Страница 38 из 39
Попробуй быть самим собой и на уровне самого себя! Не случайно до сих пор строчки Маяковского цитируют непрерывно. Даже реклама подхватила их. Беспрецедентная по размаху фронтальная атака на Маяковского оказалась пшиком. Даже бойко написанная книжонка Карабчиевского "Воскресение Маяковского" на поверку оказалась литературным апокрифом, облаченным к тому же в тайну трагического ухода ее автора из жизни. Маяковский в литературе ХХ века самая трагическая фигура. И по стихам, и по жизни, и по разрыву мечты и действительности, и по посмертной своей славе. Кто только его не поднимал на пьедестал! И кто только не сбрасывал!
В.Б. Сбрасывали всю советскую литературу, весь большой стиль. Просчитались. Поминки не вышли. Теперь даже противники начинают понимать величие высот советской цивилизации. Станиславский и Горький, Эйзенштейн и Маяковский, Шолохов и Платонов, Шостакович и Прокофьев. И даже ваши любимые, а мною нелюбимые шестидесятники — это тоже часть именно советской цивилизации. В постсоветской культуре о них никто и не вспомнит…
Ал. М. Торопливые люди вроде Виктора Ерофеева уже приутихли. Спокойное литературоведение разберется, кто чего стоит. ХХ век в России дал великую литературу. С такими вершинами, которые не уступают вершинам девятнадцатого столетия.
В.Б. Кстати, а вы могли бы составить десятку лучших русских писателей ХХ века?
Ал.М. Я, конечно, Горького туда бы включил. Шолохова, Платонова, Булгакова. Уже четыре. Из поэтов бесспорны Блок, Маяковский, Есенин, Пастернак, Ахматова, Твардовский. Шесть. Вот вам и десятка. Я Твардовского в любой список включу, не понимаю, почему он замалчивается как поэт. Твардовский создал книгу на века. Недаром Бунин ее так отметил. А вторая половина века — это деревенская проза, какой-то труднообъяснимый многоголовый гений. Выше-то ничего нет. Ты знаешь, Володя, вспоминаю Федю Абрамова, моего друга, Шукшина, Белова — классика. Женя Носов тоже, Распутин, Астафьев. Что ни имя, то явление. Солженицын наособицу. Но я бы его в список лучших тоже поставил... Видишь, растянулась десятка твоя. Если уж строго десятку составлять, то я бы ради Солженицына Ахматовой пожертвовал. А особняком, отдельно от десятки — деревенскую прозу. За последние годы я стал много задумываться еще о такой ярчайшей фигуре поэзии ХХ века, как Юрий Кузнецов. Самый загадочный поэт ХХ века. Самый сложный для понимания. Его будут разгадывать весь нынешний век.
В.Б. Посмотрите, какая блестящая концовка ХХ века. В прозе Владимир Личутин, в поэзии Юрий Кузнецов. Сверстники, близкие друг другу, высоко ценящие друг друга.
Ал. М. Они, Володя, — писатели уже двадцать первого века. Личутина прямо не впишешь в традицию деревенской прозы, он далек и от Толстого, и от Тургенева, Бунина. Это уже иное словотворчество. Мне он ближе всего своей исторической прозой — "Скитальцами", "Расколом". Интересно следить за его мыслью. Он явно не традиционен, хитровато-прищуренный иронический взгляд на жизнь. Что вы все за люди-то? А как он купается в русском языке! Многим даже не понять его от собственной скудости языка. У него какой-то избыточный язык, хватило бы на десятерых. Он же еще и сам придумывает слова. И эти придумки никогда не противоречат языковым нормам. Володя Личутин — это особая любовь моя. Ты его хорошо понимаешь, и души у вас родственные, я убежден, ты о нем еще и книгу напишешь. И он к тебе нараспашку.
В.Б. А как вы, деревенский парнишка, вдруг так приросли не к Есенину, не к земляку северному, Клюеву, а к "горлопану, главарю" Владимиру Маяковскому? Откуда такая левизна в северной глухомани?
