Страница 34 из 40
Акулина, испытывая неловкость, подошла к двери, за которой находился Старицын, и приоткрыла ее. Степан Иванович сидел на кровати в нижнем белье. Лицо его было серым, а под ввалившимися глазами чернели, как лужи, тени. По всему было ясно видно, что он измучен болезнью и страданиями. Губы были белыми с желтоватым налетом по углам.
— Чего ты поднялся? Али попить хоча? — спросила его Акулина и увидела, как побежали по его лицу две слезинки…
Она подошла, вытерла их передником и спросила:
— Степан Иванович, а тебе сколь лет?
— Пятьдесят пять, — хриплым шепотом ответил тот.
— Помираешь?
— Помираю…
— А чо с тобой?
— Рак… Уехали?
— Твои-то? Уехали…
— Бросили! — прохрипел Старицын и замолчал.
Старуха не стала больше спрашивать. Она вышла во двор, закрыла ворота и выглянула на улицу. Шестнадцать лет жила она одна во всей деревне. Ходила за пенсией, в магазин, до которого было всего пять верст. Держала корову, гусей. Села Акулина на лавку и задумалась. Короткое слово «бросили» как-то застряло в ней. Видно было, что мужик мается не одной болезнью, а чем-то куда более как тяжелым. Солнце пошло к обеду. Старуха вздохнула и пошла в дом.
Оставшись один, Старицын острее почувствовал приближение смерти. Ему было странно в самом начале болезни, что какая-то неведомая тварь пожирает его изнутри. Постепенно у него сложился образ этой «твари». Он видел рак как большое насекомое, похожее на тарантула. Вначале он сопротивлялся этой заразе, но после неожиданно сломался. Устал, что ли? Прошло полгода, а все переменилось в его жизни. Еще недавно генерал… Ближний Восток, после — Афганистан… Его вывезли после того, как он внезапно потерял сознание на плацу. Когда его привезли в московскую квартиру, он ощутил то, что сам про себя назвал ужасом. Жену он видел редко, как, впрочем, и сына. И когда он столкнулся с их жизнью, то понял, что нет ему места среди них… Тогда он договорился, чтобы его увезли в больницу. Но и там он не находил себе места. Главное же, не было человека, который бы смог облегчить ему уход из жизни. Тоскующая душа словно подсказывала, что надо уехать туда, где родился. Где именно и появилась сама душа. Ему нашли дом, куда и перевезли… И вот он лежал на большой городской кровати и слышал, как ходит по половицам старая Акулина Матвеевна… К вечеру Акулина накинула генералу на плечи телогрейку, на ноги надела тапочки и вывела его на лавочку.
— Ты, Иваныч, сиди, дыхай. Никого тута нету, нихто тебе не стревожит. Живи, дыхай…
Старицын сел на старую лавку и откинулся головой к забору. Солнце сидело над лесом, а из сада громко неслось пение скворца. Откуда-то из-за дома Акулина Матвеевна пригнала корову.
Она прошла мимо, пахнув навозом, молоком и полынью. Вспомнилось детство…
"А может, для этого я попал сюда? Для того, чтобы услышать этот запах и увидеть лицо Акулины?!" — думал он. И тут он понял, что совершил в этой жизни ошибку, за которую и расплачивается. Он женился когда-то на хорошенькой Ольге, не любя ее, а скорее из-за какого-то форсу. Миленькая, глупая и пустая бабенка, которую он втайне стал ненавидеть, словно высасывала его жизнь. Она бегала беспрестанно в театр оперетты, на концерты, посылала записки эстрадным певцам, подписываясь "жена генерала"…
Через три дня Ольга приехала навестить мужа и никого не застала в доме. Только через два часа шофер прибежал сказать, что старуха и «шеф» идут из леса.
Генерал не шел, а скорее волок ноги в разбитых кирзовых сапогах. Но лицо его изменилось… Оно стало крепче, словно подтянулось.
Завидя машину, Старицын сплюнул и сел на лавку. Подошла Ольга, старательно улыбаясь…
— Вот что, дорогая… — жестко начал генерал. — Попроси шофера, чтобы он мне привез книги… И никогда больше, никогда… — голос его хрипел, — чтобы я тебя не видел! Возьми в моей комнате заявление о разводе…
Ольга Яковлевна перевела взгляд на все слышавшего шофера, на темноликую старуху, и спросила:
— А хоронить тебя кто будет?
— Ненавижу! — генерал вырвал вперед свое тело и, потрясывая правой рукой, пошел в дом.
Когда жена уехала, Акулина погладила Степана Ивановича по голове так, как мать гладит своего ребенка.
— А давай-ка, Степа, я те баню стоплю?
— Стопи, матушка! Стопи мне, хорошая!
Акулина сама его парила. Старицын лежал на подстилке из клевера, а старуха в линялом сарафане, в рукавицах нахлестывала его сизое, умирающее тело. Вначале он ничего не чувствовал и лишь через час-другой, когда уже раза четыре Акулина стаскивала его с полки отдохнуть, услышал он горячий, проникающий до сердца жар… Сперва тело шло "гусиной кожей", словно изморозью, а теперь с него текло, как будто кто открыл невидимые вентили. До самой ночи Акулина парила, мыла, а после отпаивала чаем генерала.
Осенью Старицын копал картошку с Акулиной. К вечеру накопали сорок мешков, перетаскали в подпол. Когда засветились звезды, сели ужинать. Старицын ел свежую картошку и зачерпывал из миски толченый лук с огурцами.
— Бог тебя помиловал, Степа, — сказала ему вдруг старуха.
Старицын и сам это знал. Он чувствовал, что нет в нем больше тарантула. Как-то так случилось, что он его победил! Но в душе знал, что победить помогла ему она, Акулина Матвеевна.
Зимой старуха умерла. Старицын пришел с улицы с дровами, бросил их у печи и почуял неладное. Вошел к ней. Акулина лежала, переодетая в чистое, а то, в чем ходила, лежало свернутым на сундуке. Генерал подивился тому, как она все успела сделать…
Старицын нанял мужиков из соседнего села копать могилу, заказал гроб.
Хоронить везли на лошади. Под широкими санями скрипел снег, пахло конским потом. А поминки генерал сделал в колхозной столовой.
На поминках к нему подошел охмелевший председатель.
— Слушай, Степан Иваныч, а вправду, что ли, ты вроде как Акулины сын? Мне сказали, вроде как во время войны ты у нее потерялся? А как нашелся?
— Случайно.
— А правда, что ты генерал?
— Правда.
Председатель, еще совсем молодой мужик, почесал щеку.
— Да… Дела… А мы ее завсегда боялись… У нее глаз был тяжелый… Дела!
Вернувшись домой, Старицын накормил корову, кошку и пошел спать в комнату Акулины. Когда он проснулся, ходики показывали четыре утра. Он встал, оделся и отправился доить корову. После затопил печь, прогнал через сепаратор молоко. Когда подошел к зеркалу, чтобы расчесаться, увидел, что смотрит на него седой старый человек с седой бородой. Старицын улыбнулся: