Страница 23 из 37
Если же мы говорим о дуализме автора "Властелина колец", то в первую очередь задумываемся над природой и возможностями Зла. Речь идет не только о дуализме Толкина, но и о современных попытках идеологически эксплуатировать его дуализм (фильм Джексона — наглядный пример). В случае фильма можно заметить и другую оппозицию — книга/ кинематограф.
Конечно, Толкин не был манихеем, даже неосознанно не был, и скорее не потому что он был хорошим католиком, а потому что был искренним и хорошим писателем. Зло в его книгах, как и должно быть в литературе, — это не просто отсутствие добра, зло объективно существует и действует где-то на грани творчества и разрушения — в Эрегионе, поросшем падубами, где эльф Келебримбор и потаенный враг Саурон куют кольца, в мастерских Феанора, в шепотах советов Мелькора. Где появляется творец (украшающий замысел Создателя), там же за левым плечом появляется извратитель и искуситель, повторяется история Эру и Мелькора, Бога и сатаны. И чем закончится встреча творца и извратителя, еще никто не знает. Магия зла обоюдоостра: война за Сильмарилли почти уничтожает мир, но один из них, сотворенный под шепот Мелькора, слившись с мореплавателем Эарендилом, стал Денницей, утренней звездой, осветившей мир; выковано единое кольцо, необоримая Машина — но, вот ошибка, — в нем скрыта вся магия, вся власть врага и всей Срединной земли. Уничтожь кольцо — не станет ни врага, ни мира, как ты его знал. Кольцо бесчисленных битв и восстаний, кольцо космических циклов разомкнется — и начнется иная эпоха. Так обоюдоостро для нас зло Каина, зло фараона и зло Иуды.
Все, что я написал о Зле у Толкина, можно, наконец, проиллюстрировать двумя цитатами. В грандиозном, ветхозаветном "Сильмариллионе" сам Господь обращается к восставшему ангелу: "Ты же, Мелькор, узришь, что нет такой темы, которая не имела бы своего изначального источника во Мне, и никто не может изменить музыку вопреки Мне. Ибо тот, кто попытается совершить сие, будет лишь орудием Моим в сотворении новых чудес, о коих сам он и не помышлял". Сравнивая этот пассаж с христианской традицией, обратимся к Иоанну Дамаскину, который в полемике с манихеями пишет о всезнании Бога и существовании зла: "Вы вменяете нам, о манихеи, почему Бог, предвидя, что дьявол будет зол, сотворил его, и мы подробно доказали, что по естественному смыслу справедливости Он поступил хорошо, сотворив его, — ибо по естественному смыслу лучше хоть как-то быть и по причине бытия приобщаться к благу. Ибо само бытие — от Бога, единого присносущного, благого и Дарителя благ — а то, что от благого, конечно, благо" (Против Манихеев, 36).
Здесь мы возвращаемся к образу бедного Горлума, ведь его ситуация — это и есть ситуация обоюдоострого зла. Согласимся мы с гностиком Стефановым или нет в том, что Горлум — это "анти-Адам последних времен", факт остается фактом: спасая уставшего под непосильным бременем Фродо от искушения абсолютной властью, Горлум уносит кольцо в свою стихию глубинного, непроявленного, "в самый низ-с", закрывает Третью эпоху Средиземья, его Бронзовый век, и начинает эпоху, в которую суждено жить нам с вами. Горлум откусил палец с кольцом у Фродо и летит в бездну Ородруина, отдавая свою никому не нужную жизнь за свободу Срединной земли от магии Машины. Что передумал он за этот полет, что вспомнил и в чем покаялся? Не удивляйтесь, я пишу об этом событии, как о вполне реальном и значимом для нас, именно потому что реальным его считал Толкин, потому что пытаться прочесть "Властелина колец" глазами автора — это, пожалуй, самый интересный и стоящий способ прочтения этой книги.
Напоследок я скажу еще пару слов о фильме и его зрителях. Ясное дело, что моя статья адресована тем, кто читал в свое время "Властелина колец" да и другие вещи Толкина. Тем не менее был бы рад, если человек, незнакомый с книгой, но посмотревший фильм, после прочтения моего текста и изящной статьи Романа Шебалина сможет сделать вывод: нужно читать книгу, и внимательно, не торопясь, если позволит время. Не судите о Толкине по фильму Джексона, вышедшему, как на грех, одновременно с каким-то "Гарри Поттером"!
В вагонах метро и пригородных электричках замечаю людей, не испугавшихся бесконечной книги оксфордского профессора, изучающих диковинный первоисточник. Их прочтение, может статься, будет совсем иным: кто-то найдет волшебную сказку, кто-то занимательный детектив, кто-то прочтет только первую часть. Неважно, главное, что они соприкоснутся со счастьем и воспримут эту литературу как дар Поэта неба и земли.
