Страница 7 из 39
— Тебе же еще нельзя подниматься.
Качаюсь, но хожу.
Душа просит трудов духовных. Тянется к церкви. В сердце — боль. Жалею всех заблудших и погрязших в грехах.
Откуда столько напастей? За грехи.
Лучше при жизни испытать боль и гонения, чем муки смертные. Лучше исповедаться и причаститься сейчас, чем расплачиваться за все свои прегрешения потом…
Сколько раз я уже был на грани! Сколько раз лежал в больнице!
Радость и боль ходят рука об руку. Их на века связало беспощадное одиночество: в семье, на работе, в людском водовороте и космическом беспределе. Стоит предать себя, и ты — оставлен Его Светлостью Духом. Так уже бывало…
В психоневрологическую больницу я у
ехал сам. По своей воле. Если она бывает — своя воля! Сел в электричку и уехал. Словно меня кто-то гнал туда.
Очнулся в изоляторе. Что это? Необъяснимо! Говорят — "принудка". Решетки на дверях и окнах. Черные лица без глаз. Жующие рты.
Это уже почти не люди: дух покинул их оболочки. Запах мочи и кала.
Склеп. Могила. Мрак.
— А ты знаешь, вон тот старик здесь уже два года. Родственники платят, чтобы мы его содержали.
— Врешь, санитар!
— Не вру. Зачем?
И действительно — зачем ему врать? Он и не думает обманывать очередного идиота.
— Переведи меня в нормальную палату, не могу здесь больше.
— Хорошо. Завтра переведу.
И переводит.
Зачем я сюда приезжал? Не знаю. Наверное, для того, чтобы бросить пить. И я брошу! Наперекор черному типу, который преследует меня уже несколько лет подряд. Он двужильный. Каждый день пьет и жив. А может быть, он уже не живой? Может быть, он тоже, как эти, из изолятора, с тьмой в теле? Холодный, жестокий, расчетливый. Уже и не верится в его явь: слишком много там водки, дыма, желчи, осуждения ближних.
Сосед справа хлещет второй флакон водки (и здесь находят!), предлагает:
— Будешь?
— Я лечусь.
— Так и я лечусь, — хохочет. — Закодировался, да вот не выдержал.
А через несколько дней сосед устраивается санитаром. Завтрак — обед — ужин — чифир — таблетки. Тени, тени, тени… Глаз нет. Мрак. Алкаши — те еще на людей похожи: трезвеют и возвращаются к свету. А эти… ни тут, ни там. Пустота. А жалко-то как их, Господи! Были же когда-то людьми, были! Неужели нет им спасения? Неужели конец?
Я тут не долго. Всего девять дней. Посмотрел, вытер слезы с души и вернулся. Просто нужно было все это увидеть! А они?
Однажды вывели на улицу… Осень. Звон ветра. Синь высоты. Яркое свечение хрустального дня. А они жмурятся, как кроты, и прячутся в тень. Побольше бы ветра! Побольше бы света! Солнышка!
Меня так часто в жизни хоронили,
Что снова умирать уже смешно.
Изрядно наплясались на могиле
Артисты из житейского кино.
Вот снова говорят и смотрят косо:
Опять кривить кому-то помешал.
Не те давал ответы на вопросы,
Не так смотрел, работал и дышал.
Кругом полно бесчувственных идей.
Так просто в этой жизни обмануться!
Но я же не актер, не лицедей:
В игру уйти легко… Нельзя вернуться!
Вот написал это стихотворение и думаю: наверное, слово "смешно" лучше бы заменить словом "грешно". Однако… написано пером — не вырубишь топором.
Владимир МАКСИМЦОВ
ВЫШЛИ НОВЫЕ КНИГИ
Эдуард Володин. Имперская культура. — М.: Воениздат, 2001.
Архипелаг в океане. Православие в мусульманском мире. — М.: Товарищество русских художников. — Составитель и редактор Э. Ф. Володин, 2001.
Первая книга вышла за несколько дней до смерти Володина, вторая чуть раньше. В аннотации к "Имперской культуре" Эдуард Федорович написал просто и ясно: "Для сохранения памяти и восстановления державного достоинства писалась эта книга. С верой в возрождение империи для блага народов автор адресует эту книгу молодежи, которой выпадет героический труд восстановления великой, единой и неделимой России".
На поминках отец Тихон (Шевкунов), духовник Володина, сказал, что мыслитель ушел в момент наибольшего своего духовного подъема, а он хорошо его знал много лет, так что книга "Имперская культура" может рассматриваться как завет.
Духовная поэзия Севера. — М.: Трифонов Печенгский монастырь, "Новая книга", "Ковчег", 2000.
Сборник этот составил поэт Николай Колычев. Подборка его стихов начинается пронзительными строчками:
Здравствуй, церковь! Примешь? Впустишь?
Каюсь, грешен, жил безбожно.
Я пришел, поскольку — русский.
Я пришел, поскольку — тошно…
В книгу вошли стихи мурманских поэтов Виктора Тимофеева, Александра Миланова, Марины Чистоноговой, Игоря Козлова, Викдана Синицына и других.
Николай Рачков. Рябиновая Русь. Избранные стихи 1975-2000 годов. — СПб, ИПК "ВЕСТИ", 2001.
В Николае Рачкове что-то есть от летописца. В интонации его стихов, в темах. Рассказывает, повествует, пишет повесть наших лет, а потом вдруг так скажет, что и куда девалась эта повесть — сидишь, унесенный подлинной поэзией неведомо куда.
Губернатор Ленинградской области В.П. Сердюков и его правительство помогли издать этот том избранного. Молодцы.