Страница 36 из 39
В.Б. В чем же вы видите нашу однопартийность? Наши патриоты нынче скорее критикуют "День литературы" за излишнюю широту, за всеохватность литературных направлений. Правда, это не мешает либералам с большевистским максимализмом относить нашу газету к черносотенным изданиям. Ибо само словосочетание "русский писатель" для них означает проявление фашизма. Они готовы принять любую национальную идею — чеченскую, якутскую, татарскую, кроме русской. Почитайте статьи Никиты Елисеева, Марии Ремизовой, Карена Степаняна, Андрея Немзера и им подобных. Как бы я ни расширял платформу "Дня литературы", но если это будет платформа русской национальной литературы, она будет для них однобока. Но вас-то, по-моему, русскость, как одно из неотъемлемых качеств нашей литературы, не должна шокировать.
Ал. М. Нет, Володя. Я вижу однопартийность в другом. Я в свое время совершил ошибку, опубликовав в "Дне литературы" реплику на примитивный ругательский выпад обозревателя газеты против Виктора Астафьева. Этот обозреватель решил, что его приняли всерьез. И уже не упускал случая, чтобы каким-то образом не зацепить Виктора Петровича, то обвиняя его в недостаточной образованности, то в недостатке творческой энергии. Забавно, конечно, но прочитал он две переводные западные книги и сообщил читателю, что вот Астафьев так написать не сможет. Я как-то послал Астафьеву вырезку — для информации. Его реакция была спокойной: "Пущай вякает, я-то не слышу. И ты пропускай мимо ушей". Виктор Петрович — мой старый и верный друг, солдат-побратим, окопник. Но не по дружбе, а по своему знанию и пониманию художественной правды в его романе "Прокляты и убиты" я отстаиваю и защищаю от односторонней критики это произведение. Отодвинем в сторону политику, тут у нас с Виктором не все и не всегда было в согласии. Речь идет о романе, акцент в котором сделан на теневой стороне войны, на том, что все-таки недостаточно было показано, — в силу цензурных возможностей! — нашей замечательной и богатой талантами прозе о войне. В ней преобладало героическое начало, но критики романа меня удивляют тем, что они не замечают, не хотят заметить это героическое в романе Астафьева. Да, там никто не кидается на амбразуру, не водружает флаг над высоткой — там не видные на миру подвиги совершают солдаты и офицеры, и эти страницы прекрасны! Но этого не хотят видеть, а видят только грязь, кровь, трупы, бездарное командование — что тоже было на войне в обилии! — но о чем не хотят вспоминать наши генералы и привыкшие к шаблонному восприятию войны критики. Словно и не было удручающих провалов в войне, миллионов трупов и миллионов пленных с нашей стороны, словно не давались нам многие победы наши не за счет искусства командиров всех рангов, а за счет количества трупов… Да что говорить, кто теперь скажет или доскажет всю правду о войне?! Ушло наше поколение. А обозники получили возможность плести о ней небылицы. Знаю, читал кое-что, от чего материться хочется…
В.Б. Думаю, что смерть Виктора Петровича сразу высветила все высшее в его творчестве и в его жизни, сам написал об этом в статье "Последний поклон Астафьеву". Меня ведь тоже связывали с ним очень личные мотивы, о чем не будешь пафосно писать в газетах, и не так легко было мне стать против Петровича. И все же, признавая за ним самую горькую правду солдата, не могу согласиться с его амбициозными чуть ли не пророческими видениями, мол, Ленинград надо было отдать немцу, Берлин не брать и так далее. Извините, Александр Алексеевич, но никакой окопный опыт не дает ни Виктору Петровичу, ни вам, ни другим самым что ни на есть героям войны дара полководческого видения. Да, с его солдатской правдой я согласен, но как брать города и сдавать столицы, все-таки виднее другим. Даже богомоловский масштаб войны уже иной, и кстати, Георгий Владимов в своем описании образа генерала исходит из иной правды войны. За солдата никто не расскажет его правду, и честь и слава Астафьеву, вам и всем миллионам рядовых солдат на века, но и понять блеск и провал грандиозных военных операций, очевидно, способны люди, не лишенные полководческих прозрений. И дай нам Бог побольше на Руси таких…
А вам, Александр Алексеевич, и всему вашему трагическому, но и героическому поколению вечная слава! И лично вам долгих лет жизни!
