Страница 34 из 34
После того как я, знакомства ради, перетряхнул по свежей памяти всех нынешних обитателей Гагрского дома творчества со всеми их "зачем и почему", взгляд ее смягчился, она стала реагировать на какие-то имена легкой усмешкой. Потом понемногу начала и сама задавать вопросы с некоторым даже любопытством.
Позже как-то отстраненно рассказала свою печальную историю: о полном чемодане итальянских лир, присланных с каким-то курьером в качестве гонорара за "Доктора Живаго" (хорошенькая посылка в Страну Советов пребывающей после похорон в растерянности вдове). Ее и студенческого возраста дочь арестовали как-то сразу — видать, неспроста этот чемодан с лирами подоспел — и посадили обеих за незаконное хранение валюты. Ко времени нашего разговора дочь уже освободили, но материнское сердце было неспокойно: как она там?.. Я знал, что на обратном пути мы день пробудем в Москве, и предложил свои услуги в качестве гонца с письмом и приветами. Пока она писала, я пытался набросать ее портрет, — мягко говоря, безуспешно. Я не стал бахвалиться, что, будучи за границей, листал роскошно изданную Пастернаковскую монографию, а позднее написал о нем стихи, которые заканчиваются картиной кладбища в Переделкино. Ну, это я к тому, что рисование словами удается мне немножко лучше.
Дочь Лары в Москве, на поиски которой я на всякий случай взял с собой заслуженного тенора Артура Ринне (чтобы в случае чего легче было отбрехиваться) оправдала все мои ожидания. Именно такую героиню для своего романа мог встретить на дорогах гражданской войны Борис Пастернак. Трогательный образ женщины, которую хочется защитить от всех зол на свете. Тяжко было отдавать себе отчет, что жизнь этой девушки уже испорчена на фоне грязной политической возни в верхах.
Она непременно хотела нас угостить, и, налив горячего чаю в три стакана, разрезала на три части сваренное вкрутую яйцо.
…Я мысленно сравниваю две книги из-под пера двух знаменитых женщин, с которыми судьба меня свела почти одновременно. Словно день и ночь — такие разные по стилю, дарованию и еще чему-то, что, пожалуй, еще важнее в мемуарной и биографической литературе, которая, безусловно, рассчитывает и на понимание, и на аплодисменты в будущем. На то, что она будет востребована из ломбарда.
Бывшая первая леди, супруга экс-президента выпустила книжку по-деловому суховатую, с некоторой долей патетики, но все же интересную — в основном о муже, его родословной, его карьере, его звездных минутах. Понятно, с легкой горечью. Но как я ни искал между строк ту комсомолку-Кассандру, пророчившую мужу судьбу переворачивателя Земного шара…
Лет десять или больше назад я с жадным интересом прочел привезенную из-за бугра книгу воспоминаний о Пастернаке и его близких — по жизни и по искусству. "The Captive of the Time" — так окрестила Ольга Ивинская свои воспоминания, полные гордости и лиризма. Залог верности таланту Маэстро.
Залог. Заклад. Я и думаю нынче о воспоминаниях как о закладе… Страстная биография — это пошлина дорогим людям, ауре славы, сладкой жизни, еще более сладким грехам… неужели мы и вправду сдали все это в ломбард?
Недавно приехал из Германии мой приятель и рассказал, что по всему охваченному строительной лихорадкой Берлину расклеены плакаты: "The Daugther of Lara is coming!" Это реклама книжки преуспевающего американского писателя-биографа, книжки, предназначенной быть бестселлером. Боже правый, дочь Лары? Неужели действительно та беззащитная девушка, что поделила на три части крутое яйцо в холодной предзимней Москве?
…В прошлом году Госсобрание моей маленькой республики на полном серьезе обсуждало проект закона о проституции. От нищеты, мол, пышным цветом расцветает торговля телом, своего рода предпринимательская деятельность, а стало быть, надо бы ее как-то регулировать, немножко обложить налогом… — понимаете? Другими словами — участвовать! Но разве господа депутаты не уловили, что закон-то вроде бы уже и начал действовать — в политике… Или наоборот — слишком хорошо уловили? И поспешили сдать в ломбард?
Борделей и вправду становится все больше — чуть ли не с каждым часом. Да вот я-то уже не ликвидатор. Больно много извести пылит на чердаке.
Но в одном я уверен абсолютно — как ни грустно — то первое вместилище греха, на которое я поднял руку, было за всю мою жизнь самым невинным.
Таллин
Евгений Нефёдов РИММСКИЕ ВСАДНИКИ
"Шестидесятники, шестидесятники,
Новой надежды первые всадники.
Мы отмывали грязное время"
Римма КАЗАКОВА
Шестидесятники, шестидесятники,
Грязи отмывщики — или рассадники?
Ниспровергатники, детоарбатники,
Полубулатники, полупилатники,
Невыезжатники, невозвращатники,
То христарадники, то маскарадники,
Внешне соратники, втуне стервятники,
Сплошь демократники да гайдаратники,
И депутатники-одномандатники,
Лауреатники, властелизатники,
Ныне распадники, тихие смрадники,
Сцены сгоревшей унылые задники…
Шестидесятницы, шестидесятницы,
Были мы тоже по-своему всадницы,
Неутомимые юные ратницы,
Нового времени провозглашатницы.
Грязеотмывка без шестидесятницы —
Это же вроде ворот без привратницы,
Или как скачки без резвой лошадницы,
Да коммуналка без бабки-кошатницы,
Либо, допустим, ковбой без телятницы,
Или столовый сервиз без салатницы,
Или, простите, бордель без развратницы,
А «Литгазета» — без стихописатницы…