Страница 30 из 37
В мире, где спасенья нет,
Мне хотелось быть звездой?..
И всё равно: понимание того, что "осталось к бездне — полшага". Что слабнет ощущение земли под ногами; и твердь колеблющаяся, и трава колышущаяся — "беззвучно стекает весь мир в саркофаг" — всё предвещает Апокалипсис.
В первой части действительно чувствуется: стихи заземлены и привязаны ко времени. Действительно — восхождение на Голгофу, сопровождающееся видениями будущего — Страшного Суда, сердца на весах, картинами из прошлой жизни (потому что это уже другая жизнь, это уже взгляд со стороны) — "отворены сухие вены дней". Здесь если и идёт речь о настоящем, то именно — о знаках приближающейся катастрофы:
Трава дрожит, в её наклоне
Есть тайный знак, что мир распят.
На почерневшем небосклоне
Давно обуглился закат.
Или даже:
Не спасти земли уже,
Не найтись другому Ною.
…И качается в ковше
Бес над бездною земною.
Эти картины — искание Пути, что "лёг невесть куда", среди разора и запустения, бесовских соблазнов, но есть он — наверное, единственно правильный, — и ведёт к жертве, к покаянию за себя и своё поколение:
Вокруг всё горше, всё пустей.
Стоят солдаты без движенья.
И слепь толпы, и дурь вождей, —
Всё жизнь моя и пораженье.
Жертва великая, ибо одно — отвечать за себя, и совсем другое — брать на себя ответственность за поступки других.
И горько знать, что ты — ответчик
За всех, окончивших игру:
То лечит время, то калечит
На роковом своём ветру.
Вторая часть — забвение. Это ещё жизнь, ещё на земле — но уже в коконе, в ожидании перемены.
Лето бабочки забинтовали — кончается белое лето.
Перегружено сердце, исчерпан надежды запас —
И на кончиках стрелок секунды, как капли рассвета,
Безымянные ангелы ещё не оплакали нас.
Здесь другие краски. Здесь другое всё. Здесь время не течёт — оно капает. Это капли, и в них отражается свет. Это душа отрывается от земли. Это сон забвения.
Или мир погибает во мне,
Или я в нём уже погребён.
Мир постепенно теряет свои очертания, он по-прежнему катится в катастрофу, но уже отдельно — у земли катастрофа своя, у человека — своя. Время ещё не пришло.
Тишь задышит — и вдруг захлестнёт
Мою душу и волей, и далью,
Где космический ветер темнот
Стиснул всё окаянной спиралью.
Но "чаша дней моих накренена" , и на волны Леты одно за других опускаются воспоминания, и воды забвения принимают их — одно за другим.
И на обратной мира стороне,
Любимая, пригрезишься ты мне.
В бездонной, переменчивой дали —
Твой образ будет весточкой с земли,
Где ты живёшь у времени на дне
В забытой, летаргической стране.
И третья часть — седьмая чаша. Последняя чаша гнева Господня и порог, за которым — Вечность.
И кажется — мгновенье
И, пламенем обвит,
Погибель и спасенье
Архангел протрубит.
Здесь остаётся не просто "полшага" до бездны, здесь уже открыта настежь дверь, и никто не может затворить её.
Ангела-хранителя крыло
Путь мне сквозь вселенную прожгло.
Уже нет препятствий, нет ничего, что бы помешало подниматься дальше.
Слились даль и дорога,
Как бы со слогом слог;
Где вечность слышит Бога,
И слышит вечность Бог.
Дальше всё становится легко:
И приснилось мне, как наяву:
Каплей дождевою по стеклу
Я куда-то в ветер и траву
Из земного времени теку.
Душа, очищенная прежде покаянием, отрешённая от суетного мира, становится светом:
Бессмертную дорогу
Во тьме ночной ища,
Горит душа — как Богу
Зажжённая свеча.
"Седьмый Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось!" (Откровение Иоанна Богослова, 16, 17)
И время остановилось.
Где-то в вышине душа поднимается к Богу, чтобы жить во времени неземном. Это уже совсем другая история, и каждый из нас в свой час поймёт, что это значит.
Душа поднимается к Богу, — а здесь, на земле, остаются солнечные зайчики, брызги света, долетевшие из поднебесья, — потому что люди не уходят без следа. Остаются стихи, остаётся память.
И если кажется, что не осталось ничего, — это вина живых. Шедших рядом, но потерявших Путь.