Страница 46 из 51
44. СОСТОЯНИЕ ДУШ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Озеро Старнберг, 1865 год
Завтра дают «Тристана». Мой дорогой Тристан, моя маленькая Изольда… Как долго я искал, как достойно представить вас, и вот нашел! И эту возможность предоставил мне король! До сих пор только один Иоганн Себастьян был удостоен общения с королем. И мое было гораздо более плодотворным. Тысяча двести гульденов для меня. Теперь, когда мои кредиторы придут по мою душу, я вполне смогу рассчитаться с ними. Ах, как хороша эта вилла на берегу такого спокойного озера! Можно ли мечтать о лучшем месте для работы? Немного слишком близко от летней резиденции моего благодетеля, я знавал и большие неудобства. Нет, право, все так изменилось с этим государем, влюбленным в искусства, и в мое особенно.
Уже почти пять лет, как я закончил «Тристана». Ради него я даже прервал работу над «Нибелунгом»![147] Я носил «Тристана» в себе. Я жил им, я был Тристаном! Что мог я делать иное? Мелодия уже была заложена в самой поэме. Оставалось лишь придать ей симфоническое звучание.
Тристан, мой Тристан! Was träumte mir von Tristans Ehre?[148]
Наверное, я не должен был заставлять приезжать Бюлова, но я не мог обойтись без Косимы. Думаю, Ханс это понял с первого взгляда, которым я обменялся с его женой. Моя восхитительная Косима, жизнь без тебя — не жизнь. Говорят, наша связь — невиданный скандал. Ну и что? Слышали ли они что-нибудь похожее на «Тристана» до меня?
Конечно, конечно, Косима дала мне мою маленькую Изольду, Косима, мой маленький ангел вот уже два месяца. А Ханс завтра будет дирижировать «Тристаном»! Ханс не рогоносец, он святой! Как я могу заставить других понять это? Он понял это прекрасно. Иначе он уже уехал бы. Или убил бы нас, Косиму и меня. Когда я думаю об этом… Какое счастье, что это Ханс! Что он страстно любит мое сочинение, что он мой лучший дирижер… Ты святой, Ханс, я не перестану повторять это!
И почему ты встретил Косиму раньше, чем я? Так захотели боги? Нет! Тогда… О, я знаю, я знаю… он еще придет сюда, печальный дух, чтобы сказать мне, что я не Бог. Конечно, конечно… Но это не очень поможет нам продвинуться вперед.
Ах, Тристан, мой Тристан! Только любовный напиток для тебя тайна. К счастью, это я, а не какой-нибудь библиотекарь — любитель пива и фольклорных танцев нашел приписку к завещанию, написанному в Хейлигенштадте! Четвертый квартет, он не на плохом счету, мой дорогой Бетховен, но признайся, что с «Тристаном» я шагнул на новую ступень. Мы приближаемся к божественному! Зачем это скрывать от себя?
Вена, 1905 год
Разложив старые бумаги, он отыскал свой пропуск в Венскую консерваторию. 1875 год. Как это уже далеко! Он улыбнулся, читая приписку — он уже забыл о ней, — сделанную жюри под председательством Юлиуса Эпштейна: «прирожденный музыкант». Как они распознали в нем музыканта с рождения? Его первым криком было ля, прозвучавшее точно на четыреста сорок герц? Его пальчики точно отбивали тему Allegro sostenuto?[151] Трудно сказать… Несомненно, позднее, когда увидели, что херувим сочиняет в пять лет, дает концерты в семь и дирижирует филармоническим оркестром в девять, они могли объявить: «это прирожденный музыкант». Но ведь между первым криком и первым юношеским сочинением столько всего могло отторгнуть его от музыки.
Он спрашивал себя, какую карьеру он мог бы выбрать для себя, если бы не был «прирожденным музыкантом». Он наверняка не выбрал бы, как его отец, винокуренный завод. Много вина, много людей… этого мало… наконец, мало для музыки…
Нет, право, он мог стать только музыкантом. Какое счастье, что он был рожден для этого. Он был настоящим королем Вены. Его слава достигла апогея, и он знал это. Уже восемь лет он дирижировал в Опере и уверенно утверждал свой эстетический вкус. Он был избран публикой и заставил замолчать своих хулителей. Но никогда он не был спокоен и говорил себе, что ситуация может только ухудшиться. В прошлом году он закончил «Песни об умерших детях», и Альма до сих пор упрекает его за них.