Сергей Есин ОТПУСКНОЙ ДНЕВНИК
18 января, пятница, 11-й день отпуска. С утра у меня в плане три дела: сходить к врачу, В.С. уже устала меня к нему записывать, съездить на работу, чтобы посмотреть список коммерческих жильцов и определиться с приказом об их оплате на этот год, и утром, к 12 съездить на Пречистенку, 10 на собрание по случаю годовщины нападения американцев на Ирак. "По случаю 11-й годовщины бессмертной "Матери битв" и нападения на страну коалиции тридцати держав" — это официальная формулировка. Позвонил накануне Сережа Журавлев и сказал, что мне, как члену правления Общества дружбы, надо бы на это собрание прийти, застращал тем, что будет Сажи Умалатова, генерал Валентин Варенников и Саша Проханов. Сережа в обществе один из главных, с ним я ездил в Ирак несколько лет назад, и он отец нашего платного студента Вани Журавлева. Ваня учится плоховато, но играет за институтскую футбольную команду; дружу с обоими. Честно говоря, я подумывал, стоит ли идти, не лучше ли поработать дома, но очень часто не дневник идет за мной, а я за возможностями что-то интересное вложить в дневник. Сложное чувство повело и соблазнило меня. Я на взлет прикинул, что Пречистенка, 10 — это или Дом ученых, или музей А.С. Пушкина, но в обоих случаях ошибся. Какие же еще могут на этой стороне улицы быть общественные здания? Так ошибся, что даже машину поставил возле музея в Хрущевском переулке. В самом музее, на входе, в новой его части, где пару лет назад торговая палата принимала английского принца, и где я так славно вместе с Н.Л. Дементьевой закусывал, швейцар, похожий на члена палаты лордов, несколько брезгливо мне разъяснил, что сегодня у них в музее никакого иракского мероприятия не предвидится и, вообще, дескать, подобные мероприятия у них в меню и не бывают. У вас, дураков, — Ирак, а у нас — все интеллигентно. Десятый дом по Пречистенке оказался милым особняком, он рядом с музеем Пушкина, и на этом особнячке я уже давно приметил мемориальную доску. Здесь во время войны размещался еврейский антифашистский кабинет, члены которого в 1952-м году пали жертвами сталинского террора. Здесь же еще было две вывески — Общества дружбы со странами Африки и Юго-Восточной Азии, за точность всего здесь изложенного не ручаюсь, по памяти. Вот уж не думал, что мне доведется попасть в этот особняк. Наконец подъехал Сережа Журавлев, и мы вошли. Я определенно всегда найду именно то, что мне надо. Не успели мы с Сережей раздеться, а я уже разговаривал с каким-то человеком моего возраста — то ли швейцаром, то ли хозяйственником, а возможно и каким-то начальником ныне или ранее всех этих комитетов. Есть такая порода доброжелательных и разговорчивых людей, которые с удовольствием расскажут о всем, что знают, в этом они видят долг какого-то своего общественного служения. Оказалось, что этот особняк, который я помню лет 60 и которым я лет 50 интересуюсь, потому что до 45-го года жил на этой улице и учился в школе, которая находилась вблизи, интересуюсь еще и потому, что на доме все время, сменяя одна другую, красуются разные вывески — я, например, помню, что здесь был и какой-то шахматный комитет, и комитет сторонников мира, — так вот, дом принадлежал знаменитому декабристу Михаилу Орлову. Еще маленьким, повторяю, я ведь жил на этой улице, когда она еще называлась Кропоткинской, еще крохой, я уже тогда никак не мог понять, как из ничего что-то получается. Как возникают эти комитеты? Как собираются и кучкуются в них люди? Кто дает им эти особняки и зарплаты, потому что без зарплаты жить нельзя? При знакомом имени Михаила Орлова я сразу подумал, что роскошная лестница из чугуна и мрамора слышала шаги Чаадаева и Пушкина. Воистину, все здесь рядом, в десяти минутах хода дом Павла Воиновича Нащекина, любимого друга Пушкина, за домом самого Орлова расположен Чертольский переулок, а значит, район, где селились опричники. Малюта Скуратов где-то здесь неподалеку был похоронен, недавно, будто бы, в районе Храма Христа Спасителя нашли древнюю плиту с его могилы. А знаменитая лестница из мрамора и чугуна, по словам моего внезапного собеседника, оказалась привезенной из Италии. Но по ней кроме Пушкина ходил еще и герой-летчик Маресьев, потому что был председателем одного из комитетов, и Илья Эренбург, и Николай Тихонов, поэт и тоже председатель. "Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей". Видимо, в этом доме бывал и Михоэлс, но главным образом здание в то давнее время занимал славянский комитет. В 1991 году представители этого самого разгромленного еврейского антифашистского комитета хотели объявить себя правопреемниками и потребовали в свое пользование здание. Время было горячее, кто дом себе оттребовал, а кто недра и электростанции целой огромной страны. Ситуация складывалась по аналогии с Домом писателей на Комсомольском, который хотел закрыть префект Музыкантский. Хотел, но не закрыл. Лавры Французской революции никому не давали спать спокойно. Но правопреемникам антифашистского еврейского комитета, посмотрев в бумаги и чертежи тех далеких лет, объяснили, что в те времена антифашистский комитет занимал всего две комнаты, а остальные 48 — всеславянский комитет. На этом все дело и закончилось, но мемориальная доска серого гранита с изображенным на ней девятисвечником, спешно повешенная, осталась, и хорошо, что повешена и что осталась. Поговорили мы еще и о том с внезапным доброжелателем и любителем истории, что у Сталина всегда были какие-то, хотя бы фантастические, основания для его репрессий. Вроде бы граждане еврейской национальности хотели организовать свою советскую еврейскую республику в Крыму. Остров Крым. Просачивались слухи о работе антифашистов на разведку своих соплеменников. А потом, организованный не без помощи Сталина, этот самый Израиль как бы кинул нашего Большого Джо. Сталин помог и людьми, приоткрыв для выезжающих в Палестину железный занавес, и своим авторитетом, а Еврейская советская республика на Ближнем Востоке не получилась. Советские евреи стали ориентироваться на США и Англию. По логике Сталина, еврейский комитет как бы должен был отвечать за своих людей.