Ал.М. Поколение фронтовиков, рожденных в начале 20-х годов прошлого века уже ушло из жизни. Тех, кто служил в пехоте, — автоматчиков, саперов, полевых связистов, пэтээровцев, — кто пахал во время войны на собственном брюхе, их и с войны-то пришло, Володя, очень мало, 2-3 процента. Лет пятнадцать назад собирались ветераны моей 10-й гвардейской стрелковой дивизии — человек около двухсот. Половина — ветераны артполка. А остальные — с бору по сосенке: политотдел, штабы, медсанбат, бытовые службы. Полдесятка пехотинцев да нас три сапера на всю дивизию. Не надо забывать, что существовала разветвленная, многослойная фронтовая периферия. Солдату и командиру взвода или роты на передовой даже штаб полка казался глубоким тылом. А во время нахождения во втором эшелоне отдохнувшие воины — и так бывало! — с молодецкой удалью штурмовали медсанбат и брали заложниц. Неудержим русский человек, заряженный на войну!
В.Б. Русский человек неудержим везде. Может, поэтому его и любят так удерживать и придерживать, на худой конец разбавлять чем-нибудь иным. Ведь и все Астафьевские бунты, борьба со своими земляками, со своими коллегами тоже от неудержимости. То такое письмо Эйдельману отошлет, что во все цивилизационные черные списки попадет. А потом как ни бывало примется патриотизм русский ругать. В своем максимализме русских еще никто не превзошел. Сжигать мосты за собой, так полностью, дотла. Я уже писал, что со своим антикоммунизмом последнего десятилетия Виктор Петрович преспокойно мог находиться в своем привычном литературном пространстве русского направления. Вряд ли он был больший антикоммунист, чем Игорь Шафаревич или Михаил Назаров, Леонид Бородин или Илья Глазунов. Но ему надо было отречься от всего с русской неудержимостью. Но вряд ли он даже такой очень нужен нашим либералам. Чересчур русский. Как герой последнего романа Личутина, коренной русачок, пожелавший стать евреем, — не приняли. Разве что взяли две-три подписи под позорнейшие письма, да и то недостоверно. Давал ли он их или нет? Очевидно, так от Бога заведено, русскому человеку не суждено быть либералом.
Ал. М. Поведение либеральных интеллигентов, удачно названных "либеральными большевиками", в 1993 году, их призыв к решительным репрессивным действиям останется позорнейшей страницой в истории русской литературы. Только у одного человека из подписавших его хватило совести осудить этот поступок судом сердца, у Юрия Давыдова. Я также исключаю из числа подписантов и Виктора Астафьева (помните, его фамилия даже стояла не по алфавиту, последней). Так как с Виктором было у меня объяснение по этому поводу, и я знаю историю появления его подписи. Увы, Володя, и я до поры до времени считал себя либералом, хотя и умеренным, чем заслужил от одного остряка титул ваше постепенство. Не читали мы или плохо читали русских классиков, не прислушивались к ним. А они многое предвидели. Напрасно Василий Розанов, а с его подачи и другие, обвиняли русскую литературу в подстрекательстве к бунту. Начиная с Щедрина, Достоевского с его "Бесами" и убеждением, что у нас "либерализм или ремесло или дурная привычка", и кончая Буниным с его "Окаянными днями", русские писатели угадывали в либералах бесов-разрушителей.
Еще щедринский либерал, который "искренне пламенел", выражая желание воплотить в жизнь свои идеалы, — когда "заварил кашу", то стал действовать "применительно к подлости". Какой предметный урок мелкости и предательской сущности либеральной интеллигенции преподал Максим Горький в "Жизни Клима Самгина"! А сегодня наши продвинутые либералы из художественной интеллигенции днем с огнем ищут случай высунуться на телевидение по любому поводу. Чудо из чудес — экспертом по земельному вопросу выступает вездесущая поэтесса Римма Казакова. Впрочем, эта, прошу прощения, не первой молодости леди мелькает везде. Не удивлюсь, если ее имя увижу под письмом, скажем, в поддержку трансвеститов. Так и хочется посоветовать: угомонись, сударыня, побойся Бога!