Альма Шиндлер! Любимица Вены! Он женился на ней три года назад. Немного прямолинейна, на его вкус. Но какая блистательная женщина! И какая красавица!
Право, он был слишком счастлив. Он испытывал муки только когда писал, но разве мог он мечтать о муках более прекрасных? Теперь, когда, он уверен, все рухнет, ему надо решиться наконец и работать над королевской темой. Пока не стало слишком поздно. Ведь Вагнер доверил ему секрет. Он должен подняться на вершину. Конечно, великий Рихард «Тристаном» поставил планку высоковато. Это, наверное, его и удерживало. Да, именно так, перед «Тристаном» он комплексовал.
И все же некоторые его сочинения были приняты лучше, чем эта опера, еще очень спорная, потому что она «слишком современная». В «Тристане» они не нашли тональности. Но нужна ли им тональность? При этой мысли он улыбнулся.
Как обычно после каждой репетиции в Опере, он прогулялся по Штадтпарку. Солнце стояло в небе высоко, но лучи его не проникали через листву более чем столетних деревьев. Лишь цветочные клумбы блистали под его лучами. Он любил это место. К тому же он мог оценивать свою популярность по количеству шляп, которые склонялись перед ним, и по тому, сколько зонтиков, немного приподнимаясь, оборачивались к нему, в то время как их очаровательные владелицы шептали его имя. Скоро, как каждое лето, в театре закончится сезон, он уедет на природу, свободный от репетиций, и там посвятит себя сочинительству.
Нужна ли им тональность? Ему — нет… Он задумал вступление к тому, что станет его девятой симфонией, иными словами — его последней симфонией, потому что, начиная с Бетховена, какое-то проклятие не позволяет создать десятую. Никто, ни Брамс, ни Шуберт, ни Шуман, ни Брукнер, не перешел этого рубежа. А если это будет его последняя симфония, он не станет торопиться начинать ее. Однако вступление все время преследует его, оно, как наваждение, звучит в ушах: «Жила-была тональность!»
Но прежде всего ему надо бы разработать королевскую тему, как она того заслуживает. Что выбрать для основы? Трудно сказать. Он выберет завтра. Во всяком случае, он даст этому сочинению название «Разлука». Ему очень нравилось это слово, и он счел его самым подходящим. Разлука с Бахом. Разлука с тональностью. Разлука с самим собой. Когда-нибудь. Скоро.
Вена, 1935 год
Что они подумают об этой фуге? Написать фугу в 1935 году — это скорее нелепо. Даже если моя оркестровка так отработана, что она изменяет первоначальное произведение, я не могу дать своему сочинению номер. Если я это сделаю, оно будет слишком выделяться, оказавшись между моим «Концертом для девяти инструментов»[152] и «Тремя песнями».[153] Оно породит бесчисленные комментарии: «Один из столпов новой музыки обратился к теоретическим фантазиям, которые невозможно слушать, пожелав связать их с неоклассическим движением, единственным настоящим наследником которого…» и т. д.
147
Речь идет о тетралогии Вагнера «Кольцо нибелунга», состоящей из опер «Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид» и «Гибель богов».
148
Что думал я о чести Тристана? (нем.) (Акт 1, сцена 5).
149
О, спустись к нам / ночь любви / дай забыть нашу жизнь / прими нас в свои объятия / унеси далеко из этого мира (нем.) (Акт 2, сцена 2).
150
Смерть повсюду / все — смерть / мой герой, мой Тристан / мой самый дорогой друг / почему и сегодня ты должен предать друга? (нем.) (Акт 3, сцена 3).
151
Скоро и сдержанно (ит.).
152
Соч. 24 (1934). — Примеч. авт.
153
Соч. 25 (1935). — Примеч. авт.