойми, бывают моменты, события, когда промолчать невозможно, более того — преступно. Всякий публично пишущий, высказывая те или иные мысли, суждения, оценки, представляет и тех людей, кто не пишет, но думает так же. Ты понимаешь, о чем я?". Елена кивала...
По вечерам Станислав Олегович запирался в своем кабинете и слушал виниловые пластинки, что без малого десять лет назад привез из города Беркли, штат Калифорния. Да, десять лет пролетело, десять лет, а пластинки, купленные в музыкальном магазинчике на Телеграф Авеню, не утратили ни грана качества... И ведь он приобретал их уже не новыми — пластинки (этот вышедший из моды винил) были свалены в кучу в углу магазинчика и стоили сущие центы, — а ведь вот как звучат, лучше любой новенькой с Апрельского завода "Мелодии"... Умеют в Соединенных Штатах создавать качественный продукт, на века, в прямом смысле слова, а их какие-то дикари... У-у!..
Душа Гаврилова требовала, умоляла начать новый алкогольный эксперимент, и только чудовищным напряжением воли ему удалось со своей душой справиться.
Не стоило терять время, он не имел права на слабость, ведь его ждала работа над основным трудом жизни — "Шариковы: 150 миллионов", или "Империя мелкой сволочи", или "Скотьё"... Бог с ним с названием, главное — многосторонне и всеобъемлюще раскрыть неистребимую звериную сущность, тот вред, что на протяжении многих и многих веков принес человеческому обществу, духовной и материальной культуре низовой слой.
* * *
Пасмурный, сырой день ранней-ран
ней весны. По календарю так и вовсе февраль, но какие бы ни ударили в дальнейшем морозы, все же из воздуха больше не вытравить аромат ожившей природы.
Бесспорно, облик Москвы меняется к лучшему, поднимаются, прямо на глазах вырастают новые, по-западному спроектированные здания, реставрируются памятники архитектуры. Но ведь горожанам эти процессы доставляют существенные неудобства. Мало что шум, треск отбойных молотков, опасно пятящиеся грузовики, так ведь еще строители шныряют по тротуарам в своих сальных спецовках, матерятся, пугают благопристойных прохожих грязными, небритыми, извините за выражение, рожами.
Может, стоит выпускать их по ночам, предварительно заключив территорию стройки в шумонепроницаемую полусферу? Конечно, затраты, зато насколько удобно и цивилизованно!
Погруженный в раздумья, Гаврилов чуть не прошел мимо детского сада. Обычно дочку забирает жена, но сегодня вот попросила его — сама выполняет срочный заказ, проверяет нотную верстку... Плюс к тому, что она замечательный музыковед и талантливая пианистка, так еще и, оказалось, незаменимый нотный корректор — представительница вымирающей профессии...
— Женя... Женечка! — позвал Гаврилов, заглядывая в группу.
— Папу-унь! — дочка вскочила с коврика, бросилась к нему. — Пап! — ткнулась в колени и вдруг зарыдала.
Станислав Олегович опустился к ней:
— Что случилось, милая? Отчего плачешь? Ну, Женечка...
— Меня... меня Даша... обидела!
Дочка и раньше уже жаловалась на эту Дашу, и синяки даже показывала. Пора было, наконец, расставить точки над i.
— Гм... — Гаврилов попытался припомнить, как зовут воспитательницу, чтоб подозвать ее и поговорить, но та уже сама шла к нему.
"Тоже из этих, — отметил Станислав Олегович, оглядывая крестьянского типа лицо воспитательницы, мясистую фигуру, созданную исключительно для физического труда. — И чему такая клуня может научить, какими воспитать детишек?".
— Здравствуйте! — женщина то ли с виноватцей, то ли просто устало потянула уголки губ кверху.
— Добрый вечер, — кивнул Станислав Олегович и погладил дочку по голове. — Вот, опять про какую-то Дашу. Что у них за война?
— Та-а, — воспитательница отмахнулась, — всё куклу поделить не могут. До драки доходит.
— Надо бы как-то урегулировать. Если кукла яблоком раздора служит, может быть, стоит ее убрать?
Воспитательница опять, механически и привычно, махнула рукой:
— Да они другое найдут. Возраст такой — утверждение личности.
Кажется, она намеренно выводила Гаврилова из себя. Стоит, отмахивается, будто ей глупости говорят, еще и про личность что-то вякать пытается... Он, с трудом, правда, все же сдержался, не стал высказывать ей то, что вполне бы мог, имел право ежемесячно выплачивающего за мучения дочери в этом заведении полторы сотни. Да, он сдержался повел всхлипывающую Женечку к ее тумбочке.
— Я вот что хотела-то, — спохватилась, направилась за ними мясистая. — Тут фотограф хотел прийти, сфотографировать. Но надо набрать хотя бы десять согласных.
— В смысле?
— Ну, заплатить согласным за снимки.
— А по какой цене?
— Ну, он обычно по тридцать пять берет за большую.
— А фотографии посмотреть можно?
Воспитательница усмехнулась, даже как-то презрительно хмыкнула:
— Я ж говорю, он только собирается. И надо десять согласных хотя бы.
— Я имею в виду, — стал терять самообладание Станислав Олегович, — образцы. Может, он на мыльницу снимает, с красными глазами...
— Да не-ет, — перебила, махнула жирной рукой воспитательница, — у него хорошо всё обычно выходит.
— Видите ли, — в свою очередь перебил Гаврилов, — в цивилизованном мире принято сперва показать образец своего ремесла, а затем предлагать приобрести. Я не настолько глуп, чтоб бросать деньги неизвестно куда. Извините.