Ал. М. От учителя. Он так читал нам стихи Маяковского, что во мне зародилось желание знать всего поэта, понять его поэзию. Мне прислали в училище толстенный детгизовский том Владимира Маяковского. Я таскал его потом с собой по фронтам. И этот том у меня хранится с осколочным ранением. Я знал его наизусть. Читал солдатам в свободное время. Поэзия Маяковского возбудила во мне интерес ко всему новому в литературе.
Я помню, как кромсали статьи и книги к 90-летию Маяковского. А когда я только задумал написать о поэте в серии ЖЗЛ, мне этот известный цензор всей художественной литературы Солодин сразу говорит: это только через Старую площадь. То есть, через ЦК КПСС. Этот страх перед цензорами долго висел над всеми исследователями Маяковского. Ну не был он никогда официозным поэтом, как бы его ни возвеличивал Сталин. И потом, когда кончилось царство цензуры, я написал вновь для ЖЗЛ практически вторую книгу, так много пришлось дополнять и изменять. На 80 процентов. Мне и ныне наиболее дорога из моих книг бесцензурная книга о великом Маяковском. А потом уже мои книги о родном Севере: "Северная тетрадь" и "Моя Гиперборея".
В.Б. Вы, Александр Алексеевич, человек ХХ века, вы сейчас не стоите перед бездной? Как вы оцениваете нынешнее время? Что вы видите в будущем?
Ал. М. Не буду говорить о политике. Жаль, что сузилось культурное пространство. Потеряли при этом все народы, не только русский. Ведь многие народы сформировали свою весьма высокую культуру не без помощи русских, что бы они нынче ни говорили. И знали их благодаря русскому языку. Но не буду скрывать, нас самих тоже обогащало такое взаимодействие культур. А что сегодня? Хлынул поток западной, самой дешевой и примитивной массовой культуры. Заполонил все. Тут и начинаешь взвешивать: где же и как же было лучше? А насчет нашего будущего — я осторожный оптимист. Без надежды нельзя жить даже в конце жизни. Надежда моя — на провинцию. Народ и там изменился не в лучшую сторону, но все-таки он там чище и лучше. Особенно у нас на Севере. Даже чиновники иные. А интеллигенты провинциальные — это же подвижники, абсолютно бескорыстные люди. Нищенствуют, оберегая культурное наследие всего русского народа. Может быть, они нас и спасут!.
В.Б. Вы считаете себя советским человеком? Что определяет понятие советскость?
Ал. М. Я тебе, Володя, так скажу: да, конечно, характер, привычки вырабатывались исходя из склада жизни. Он неизживаем. В нашем прошлом мне дорого то, что люди друг к другу относились гораздо лучше, чем сейчас. Совестливее. Как-то роднее даже. Чувство коллективизма было присуще нашему народу издавна, его не большевики придумали. А уж на севере тем более без чувства локтя не выживешь. И оно поощрялось всячески, не будем скрывать. Хотя и уродств в нашем времени хватало. Но вот чувство коллективизма мы нынче теряем, если вообще не потеряли. А с этим связано и чувство ответственности, чувство дисциплины в самом хорошем смысле этого слова. Ответственность не только за себя, но и за других, за всех. Это же вырабатывалось именно в советское время, при советском строе. Как будет теперь выживать без этих качеств русский народ — не знаю.
В.Б. В итоге: жизнь была более суровая, но народ был лучше. Отсюда и определенная ностальгия по былому.
Ал. М. Мне хочется надеяться, дорогой Володя, что придет пора насыщенности этим пенообразным масскультом. Надоест. И дисциплинки добавится в народе. И затоскуют по хорошему печатному слову. Человечество должно опомниться. Иначе конец цивилизации.
В.Б. Будем надеяться на лучшее. А пока поздравляю вас от всей души с юбилеем. Как писал ваш любимый поэт: "Лет до ста расти нам без старости…". Так что 80 лет для помора еще не возраст.